Часть 1
Руфус буквально ворвался в бабушкину избушку и в крайнем раздражении бухнул на стол узел со своими пожитками.
— Я ушел от мужа, — заявил он безапелляционно. Баба Маня уже не в первый раз за прошедшую зиму слышала подобное заявление от внука, поэтому даже не оторвалась от своего занятия, продолжая тщательно вычесывать проснувшегося от спячки отощавшего медвежонка. Тот же при виде чертенка закатил глаза и закрыл лапой морду, а ведьма нехотя поинтересовалась:
— И что на этот раз?
— Я не хочу об этом говорить, — рухнув на лавку, бросил черт.
— Как Лесьяр только тебя терпит? — запричитала бабушка, скатывая в комочки выпавшую медвежью шерсть. — Докочевряжишься ты, Руфус, и твой благоверный откажется от тебя.
— Это я от него откажусь! — взвился Руфус. — Он тиран и самодур. — Чертенок капризно надул губы и, скрестив руки на груди, нервно забил под столом копытцем. Баба Маня знала, что в таком состоянии внук не услышит никаких доводов, поэтому миролюбиво предложила:
— Летний домик в твоем распоряжении, как устроишься, приходи обедать.
Руфус смешно хлюпнул носом и, стянув со стола вещевой узел, поспешил удалиться прочь.
Ведьма тяжело вздохнула, проводив взглядом непутевого внука. Она считала, что леший чересчур мягок с мужем, который из него веревки вьет. Руфус замучил и Лесьяра, и бабу Маню: чуть что, он собирал вещи и сбегал к бабушке под крыло. Через пару дней ведьминой проработки чертенок возвращался к лешему, просил прощения, чтоб через неделю или месяц все повторилось вновь. Родители несколько раз наведывались к молодым, говорили по душам с сыном, но непослушное дитё напрочь отказывалось внимать чьим-либо уговорам. Лесьяр же надышаться не мог на своего Руфуса, и баба Маня всерьез подозревала, что от любви он заработал размягчение мозга.
Чертенок же за прошедшую зиму стал еще краше, вытянулся и раздался в плечах. Сейчас люди могли бы его принять за семнадцатилетнего парня, если бы повстречали на лесной тропинке. Но вот кудри уже не скрывали его крепкие рожки, и на ногах вместо ступней появились копыта. Только хвост никак не желал расти, оставаясь совсем маленьким и мягким. Руфус очень стеснялся этого и болезненно реагировал на подшучивания Лесьяра по этому поводу. И в первый раз именно поэтому сбежал к бабе Мане.
— Эх, грехи мои тяжкие, — вздохнула ведьма, и, закончив расчесывать медвежонка, отправила лешему послание.
— Скажи, что Руфус побудет у меня, — напутствовала баба Маня бурого звереныша. — И пусть не беспокоится, не шлет никаких посланий или уж тем более подарков. Чтоб неделю от него ни словечка, если хочет спокойной семейной жизни. — Медвежонок покивал массивной головой, давая знать, что все понял и посеменил в лес.
На дворе стояла самая замечательная пора. Апрель подходил к концу, лес наполнялся майским теплом и цветением. По ночам еще было прохладно, в самых глубинах леса лежал снег, но дни радовали ярким солнцем, пряным ветром и высоким голубым небом с гуляющими по нему белыми зефирными облаками. Баба Маня постояла на крылечке, вдыхая свежий молодой воздух, прислушалась к звукам, доносившимся из летнего домика (внук наводил порядок), и отправилась собирать на стол.
Лесьяр не подвел, прошло три дня, а от него вестей так и не пришло. Руфус заскучал, но старался не подавать виду. Он порядком подрастерял свой боевой настрой, бродил по двору с печальным видом, стараясь помогать бабе Мане. Она терпела его помощь, которая больше походила на вредительство, но когда чертенок, задумавшись, брякнул подойницу на землю так, что молодая нервная лосиха сорвалась с места, чуть не прибив при этом ведьму, та не выдержала. Накричала на внука, который никогда еще не видел бабулю в таком состоянии, и отправила прочь. Руфус отсиделся вечером в летнем домике, утром следующего дня явившись к бабе Мане с повинной.
— Как там Зорька? — спросил он тихо с порога.
— Твоими стараниями чуть молоко не потеряла, — ответила ведьма сердито.
— Извини, бабуля, — хлюпая носом начал чертенок, но баба Маня прервала его решительным:
— Садись, внучок, поговорим.
Руфус сел на лавку, как приличный черт сложил руки на коленях, глядя на бабушку жалобными лазоревыми глазами.
— И не надо на меня так смотреть, — отрезала ведьма, — я не твой мягкотелый муж, на такое не поведусь. Он тебя избаловал, а ты и рад, — продолжила бабушка. — Совсем обнаглел.
Чертенок благоразумно промолчал, немало уязвленный отповедью бабы Мани.
— Так отвечай, — повелела она, — мужа любишь?
— Люблю, — тихо ответил Руфус.
— Что ж ты тогда бесишься?
Внук сердито засопел носом, забыв о раскаянье, вновь разозлился.
— А что он, словно я ему раб, — начал жаловаться Руфус. — Учиться не разрешает. Я надежды подавал, магистр Пакостей мне самолично собеседование назначил. А Лесьяр в крик. Нет, и все. Подумаешь, год обучения.
Ведьма даже зашипела от досады, слышать такой угрожающий звук от милой старушки было жутковато, и черенок замолчал.
— Умом ты явно в мать уродился! — рявкнула ведьма. — Твой муж — Хозяин лесов, а ты к какому-то магистру в ученики собрался?!
— И что? — испуганно залепетал внук. — Что такого? Все учатся, а я чем хуже?
— Я, да я, — передразнила его бабушка. — Только о себе и думаешь. К Лесьяру ученики в очередь становятся, а он никого не берет. Знаешь?
— Знаю, — подтвердил черт. — Недавно вот русалка одна приходила, с неделю под окнами торчала. Так и ушла ни с чем.
— Болван, — резюмировала баба Маня. — Ты в курсе, что у леших мастер и подмастерье обязаны состоять в любовной связи?
Челюсть Руфуса обмякла, заставив его рот совсем несимпатично приоткрыться.
— Как это? — проговорил он, чуть придя в себя. — У него же муж, какая-такая связь?
— Обыкновенная связь, — сказала баба Маня. — Природная. Лешие напрямую связаны с магией перерождения. Для того чтобы передать ученику знания, им необходим непосредственный контакт: телесный и духовный. Поэтому ученики обычно становятся мужьями или женами. А теперь ты подумай, что решил Лесьяр, когда ты к другому мужику в подмастерья собрался.
— Неееет, — протянул Руфус. — Не мог же он подумать, что я... с магистром Пакостей... Фу! Лесьяр же должен знать, что у чертей все совсем не так.
— Лесьяр всю жизнь провел в этом лесу, — поведала бабушка.
— Погоди, погоди, — вдруг взвился чертенок. — Что же это? Мой муж, значит, тоже с кем-то сливался телесно и духовно, чтобы лесом заведовать?
Ревность в голосе внука звучала так явно, что баба Маня еле сдержалась, чтобы не улыбнуться. Но образ разгневанной ведьмы нужно было удерживать, и она лишь еще больше нахмурилась.
— Он родился таким, дурень! — развеяла его заблуждения старушка.
— А я еще жалел всех этих, потенциальных подмастерий... — не слушая бабушку, продолжал Руфус. — А они при живом муже... Да, я их, поганой метлой...
Внук вдруг расплакался.
— Он мне изменяаааааааает! — взвыл чертенок, размазывая слезы по лицу.
— С чего ты взял? — спросила ведьма, немного ошалело глядя на черта. Она никак не ожидала подобной реакции.
— Четыре дняааааа. Не пришееел... А вдруууг... русалка... вернулась, — всхлипывал Руфус.
— Я не удивлюсь, — безжалостно проговорила баба Маня, — что твой муж все-таки перестанет тебя ждать и найдет себе другого ученика. Ты капризный своевольный ребенок, а он урожденный Хозяин лесов, ни чета какому-то там магистру Приколов.
Бабушкина речь заставила Руфуса заплакать еще горше, и это вынудило ведьму смягчиться.
— Прекращай плакать, — гладя внука по льняным, кудрям проговорила баба Маня. — Не маленький уже, утешься и становись достойным своего мужа. Он тебя любит, а ты его огорчаешь.
Через полчаса, как только смог успокоиться, позавтракать и собрать вещи, Руфус отправился домой. Баба Маня понадеялась на то, что внук, наконец, образумится.
Два дня спустя ведьма сидела на крыльце дома, щелкала прошлогодние кедровые орешки и дышала сладким влажным воздухом. Только что прошел первый весенний дождь, а потом солнце выглянуло из-за туч и принялось высушивать землю. Ласковый ветер играл в молодой листве, сбрасывая с ветвей сотни бриллиантовых капель. Над лужами лениво роились комары, у ручья лягушки пели свои брачные песни. И всю эту гармонию мгновенно разрушил Руфус, взбешенной фурией выскочивший из леса. Он громко ругался и все повторял: «Берегись, Лешак!», а еще тащил вещевой узел в два раза превышающий размеры всех предыдущих, и ведьма поняла, что случилось нечто серьезное. Чертенок не взглянул в сторону главного дома, прямиком направившись в летний. К бабе Мане он пришел только к вечеру.
— Я ушел от мужа, — категорично заявил он с порога.
Ведьма, пригорюнившись, сидела за накрытым столом, подпирая рукой голову.
— Садись ужинать, — только и сказала она внуку. Непутевый чертенок все же добился своего: довел бабушку до ручки. Она так радовалась его свадьбе, так надеялась, что ему хватит мозгов не повторить ее ошибку и в сердцах не разрушить отношения, но все в пустую. На бабу Маню напала хандра, руки опустились, и она уже смирилась с тем, что обиженный Лесьяр станет обходить за три версты ее владения.
Руфусу, видимо, дела не было до настроения бабули.
— Ты даже не спросишь, что случилось? — обиженно засопел он. Ведьма посмотрела на него пристально, помолчала, но потом все-таки спросила.
— Если тебе так будет угодно, избалованное ты чудовище. Почему на этот раз, Руфус?
— Эй, что сразу обзываться?! — возопил чертенок. — Просто ты не представляешь, что он мне сказал!
— Ну, уж просвети бабушку, — ядовито бросила ведьма.
— Мы поговорили, помирились, и я попросился к нему в ученики. Все было хорошо, пока я не спросил, когда же мы приступим к обучению. И, знаешь, что мне заявил этот пень переросток? ЗНАЕШЬ?! — заорал Руфус. — Месяцев через восемь плюс еще через год. Я возмутился, к чему же так долго тянуть, а он мне: «Ну, ты должен родить благополучно, а потом еще вырастить нашего ребенка, чтобы мы могли оставлять его с Маней».
— Ты хоть представляешь, БАБУШКА, что это значит?! — рычал чертенок. — Этот древочлен мне заделал карапуза! Мне! Черту мужского пола. Да я его чуть там же на месте не прикопал, пусть прорастает!
Баба Маня тем временем всплеснув руками, словно молодая вспорхнула из-за стола и, не обращая на возмущенного Руфуса ровно никакого внимания, радостно запричитала:
— Ох, ты ж, Чур-наш-Аминь! Старая я дура, не заметила. А все же приметы на лицо. Внучок, радость-то какая! Малыш появится! Что ж это я, надо пошевеливаться!
И она забегала по избушке и загремела котелками. Руфус же, обиженный бабушкиной реакцией, притомился ругаться и, усевшись за стол, принялся набивать рот едой. Пока он уплетал за двоих, ведьма разожгла очаг, закурились-задымились зелья, и баба Маня стала названивать туда и сюда и делиться великой новостью. Чертенок взирал на все это уже безразлично и даже немного благодушно, довольно потирая набитый едой животик. Его вдруг со страшной силой потянуло домой, он уже не понимал, чего так психанул: чертенок хотел детей, только не так быстро и не совсем таким образом.
— Баба Маня, — позвал он громко.
— Чего тебе, золотце мое? — тут же отозвалась ведьма ласково.
— Позови Лесьяра, — поросил Руфус, — я домой хочу.
Леший пришел, когда чертенок уже начал клевать носом. Баба Маня крепко обняла Лесьяра, расцеловала в обе щеки, всплакнула на радостях. Лесьяр подхватил сонного мужа на руки, тот начал лениво ругаться, но крепко обнял лешего за шею. Тяжело, но счастливо вздохнув Лесьяр потащил свое несносное любимое чудовище домой, надеясь, что беременность немного смягчит его буйный нрав.