#6
Когда мы покинули зал и вернулись в просторный вестибюль, я увидел, как Велдон, демонстрируя чрезвычайную выдержку, слушал Дориана Брукса. Представитель СэтШери активно жестикулировал руками и что-то подробно ему объяснял. Наверное, он пытался изменить прискорбное мнение музыканта о Лансе Кавелье, что определенно было не так просто с учётом минувших событий. Хотя, если подумать, ничего смертельного он Велдону не сказал. Мне даже казалось, что я был согласен с французом, но этого точно не следовало произносить вслух в ближайшие дни. Пока Джейн отвлеклась на телефонный звонок, мы с Латишей отошли в сторону, и она умиротворенным, в чем-то восхищённым голосом произнесла:
— А Ланс Кавелье прям такой, каким его описывают: суровый и прямолинейный, хоть и считается, что он на редкость хороший человек. Подстать своему брату.
— Какому брату? — не понял я, наблюдая, как из актового зала выходил Даррен Скайфелд, неизвестная девушка и тот недовольный парень, изначально сидевший за фортепьяно.
Латиша удивленно усмехнулась, приподняв брови, и посмотрела на меня яркими лазурно-голубыми глазами.
— Ну ты даёшь! Вот он, — она мотнула головой в сторону Скайфелда, — двоюродный брат Кавелье. Даррен постоянно светится на всяческих благотворительных мероприятиях, помогает бездомным детям и переодически жертвует деньги всем, кому нужна помощь. Ланс же не очень жалует публику, потому многие считают его странноватым, но он стольких музыкантов провёл по красной дорожке, что никто не сомневается в его добрых намерениях. Ты скажи это, если что, Велдону...
— А ты, похоже, фанатеешь с них только так, — немного поглумился я, и Латиша весьма мило поморщилась, будто для неё это прозвучало, как оскорбление.
— Не фанатею я, просто знаю! — возмутилась она, и к нам подошла радостная Джейн, с замысловатой улыбкой глядя на Латишу.
— Не хочешь сфотографироваться со Скайфелдом? Он милашка, точно не откажет, — восторженно предложила девушка, держа мобильник в руках, чтобы быть во всеоружии на случай внезапной смены обстановки. Потом Джейн посмотрела на меня и грубовато, словно давая важное наставление, проговорила: — И ты тоже, пойдём с нами.
— Нет, спасибо, — смело отказался я.
— А я с радостью! — Латиша виновато взглянула мне в глаза, тут же добавив: — Когда ещё такая возможность выпадет? Пошли, прикольно же!
— Ага, та ещё возможность. — Правый уголок моих губ без спроса приподнялся. — Серьезно говорю, мне фотка с ним душу не согреет.
Пожав плечами, Латиша вместе с Джейн отправилась действовать на нервы бедняге Скайфелду, которого столь нежданный натиск фанаток наверняка застанет врасплох. Тяжела участь знаменитости, уж я бы жить в такой среде определенно не смог — свихнулся бы тотчас же. Покуда я размышлял о бессмысленных вещах, Дориан Брукс отпустил Велдона, улыбающегося и вроде как даже не особенно злого. От нарисованных на его лице эмоций всегда сквозило фальшивостью, сейчас же переизбыток подделки дул шквальным, пронизывающим ветром. Музыкант заметил, что я стою у стены напротив, и целеустремленно зашагал в мою сторону с таким видом, будто собирался обеспечить мне двухсторонний перелом нижней челюсти.
— Понравился концерт? — жеманно спросил он, глядя мне в глаза. — Его программа увидела свет благодаря твоим стараниям, и не будь я тут ущербным и незначительным звеном, даже бы тебе похлопал.
— Чего, блин? — протянул я, сморщившись от едкого вкуса его слов. — Поплачь ещё в туалете. Слышал поговорку: лучше горькая правда, чем сладкая ложь? Так вот заканчивай хныкать, как пятилетняя девочка, и возьмись за ум наконец.
Сам того не ведая, я выдал все то, что озвучивать не хотелось. Не самая моя приятная черта характера — иногда от неё можно схлопотать множество проблем, но благо Велдон за всей его манерностью совместно с лицемерием был достаточно рассудительным человеком, не склонным всерьёз обижаться на честные колкости. Он натянуто ухмыльнулся, не обнажая зубов, и спокойно произнёс:
— Какая прелесть, наш малыш солидарен с французской пройдохой, вот это да!
— Если кто тут и пройдоха, то это — ты, придурок. — Сомневаюсь, что он хотел использовать именно это слово. Сейчас я впервые заметил в его речи нотки итальянского говора, похоже, музыкант вконец раздосадовался — мне даже стало его почти жалко. — Тебе бы не мешало язык подучить, чтобы окружающие не сочли тебя ещё большим бараном.
Велдон задумался, пожал плечами и всплеснул одной рукой, так как второй он придерживал ручку от скрипичного чехла.
— Да плевать, как Кавелье ни назови, его скотское поведение в пояснении не нуждается.
Мне нравилось, что музыкант не обращал особого внимания на все мои язвительные высказывания и, как бы сочли многие, оскорбления. Это моя обычная манера общения, которой перед народом, конечно, не похвастаешься, но и в случае чего в грязь лицом тоже не упадёшь.
— Хватит уже фигней заниматься, раз дали шанс — используй его, а не выпендривайся, — продолжил я вести свои нравоучения.
— Даже если забыть о всех моих проблемах, я не смогу осилить клавиши за неделю. Да нереально это! Какой смысл позориться?
— И я тоше так считаю, — вдруг раздался какой-то шепелявый голос, да ещё и с немецким — нет, скорее шведским — акцентом.
Музыкант развернулся, и я выглянул из-за него, чтобы ничего не мешало мне разглядеть того, кто бестактно вставил непрошеный комментарий. Тот самый брюнет за фортепьяно, проклявший Велдона взглядом, стоило последнему войти в актовый зал. Он и сейчас смотрел на него — и на меня, кстати, тоже, — как на отброса, недостойного находиться рядом с ним и за километр. Стоял себе, нахохленный, будто петух перед курицей, и одетый весь по классике: в бардовом костюме и в черных лаковых туфлях, отполированных до слепящего блеска.
— А ты, прости, кто такой? — раздраженно спросил Велдон — кажись, не очень-то ему нравилось, когда кто-то с несусветной наглостью внедрялся в не свой разговор.
— Мартен Бергман, — важно ответил парень, растягивая гласные. Следовало перед именем добавить «его величество» и все, прямо-таки королевская персона. Печально только, что навряд ли о ней вообще кто-то знал. — Я случайно услышал, как ты сетуешь о своём будущем провале, и решил удостоверить, что ты прав — не стоит тебе время тратить на все это.
— Вот оно как... — с неподдельной грустью промямлил Велдон и закивал головой в знак согласия. Вследствие его великолепной актерской игры я даже подумал, что он принял слова мерзкого щеголя за должное, однако как бы не так. — Если бы мне было интересно твое мнение, глубокоуважаемый Мартен Бергман, я бы, возможно, не сказал тебе то, что собираюсь сказать. — Велдон злобно улыбнулся. — Ползи в свою шведскую норку и шипи там себе сколько вздумается, нечего мой острый слух нервировать.
Бергман равнодушно хмыкнул и презрительно прищурил искрящиеся скверностью тёмные глаза.
— Ничего другого от безграмотного макаронника я и не шдал. Никаких манер, только эпаташ да лицедейство. — Мартен пренебрежительно фыркнул. — Мне хотелось дать тебе совет на случай, если ты все же решишься сюда вернуться, но ладно уш, не буду болтать впустую.
Так странно, его излюбленная и проблемная «ш» на фоне остальных «языковых засад» выделялась особенно четко. Выглядело это довольно забавно, хоть ничего смешного он и не говорил — как раз напротив, сотрясал тут воздух на редкость противным голосом и вёл себя прямо как школьный задира, изводящий первую подвернувшуюся жертву.
— Да уж, не стоит, — махнул рукой Велдон, и перешёл на прикрытый улыбкой грубый тон, такой, какого я ранее от него не слышал: — О твой акцент ногу сломать можно, потому тебе лишний раз лучше не открывать рот, старина.
Гаденько и явно неуместно хихикнув, Мартен гордо тряхнул головой, развернулся и двинулся в сторону выхода.
— Что... это было?.. — не удержался я и задал риторический вопрос, смотря вслед удаляющемуся Бергману, который своими специфичными замашками запомниться мне ещё надолго.
— Интересно, в шоу-бизнесе все такие пришибленные или это мне на таких везёт? — спросил Велдон и усмехнулся, направляясь к гардеробной. — Ладно, Кавелье, в сравнении с этой шведской шавкой, ещё не так плох, правда. И где вообще женская половина нашего сплоченного коллектива? — Музыкант осмотрелся, но так никого и не нашёл. По обширному плиточному настилу вестибюля оставалось только перекати-полю пробежаться.
— Они пошли фотографироваться с Дарреном Скайфелдом, — слегка пожал плечами я.
Велдон промычал что-то невразумительное, и мы забрали свои куртки, без заминок отправившись к выходу. Остановившись перед главными дверьми, музыкант предложил подождать девушек здесь, сказав, что у него ещё есть время до выступления в ресторане. Тут мне вспомнилось то, что едва окончательно не забылось. Я проверил мешковатый карман моей утепленной парки на предмет наличия в нем очень ценной вещи — и важна она была скорее для Велдона, чем для меня.
— Смотри, — начал я, — выбора у тебя нет, ты должен что-то придумать и прийти сюда через неделю в полной боеготовности.
— Опять ты за своё! Какой же у тебя занудный нрав, дружище, — безысходно заныл Велдон. — Мы же уже разговаривали на эту тему, у меня в приоритете стоит другая задача. Некогда мне голову ломать ещё и над тем, как всего за неделю научиться играть на треклятом фортепьяно. Я познал струны одновременно с тем, как начал говорить — это, на минуточку, больше двадцати лет так-то! Да чтобы просто посидеть рядом с клавишами и не испытывать стыд мне минимум год надо! Распинаться о вшивых семи днях не имеет смысла...
— Ланс Кавелье знал, что говорил, — попытался я как-то убедить Велдона в его неправоте. — Очевидно же, ему хочется посмотреть, как быстро ты учишься. Это не значит, что тебе надо будет сыграть как великий маэстро! Просто необходимо показать до какого уровня ты дойдёшь за такой короткий срок.
— Самый большой мой страх — это использовать инструмент, в котором я могу заблудиться... — Велдон явно хотел сказать что-то ещё, но не стал, умолкнув и помрачнев подобно небу перед осенней грозой. — Что может быть хуже: искажать звук своими же неумелыми граблями? Ещё и на людях! Не-е, увольте.
Я не собирался сдаваться, прям чувствовал, что без хорошего катализатора в виде пинка под зад Велдон не справится. Ну что за человек? Почему он так в себе не уверен: придумывает вечно отмазки какие-то, жалеет несчастного себя и рассказывает о примитивном частоколе как о неприступной бетонной стене. Мне надо взять дело в свои руки, к чему я заранее подготовился, старясь не думать, насколько легкомысленной была моя затея. Крокодил за такое меня точно сожрет, но пока он молчал — видать, до последнего не верил, что я способен на такую глупую щедрость. Даже мое подсознание не знает, какой я на самом деле. Вот так вот.
Деловито посмотрев на Велдона, я строго произнёс:
— Если я тебе помогу решить вопрос с твоей мамой, то ты будешь должен взяться за задание Ланса Кавелье со всей серьезностью, которую сможешь в себе собрать.
— Утомил ты меня, — сказал музыкант, проглотив последний слог «меня» из-за смачного зевка, который он прикрыл кулаком.
— Это не шутка, — убедительно бросил я и полез в карман за «решением» проблемы Велдона.
— Ты там волшебную палочку, что ли, припрятал? Если да, то я подумаю над твоим предложением.
— Ну, почти. — Я достал белую коробочку, внутри которой находился весьма дорогой и ненужный мне телефон. Айфон. Демонстративно покрутив его перед Велдоном, я стал объяснять: — Стоимость этой фигни около полторы тысячи долларов, а ты говорил, что тебе не хватает ещё двух. Сдаётся мне, ты сможешь продать смартфон и тем самым собрать примерно всю сумму.
— Э... чувак, откуда ты его взял?
— Не так давно папе на работе подарили телефон, а он за ненадобностью отдал его мне, — ответил я. — Он уже несколько месяцев пылится на полке, пора бы найти ему применение получше. Я готов отдать айфон тебе, если ты пообещаешь выполнить условия Кавелье.
Мне ненароком подумалось, что все это очень походило на дрессировку собаки. Выполнил команду? Молодец, на тебе кость.
— Знаешь, парень, — скептически произнёс Велдон, — у меня только один вопрос: на кой тебе это надо? Зачем ты пытаешься мне помочь?
— Потому что могу, что тут непонятного?
— А, точно! И как это у меня из головы вылетело? — заулыбался Велдон, ладонью зачесав свои вечно потрепанные тёмные волосы назад. — Ты ж у нас святоша, каких мир не видывал! Так, давай начистоту, я не оправдаю твоих надежд и не трону Кавелье за душу своими навыками, даже если у меня и выйдет сыграть что-то путевое. Скорее всего, кроме моего подгоревшего от стыда зада и уничижительных фраз от француза ты больше ничего не увидишь. Подумай, как следует, хочешь ли ты заключить со мной эту сделку? Во всяком случае, я-то ничего кроме чести не теряю, а вот ты...
— Идёт, — тут же кивнул я. — Только давай обойдёмся без твоих шулерских выходок. Ты берешься за дело, я отдаю тебе телефон.
— Можно подумать, у нас тут преступный сговор, — проворчал Велдон. — Ещё пистолетом мне в висок ткни — будет вообще улёт.
— Долго ты ещё паясничать будешь? — приподняв брови, поинтересовался я и выставил коробочку прямо перед его лицом, перейдя на несколько блатной тон: — Устраивает товар или нет?
— Ты сейчас похож на Стьюи из Гриффинов, точь-в-точь эта мелкая ходячая пакость, — истерично хохотнул Велдон, забирая телефон из моих рук. — Ладно, договорились.
— Всегда хотел посмотреть на людей, которые смотрят такие мультики, — брезгливо отметил я. — Теперь понятно, что с тобой не так...
Закатив глаза на театральный манер, Велдон запихнул коробку с дорогущим смартфоном в футляр со скрипкой — тогда же и зазвонил его телефон. Он достал свой мобильник и тут же приложил его к уху.
— Джейн, какой сюрприз! Ну что, укатила со Скайфелдом на Мальдивы, как и планировала?
Немного погодя, он рывком отнял от себя телефон с перекошенным лицом, и из динамика донёсся недовольный возглас девушки. Велдон сбросил трубку и произнес с довольной рожей:
— Они, оказывается, на улице нас ждут. Ай-яй-яй, врунишка-Эйден, снова пытаешься подстроить все так, чтобы остаться со мной наедине? Как мило, что ты...
— Да захлопнись ты уже, — прервал его я, не испытывая великого рвения выслушивать продолжение неинтересной мне беседы, и ускоренно направился к выходу.
Так мы оставили «Шкатулку» и вышли прямиком на площадь, завидев неподалёку на время утерянных девушек, увлеченно копающихся в своих телефонах. Стоял приятный вечер с прохладным воздухом и иссиня черным небом, сплошь покрытым звездным полотнищем. В последние недели отсутсвие вездесущей облачности — это крайне редкое явление, однако. Самое то для прогулки, как по мне: красиво, уютно, вдохновляюще; в подобные моменты все так и кричит: наслаждайся жизнью такой, какая она есть, пока можешь.
От моих мечтательных мыслей меня быстро отвлекли, и нам с Велдоном пришлось несколько минут выжидать, пока Джейн и Латиша делились своим мнением по поводу распрекрасного Даррена Скафелда. Нет, он мне реально нравился, но за сегодня я столкнулся с его именем (и даже лично с ним) слишком много, с огромным переизбытком, раз. Не уверен, что в ближайшие дни смогу слушать песни этого парня, серьезно. Спасибо, но пока с меня хватит. После всей этой суеты, Велдон напомнил, что ему пора идти, и мы стали потихоньку расходиться.
— Что ж, друг, — напоследок обратился ко мне парень, — сегодня ночью отберу у кого-нибудь синтезатор и объявлю войну этому электронному созданию. Кто из нас выживет: узнаем через неделю.
— Ничего, не сдохнешь, — безразлично сказал я. — В конце концов, ты музыкант или кто? Пора расширять свой кругозор.
— Очень легко кудахтать со стороны, знаешь ли, — отметил Велдон и, сложив подобие клюва утки из пальцев, подразнил меня своими кривляньями, а потом они с Джейн пошли в сторону автобусной остановки.
Мы же с Латишей тоже собрались уходить, когда Велдон вдруг снова окликнул меня и с детским весельем, почти что подпрыгивая, вернулся обратно.
— Ах да, забыл сказать... Спасибо. — Он протянул мне руку и вдумчиво проговорил: — Иногда у этого слова появляется значение куда важнее — не такое, с каким мы обычно его используем.
Я безмолвно и отчасти рассеянно пожал Велдону его итальянскую лапу, и только после этого он ушёл. В связи со своей манерой обычно говорить только бред, иногда музыкант недурно пугал меня столь резкими переходами на «речи о высоком». Но теперь я хотя бы понимал, что не зря затеял всю эту благотворительность, и что самому Велдону тоже было важно происходящее — просто он почему-то боялся это показать. Главное, мой план понемножку приходил в действие — и теперь можно со спокойной душой влиться в атмосферу прекрасного вечера, завершение которого сулило мне прогулку с Латишей. Это несказанно радовало, что ещё добавить. Я испытывал одно удовольствие от пребывания рядом с этой рыжеволосой и улыбчивой девушкой, и хоть мы с ней все еще висели на этапе познавания личностей друг друга, меня это нисколько не смущало. Мне о Латише пока почти ничего неизвестно, как и ей обо мне; зато каждая встреча — своеобразная интрига, что добавляет двукратный интерес в нашем с ней общении.
— Знаешь, когда я с тобой познакомилась, то не думала, что всего через неделю меня будет ждать такое! — Латиша произнесла это с таким раскаленным восторгом, будто я обеспечил ей путешествие на космическом корабле с Земли до Луны туда-обратно.
— Такое? Это какое? — тупо спросил я, пытаясь вытянуть из неё подробности.
— Ну, в смысле, формально мы виделись всего два раза — и каждый раз происходило что-то невообразимо удивительное! На прошлой неделе был такой классный концерт, а сегодня я увидела СэтШери и Даррена Скайфелда... Да ещё и у твоего друга есть все шансы попасть под покровительство Кавелье. Боже, это же невероятно! У тебя такая интересная жизнь, с ума сойти можно!
Нет, этого я не выдержал и захохотал, как ненормальный, просто взорвался от такого яркого ажиотажа, посеянного Латишей, и в частности от ее последних слов. Если бы она только знала, что нечто подобное начало происходить отчасти благодаря ей, то навряд ли бы смотрела на меня с таким непониманием.
— Эй, что тут смешного? — надулась Латиша и слабо хлопнула меня по плечу. — Эмоции у меня всегда льют через край, да, и вообще... мне кажется, я впервые услышала твой смех.
Обычно я смеюсь про себя, не знаю, как так получилось, но это давно вошло в жизненно необходимую привычку. Особенности моего духовного строения или склада личности — понятия не имею, в чем причина, просто такой вот я несуразный человек. Мое лицо слишком редко подводило проводки к мозговым полушариям, и лишь единичные ситуации могли временно исправить эту фатальную неполадку. В таких единичных ситуациях я смеялся и чувствовал себя нормальным, простым парнем, который не нагружается всякой фигней. Увы, ненадолго. Когда я окончательно успокоился и поставил свой рассудок на привычную полку исчерпывающего флегматизма, то попытался как можно разумнее все объяснить.
— Прости, но это забавно. В таком случае, тебе надо вручить все лавры Велдону, не мне. Если бы не он, меня бы вообще тогда в клуб не пустили, потому что там возрастное ограничение с шестнадцати лет. А шестнадцать мне будет только через пару недель.
Вот это я выдал, конечно. Пошёл по пути: либо сейчас, либо никогда. Поскольку мне, помимо благородства, чувства справедливости, доброты и порядочности, были присущи ещё и такие качества, как решительность и твердость, понятно, какую стратегию скромный я бездумно применил.
— Странный ты какой-то, — недоверчиво произнесла Латиша и насмешливо сузила глаза, ни капли не смутившись моему возрасту. — Мог же сразу сказать... — Она подняла к небу размышляющий взгляд, потом озадачено посмотрела на меня. — То есть поэтому мы заходили через служебный вход? Мне бы и в голову не пришло. А ты на полном серьезе подошёл к проблеме! Кто бы мог подумать, что тебе все-таки хотелось пойти со мной в тот клуб, Капитан Холод.
Естественно, только я мог так убого подставить самого себя, да ещё и эта женщина без стеснений нагнетала обстановку — ишь чего удумала! Но меня так просто не пристыдить, не с тем ты связалась, хитрая и коварная лиса.
— Да просто никаких планов на вечер не было, и я решил, что это всяко лучше, чем дома в воскресенье сидеть.
— Какая ты скотина! — Латиша негромко засмеялась, и я почему-то только сейчас вспомнил про то, что она должна была поселиться в отеле моего отца. Как можно о таком забыть?
— Слушай, ты ничего не говорила про отель, — внезапно для неё произнёс я, и Латиша тут же покачала головой.
— Да, я не сказала... Просто у моего папы на все консервативные взгляды — его непросто уговорить на обновки. И, сам подумай, как мне ему объяснить, почему я хочу в определённый отель? Он же не отстанет, пока не вытянет из меня все подробности. — Она улыбнулась, и я решил, что полностью разделяю ее позицию, потом Латиша восхищённо произнесла: — Давай пройдем по Аллее Грёз? Давно я там не была.
Я был рад принять любое предложение, лишь бы попозже вернуться домой (ибо моя сладкая месть в виде стеба над папой продолжалась). Если он позвонит, скажу: я сижу в притоне и настолько обдолбался, что не могу стоять. В ближайшее время мой дорогой отец нормальных ответов не дождётся — не знаю, когда мне надоест этим баловаться, но пока все шло весело и гладко. Правда, обычно такими проверками занималась мама... И все же надежда умирает последней.
Пока мы с Латишей гуляли, то пришли к выводу, что каждый из нас должен задать друг другу пару вопросов. Девушка начала первой и спросила, когда у меня день рождения, а я в ответ узнал, что она родилась второго декабря. В общем, за этот вечер мне удалось выяснить о Латише многое и разное: к сожалению, ее мама умерла из-за опухоли головного мозга одиннадцать лет назад, папа работает врачом-анестезиологом, любимая музыкальная группа — Rise Against, а каждые утро и вечер она выпивает большую кружку какао. Латиша предпочитает фантастику реализму во всем: в книгах, фильмах, сериалах, и я убедился, что общего у нас куда больше, чем можно было предположить. Она хочет стать архитектором (ничего себе!), хотя совсем не уверена, что у неё получится сдать экзамены как следует. Неожиданно было, когда Латиша показала мне свой Инстаграм, и оказалось, что у неё там несколько тысяч подписчиков, и ведёт она его весьма необычным образом. Каждая фотография квадратной формы, обрамлённая белой рамкой для красоты, но конкретно удивили меня подписи под публикациями: они всегда состояли из одного слова, под каждым снимком. Она объяснила, что делает посты только если ей и вправду есть, чем поделиться, и тогда, когда у неё получается выделить главную эмоцию или событие, чтобы уместить все в одно единственное слово. Оригинально. И пусть у меня пока нет аккаунта, теперь появился повод его создать, чтобы подписаться на ее страницу — ну, мой профиль в любом случае будет стерильно чистый.
Так и пролетело больше двух часов, ни минуту из которых нам с Латишей не пришлось скучать. Я проводил девушку до отеля, а она попросила сообщать ей о продвижениях Велдона, отметив, что ни разу не слышала, как он играет — при ней он только пел да рожи корчил. Возможно, исправить положение не так уж и сложно, о чем я поспешил тут же доложить.
Перед своим уходом Латиша сделала нечто архинепредсказуемое и повергшее мое сознание в полнейшее смятение. Она со словами «до завтра» с нежностью меня обняла. Это застало больше чем врасплох, в первые мгновения я определённо потерял контроль над мышцами и связками и потому моя ответная реакция была применима скорее к укусу змеи, вызвавшему паралич всего тела, нежели к объятиям. В груди запутанный клубок ниток стал тяжелее обычного, и кто-то очень подлый начал теребить его во все стороны. Мои ладони все же прикоснулись к столь тонким и на вид хрупким плечам девушки. Латиша... Я четко ощутил запах ее волос — едва уловимый аромат облепихи и меда, она была такой теплой и мягкой, что мне бы не составило труда простоять так хоть всю ночь. Не успел я и опомниться, как Латиша попрощалась и скрылась в дверях отеля, оставив меня стоять на пустом тротуаре. То есть, разумеется, я понимал, что ничего особенного не произошло, просто... мне пришлось окунуться в такое странное чувство: приятное и пугающее одновременно. Когда ты всю жизнь привык быть один-одинёшенек, сложно так сразу подпустить кого-то слишком близко. Решив не стоять столбом, как идиот, я устремился домой. Удивительно, но мама позвонила блудному сыну как раз тогда, когда он открывал входную дверь своего жилища. Вовремя. Папы же дома не оказалось и, поскольку прикалываться тоже было не над кем, я со спокойной душой завалился спать.
* * *
Началось мое воскресенье с сообщения Латиши, и содержание в нем было следующее:
Прости, но я сегодня целый день с папой, а вечером мы уезжаем. Тебе пора бы подумать о том, чтобы самому как-нибудь приехать хотя бы в Ванкувер. Мне до него всего полчаса на электричке. :)
Ну, наверное, это вполне возможно — отец частенько мотался по маршруту Мейлос-Ванкувер, и я бы мог в наглую примоститься к нему. Что ж, посмотрим, как там будет. Именно так я и ответил Латише, после чего пошёл завтракать, застав за столом маму и папу. Они предложили вместе съездить за продуктами, и я тотчас же согласился, так как других планов у меня не было, а сам день сулил размеренность и скуку. Даже грустно как-то стало. В итоге мы купили все, что было нужно, вернулись домой, и выполненное мной за сегодня уместилось бы на оторванном уголке листика: посидел за компом, доделал уроки, лёг спать.
В понедельник я просыпался где-то в восемь утра — иногда часом позже, — потому что первое занятие начиналось ровно в десять. Едва разлепив глаза, я взял в руки телефон, экран которого показал мне уведомление о новом смс, полученном в четыре ночи (для меня это время, когда я досматриваю предпоследний сон). Оно было от Велдона.
Чувак, это жесть. Я скорее вскроюсь, чем научусь играть на этой клавишной дьявольщине.
Прошел всего один день, а он уже резать себя собрался — вот же не обладал парень упорством. Со вздохом я набрал ответный текст, вспомнив, что когда-то давно мой брат делал записи о своём творчестве в специальную тетрадь. Вообще он мечтал издать пособие для начинающих пианистов — описывал «лайфхаки» и то, что познал на личном опыте, дабы ускорить процесс обучения новичков. Вероятно, Велдону это может пригодиться, о чем я и известил этого непутевого парня:
У меня есть одна вещь, которая тебе поможет. Наверное.
Музыкант ответил не сразу, минут через пятнадцать. Я, пребывая в привычном опьянении после сна, успел за это время умыться, одеться и спуститься на кухню. Тогда и открыл его смс:
Кроме Боженьки-Бога мне навряд ли кто-то или что-то поможет, но, говорят, он кидала редкостный. Потому-то на твой вариант надежды больше.
Я сообщил, что смогу занести ему «вещь» только после обеда (хотя царская персона музыканта не упала бы достоинством, забрав ее самостоятельно), и в ответ Велдон прислал мне смайлик-сердечко. А я ему эмодзи в виде среднего пальца. На этом мы закончили наш душевный и интеллектуальный диалог, и после сего мне пришлось идти готовиться к ужасам химии. Бр-р, терпеть ее не могу, но куда деваться? Учение — свет, а неученье — тьма, и все прочие дела. Словом сказать, до конца занятий я дожил с кошмарным трудом, почему-то резвого настроя на уроки в кладовке моего внутреннего состояния откопать не удалось — наверное, у нормальных людей этого «резвого настроя» там обычно и не бывает. Мне предстояло подняться в комнату брата, откопать ту самую тетрадь и отнести ее ущербному Велдону. Я знал, в каком ящике она пряталась, потому без труда смог отыскать некогда важный предмет для Мэттью, моего брата. Кожаный темно-синий переплёт хранил в себе много его мыслей, помещённых в написанные от руки слова, он видел взлеты и падения духа своего владельца — они, как мне известно, часто терзают творческие натуры. Эта тетрадь когда-то была дороже золота для отличного пианиста, окончившего музыкальную школу с отличием и успевшего за свою недолгую жизнь достигнуть очень многого. Я стоял в комнате Мэттью, смотрел на одинокий синтезатор, и в моей памяти подобно фрагментам старой киноленты всплывали моменты, когда брат сидел за инструментом, играл, сочинял. На письменном столе стояла рамка со снимком, сделанным лет шесть назад: на нем были изображены мы с Мэттом верхом на великах. Помню, каким жарким был тот летний день, как я навернулся и ободрал колени, как родители запретили мне ездить по горным трассам, и какое веселое и беззаботное тогда было время — тоже помню. Еще нам с братом часто говорили, что мы абсолютно разные: и внешне, и внутренне, в чем находилась своя истина. Объединял нас, пожалуй, только темно-серый цвет глаз. Сначала мне было как-то обидно, ведь я всегда ровнялся на Мэттью, хотел стать таким же, как он. Повзрослев, пришёл к выводу, что непохожесть — это вовсе неплохо, надо быть самим собой, а не пытаться подражать кому-то. Многие мгновения, связанные с моим братом, я до сих пор трепетно нес в сердце, вовсе не считая это признаком слабины...
«Эйден, ты хочешь отдать такую ценность постороннему и плутоватому музыканту?» — впервые за долгое время подал хриплый голос Крокс, вернув мое сознание в обыденное и тихое течение.
— Мэтт бы одобрил, — ответил я, выходя в коридор и направляясь к лестнице, чтобы спуститься вниз.
«Ты и так сделал слишком много для этого оболтуса, а я смотрел на это все и молча грыз свой хвост от происходящей нелепицы! Ты просто слепец, Эйден. Пойми наконец, что Велдон — и близко тебе не брат!».
— Хватит! — крикнул я, и мою голову пронзила секундная острая боль. Она заставила меня остановиться на ступеньках и прижать пальцы к вискам. Это что-то новенькое...
«В упор не видишь своей же глупости, но ничего. Придёт время, и ты все поймёшь».
Какого черта? Это что, замаскированная под напутствие угроза от скользкой рептилии? Если раньше я хоть как-то мог Крокса оправдать, то сейчас мне совсем непонятно, почему он всегда резко против помощи кому-либо. До меня давно доходили убеждения, что в крокодиле заключена вся моя злость, можно сказать, вся гниль. Он несет в себе те чувства и идеи, гордиться которыми мне не пришлось бы, проявляй я их в жизни. Раньше Крокс себя так не вел, и, возможно, это потому, что прежде мне не приходилось так тесно с кем-то общаться — да, скорее всего, причина крылась в этом. Таков ответ моего подсознания на нестандартный для моей психики ход событий.
Заткнув уши наушниками и включив музыку погромче, я пошел к дому Велдона, надеясь, что ситуация с Кроксом больше не повторится. Все должно быть под контролем.
Когда я приближался к нужному району, то набрал номер музыканта, чтобы сказать ему выползти на улицу, но почему-то ответа так и не дождался. Сомневаюсь, что он не взял трубку специально, а значит, этот придурок попросту не слышал телефон. Непосредственно у подъезда я постоял с минуту, попробовал позвонить ещё раз — тщетно. Будто бы мне это надо! Я развернулся, собираясь уходить, но серая металлическая дверь в сопровождении писка открылась, выпуская долговязого старичка с пакетом в руке. Не хотелось бы сожалеть о потраченном впустую времени, потому я тут же подскочил к мужчине преклонного возраста.
— Извините, вы не знаете, в какой квартире живет музыкант? — поспешил выяснить я, ибо если в доме завелся играющий на чем-то человек, об этом будут знать все.
Старик с густыми седыми усами прищурился немного, оценивающе меня оглядев, а потом, сухо кашлянув, ответил:
— А какой именно тебя интересует? На пятом этаже живет бескультурный бирюк. Похабный охламон и, должен отметить, играет он по-скверному ужасно. Вот на четвёртом более-менее юноша, но явно вороватый лис. Знаем мы таких, видели.
— Ну... — затормозил я, слегка улыбнувшись, — его зовут Велдон. Ему больше второе описание подходит вроде бы...
— Так да, он это, — радостно подтвердил старик, несколько раз кивнув. — Двадцать седьмая квартира.
— Спасибо. — Я навострился зайти в подъезд, но вовремя вспомнил, что так запросто туда не попасть: это старый дом — тут кодовый замок, а не домофон. — А не могли бы вы пропустить меня?
— Каков наглец! На кой ляд я должен пускать тебя? — внезапно и возмущённо уперся мой собеседник, будто я попросил отдать ключи от его квартиры. А ведь сначала все неплохо шло — вот тебе и решил заговорить с посторонними людьми.
— Потому что Велдон не отвечает на звонок, а мне нужно передать ему важную вещь, — вежливо попытался объяснить я, показав ворчливому деду тетрадь.
— И что, теперь всей шпане в подъезд дверь открывать? — брюзгливо выставил претензию старик, и я окончательно потерял суть нашего разговора.
— Зачем вы тогда сказали мне номер квартиры? — Я перешел на свою обычную манеру общения, так как эта ахинея медленно, но верно высасывала мое терпение.
— Дак ты же сам спросил!
— Какой смысл в вашем ответе, если вы отказываетесь меня впускать? — безнадежно произнёс я, и вдруг мой телефон зазвонил. Велдон. Ой, да неужели? — А, знаете, уже не надо! — заносчиво бросил я старику, когда он собирался мне что-то ответить, и поднял трубку.
Музыкант, не ведая, какие увлекательные приключения у меня тут приходили, сделал милость, продиктовав пароль, и я наконец заскочил в этот чертов подъезд, оставив позади ворчавшего себе под нос деда. Велдон, очень кстати, ещё номер квартиры сообщил — он же не знал, что эта информация потеряла актуальность несколько минут назад. Блин, я же не собирался подниматься! Во всем виноват этот склочный старик. Взбаламутил меня ни с того ни с сего, вот я по инерции и решил покинуть зону его видимости.
Оказавшись перед дверью, ведущей в квартиру Велдона, я без стеснений и даже с некоторой импульсивностью дернул за ручку, чтобы при возможности зайти без приглашения. Дверь оказалась открытой, что весьма логично, и я шагнул за порог, готовясь увидеть какую-нибудь обшарпанную халупу, пол которой покрывал ковер из тараканов и прочих неопрятных насекомых. Но нет, ожидания не оправдались: встретивший меня маленький коридорчик был вполне себе обычным, со светлыми стенами и стареньким, слегка поцарапанным паркетом. Впереди имелся проход в комнату, откуда и вылез Велдон — долю секунды я его не признавал, оттого и испугался, что каким-то чудом попал в чужую квартиру. Дело было в том, что лицо музыканта обросло щетиной, а постоянный волосяной шухер он затянул резинкой и тем самым сделался почти другим человеком, выглядящим старше и в некотором роде серьезнее. Ему бы ещё очки и заляпанную краской футболку — был бы вылитый куратор творческого кружка, куда меня зачем-то сбагрили родители лет в восемь-девять.
— Заходи-заходи, как дома быть у тебя, конечно, не получится, но ты попытайся, — со своей классической улыбкой заговорил Велдон, наблюдая, как я осмотрел его берлогу скептическим взглядом. — Ты же не ожидал увидеть здесь стиль рококо, верно?
— Хотя бы крысы не бегают — и на том спасибо, — равнодушно отметил я.
— Я бы на твоем месте не был так уверен, приятель, — спокойно сказал Велдон, чем очень меня напряг. Кто его знает, он же может и не шутить. — А вообще очень признателен тебе, что ты заделался моим личным курьером. Не расскажешь о посылке немного?
— Тоже мне, бессовестный макаронник, — брезгливо фыркнул я, вспомнив «приятного» человека по имени Мартен Бергман.
— Вот не надо тут. — Велдон угрожающе выставил указательный палец и покачал им из стороны в сторону. — Раз уж ты меня навестил в столь трудный час, то по правилам приличия я должен пригласить тебя чайку с мармеладом отведать, но, поскольку ни того, ни другого у меня нет, можешь просто посидеть в кресле.
— У тебя нет чая? Ты одичалый, что ли?
— Может, и есть. Откуда мне знать, если я его не пью?
— Ладно, — смирился я, решив не вникать в тонкости его жизни, и выставил перед собой тетрадь. — Мой брат хотел издать пособие для начинающих музыкантов, и в этой тетради описывал множество советов для тех, кто учится играть на пианино. Думаю, тебе может пригодиться.
Велдон вгляделся в предмет, находящийся в моей руке, и с задумчивым выражением лица почесал затылок.
— Разве она не должна быть тебе дорога?
— Я же не отдаю ее тебе навсегда. — Насколько мне известно, где-то в комнате брата существовал дубликат этой тетради, только та, которую я принёс Велдону, была доработанной, более подробной и понятной. — Попрошу быть с ней предельно аккуратным. Она незаконченна, кстати, но заключительная часть тебе и не нужна, так что дерзай.
— Верну в целостности и сохранности. — Велдон подошёл, забрав тетрадку и отметив: — Мне знакомый рассказал о тайнах синтезатора — отличная вещица, жаль, я раньше не видел смысла углубляться в это дело. Там столько наворотов, и если в них разобраться, можно создавать такие шедевры искусства, которые фиг на скрипке исполнишь!
— И как успехи?
— Они есть, — вяло произнес Велдон. — Не знаю, смогу ли за оставшиеся дни хотя бы на процентов тридцать понять клавиши, но я попытаюсь. Мне, как оказалось, нравится постигать новые вершины.
— А кому это не нравится? Зато сколько отмазок было, помнишь?
— Это вовсе не отмазки, а проблемы, решение которых не позволяло себя ждать! — экспансивно воскликнул музыкант и тут же перешел на спокойный тон: — Еще знаешь, что я понял? — Велдон утих, проведя пальцами по обросшему темной щетиной подбородку. — Даже если Кавелье меня пошлет, то я не расстроюсь. Продолжу и дальше учиться игре на клавишах, мне они приглянулись.
— По-моему, Ланс Кавелье этого и хотел — пробудить интерес в замшелой душе музыканта, — поэтично высказался я. — Он со своей задачей справился, но и ты должен настроить себя на победу, а не на поражение.
Пожав плечами, Велдон оперся о стену и, словно себе в оправдание, печально произнес:
— Человека во многом определяет то, как он встречает неудачи. — Парень опустил взгляд на синюю тетрадь. — Просто говорю, что меня не зацепит проигрыш, напротив — даст плодородную почву для новых начинаний. А так я по жизни к промахам любого вида готов...
— Проигрыш, промах, — раздраженно повторил я. — Забудь ты эти слова! Давай поспорим? Если ты не справишься, то неделю будешь играть в переходе с табличкой: «Подайте ничтожеству на новый мозг».
— Хочу заметить, что тут четвертый этаж: лететь недолго, но определённо смертельно, — как бы между прочим произнес Велдон. — Уверенности в том, что я продую у меня больше, чем...
— Вот, опять! Значит, победи. Измени свое же мнение. В качестве дополнительного стимула ты должен согласиться на спор. — Я подленько усмехнулся.
Музыкант приподнял брови и с презрением уткнулся в меня взглядом, потом обездоленно простонал и вынужденно воскликнул:
— Хорошо, ладно! Только придумай что-нибудь не такое идиотское!
— Нет. — Я повернулся к двери, накрыв ладонью ручку. — Условия спора ты уже слышал. И только попробуй слиться, как последняя крыса! Если что-нибудь выкинешь, я накатаю на тебя заяву, что ты украл мой телефон. Все, пока.
— Да ты совсем берега спутал, мелочь пузатая?! — взбунтовался Велдон, но я оперативно и четко покинул вражескую точку, не дослушав отчаянные возгласы, направленные в мою сторону.
С такими, как он, только так и надо поступать. Безжалостно, бесстрастно и максимально строго. В общем, я молодец. Оставалось тихо-мирно дожидаться воскресенья, чтобы посмотреть, какие плоды принесут мои старания.
Так один день плавно перетек в другой, и беды ничего не предвещало. Мой вторник оказался менее загружен, чем обычно, и я решил сходить в магазин за зарядкой для телефона (вот это будет безудержное веселье, если мой Samsung накроется, а заменить его уже будет и нечем). Старый провод начал барахлить, хотя самой аппаратуре не насчитывалось ещё и года, и эта непостоянность немного меня раздражала. Пора положить конец беспределу и выкинуть сломанную зарядку к чёртовой матери. Я крайне быстро расправился со своей миссией и где-то в полшестого вечера зашагал обратно домой, довольный собой и новым приобретением. Тогда же мне и довелось случайно раскрыть самый нежданный, гнусный и неприятный секрет отца. Сегодня я узнал, что он изменяет своей жене. Моей маме. Если и было, что я предпочел бы навсегда забыть, то это совершенно точно вошло бы в список...