Паутина

Как можно тише проскользнуть мимо гостиной, где отец опять смотрит очередной футбольный матч, попивая свое дешевое пиво. На цыпочках прокрасться до кухни, добраться до задней двери и пробежать до сарая. Туда, где сейчас наверняка прячется Уильям. Он всегда так делает, когда отец снова выходит из себя и творит все эти вещи. Он мог бы вытворять их и со Стивом, но Уильям переключил внимание на себя. Принес в жертву тело, чувство собственного достоинства, разбил свое сердце, наивно полагающее, что отец должен их любить просто так, потому что они есть. Стив почти наяву слышал звон, когда все эти наивные мысли рассыпались в тысячу осколков. В день, когда их отец впервые...

Стив добрался до сарая и сориентировался по звуку. Уильям забился в угол и плакал, словно забитый зверек с переломанными костями. У него уже не было сил сопротивляться или геройствовать. Оставалось только тихо скулить, трясясь всем телом, и убеждать себя в том, что скоро все закончится. Стив хорошо знал этот плач. Он слышал его уже много раз. Поэтому утешать он не стал. Он встал на колени и подполз к брату, доставая из-под широкой рубахи заранее спрятанную аптечку. Одного взгляда на окровавленные бедра в коротких шортах, покрытые слоем синяков, было достаточно, чтобы сложить картину произошедшего. Но Стив, невинное глупое дитя, все-таки спросил:

— Больно?

Уильям поднял на него красные заплаканные глаза. Он уже привык не жаловаться, все сносить молча. Конечно, ему было больно. Сейчас он мог сидеть с огромным трудом. Все, чего ему хотелось, — свернуться клубком и зарыться лицом в стог сена рядом. Умереть, задохнувшись от того, что оно попадет ему в дыхательные пути. Или хотя бы забыть все, что случилось считанные полчаса назад. Слишком больно как телу, так и сердцу. Но младшего брата он не хотел расстраивать. Поэтому Уильям из последних сил протянул руку и мягко потрепал Стива по макушке:

— Все ерунда, Стиви. Не смей переживать.

— Но ты плакал... Уилли, ты не должен плакать, — тихо проговорил Стив, и слезы заструились уже по его щекам. — Почему?! Почему он так делает?!

Уильяму тоже было это интересно. Что случилось с их отцом, который обожал их мать? Что конкретно изменилось в его разуме в день ее гибели? То, что он узнал о сути убийства? Ведь ее зарезал ее же собственный любовник. Отец никогда не говорил о своих переживаниях, да и эмоций в связи с потерей жены почти не проявлял. Лишь начал пить так, что оба сына временами вынуждены были отмывать его от блевотины.

А потом случилось роковое событие, перевернувшее жизнь братьев, которые были похожи на мать. Пьяный отец ввалился к ним в спальню и потянул Стива за худенькие ноги, бормоча:

— Ты сдохла, но у меня есть кое-что после тебя. Я возьму свое.

Уильяму стоило больших сил броситься в бой с отцом, отпихнуть Стива и рявкнуть:

— Не смей его трогать! Используй меня!

Отец использовал. Уильям кричал так, что сорвал голосовые связки, а нормально ходить смог только через неделю. Уже потом, став взрослым и сменив имя, он узнал, что ему были нанесены необратимые травмы. На протяжении многих лет после той страшной ночи каждый акт его дефекации оставлял после себя кровавый след, а ректальные свечи стали для него повседневной рутиной. Но в тот день, в сарае он еще не знал, к каким именно последствиям приведет очередное изнасилование. Он думал только о том, как защитить своего брата. Невинное, трогательное создание, которого еще пока не коснулась грязь этого мира. Уильям смотрел в его огромные испуганные глаза, и взгляд доведенного до ужаса кролика придавал ему сил. Тогда он пообещал:

— Дай мне время, Стиви. Нужно совсем чуть-чуть. Я вытащу нас отсюда, мы забудем обо всем, что было. Надо немного потерпеть. Ты веришь мне, малыш? Я все сделаю, только надо придумать, как.

Стив кивнул. Он всегда и во всем верил брату. Который его не обманул. Всего через полгода пригород, где они жили, зашумел от новости: вдовец, отец двоих сыновей-подростков без вести пропал. Исчез среди бела дня, и никто не смог его найти. Только Уильям знал, что именно он своими руками подсыпал в очередную порцию алкоголя наркотики, а потом, чтобы наверняка не ошибиться, вонзил кухонный нож в сонную артерию отца. После этого он затащил грузное тело в машину, отогнал ее к озеру в пятидесяти милях от их дома и отправил главу их семейства на дно водоема. Их с братом после этого забрали в приют, и первым делом Уильям попросил сменить им фамилию, а себе — имя. Так вместо Уильяма и Стива Дженсонов появились Стив и Роберт Харрингтоны.

Роберт всегда оберегал брата и защищал его ото всех бед. Он взял на себя заботы о его пропитании, жилье, учебе. Когда Роберту исполнилось восемнадцать, и пришла пора покинуть приют, он сделал все, чтобы забрать с собой брата и оставить его под своей опекой. Роберт стал для Стива приютом и мирной гаванью, где всегда можно было укрыться от любых бед и забот. Стив поддерживал любые его идеи, боготворил его, восхищался им.

Идею «съемок» он тоже поддержал. Человечность в Стиве умерла еще много лет назад. Поэтому ему было плевать на судьбы чужих людей, детей, кого угодно. Пока это могло порадовать Роберта, Стив будет делать все, что он пожелает. К тому же, мотивация Роберта сомнений не оставляла.

— Вспомни, чему я научился, пройдя через это. Быть сильным и защищать. Пацанам вроде меня тоже не помешает пройти эту школу. Мы все останемся в выигрыше. Они получат важный жизненный урок. Я — потрясающий материал для видео-коллекции. Стив, мы же оба хотим, чтобы я прославился? Но мне нужно тренироваться. Необходимо портфолио. Так мы убьем двух зайцев сразу. Но без тебя никак.

Стив согласился. Он высматривал подходящих по описанию жертв и приводил их к брату. Сначала Роберт действовал грубо и топорно, но потом его словно подменили. Он устроил настоящий ритуал. Заранее покупал платья и украшения, тщательно заботился о телах жертв. Вел себя, как настоящий жених, ослепленный любовью к своей новоиспеченной жене. Роберт никогда не стремился убивать. Он лишь использовал чужое тело, как инструмент для выдуманного им урока. За парочкой своих жертв он даже следил, чтобы убедиться: они в порядке и живут дальше. Когда Роберт прочитал новость о том, что его «подопечный» бросился под машину и погиб, он искренне плакал. Его маленькая «невеста» не прошла урок, и это было горько, обидно и больно.

Марк Аддамс слушал их россказни о тяжелом детстве и с трудом давил желание размозжить чужую голову о железный стол. Плевать он хотел на любые полученные когда-то травмы. Ни одно событие в прошлом не давало этим братьям права уничтожать жизни других людей. Потому капитану Аддамсу все слышалось полным абсурдом. В его голосе не было и капли мягкости, когда он процедил:

— Мразь, ты трахал подростков. Выбрасывал их на грани выживания. И все еще мнишь себя блюстителем благого дела?

Роберт только усмехнулся.

— Господин полицейский, вас никогда не имели в жопу членом размером с вашу голень? В моем кишечнике около полутора десятков разрывов. После того, как это сделали со мной, я имею право на все, что угодно. И я не выбрасывал этих детей. Я учил их. Они слишком мягкие, доверчивые и нежные. Никто из них не должен оказаться в той ситуации, что пережили мы со Стивом. Я не больше, чем посланник. Не делайте из меня монстра.

— Ты не заслуживаешь зваться «монстром». Ты в принципе никакого названия не заслуживаешь.

— Пусть так, — Роберт пожал плечами. — Мне все равно. Я выполнил свою миссию. Так что теперь зовите меня, как угодно.

Марк внимательно посмотрел на него и прищурился. Разговаривать с этим человеком было бесполезно. Он все равно будет стоять на своем и придерживаться той идеологии, что изобрел для себя. В его мире он будет всегда прав. Но одно болевое место у него все же осталось, и Марк его знал. Он аккуратно сложил документы и лениво протянул:

— Вы признаете свою вину в похищении, отравлении, изнасиловании и причинении вреда здоровью?

— И не подумаю. Это урок, офицер, еще раз вам говорю.

— Хорошо. Раз уж вы не признаете очевидные доказательства, я оставлю все на усмотрение следователей, пусть копают. Мы поговорим с вами позднее, когда они проанализируют запись с видео, сделанную нашим сотрудником. К слову, вашими стараниями он попал в больницу. Это отдельное преступление, за него вам тоже грозит срок. А пока я отправлю на электрический стул твоего брата. У нас все улики против него по тем же пунктам. Он, к слову, все признал и готов к смертной казни.

— Нет!!! — Роберт впервые за все время допроса проявил эмоции. Он дернулся с места, звякнув наручниками, а его лицо исказилось от гнева. — Не трогайте его!

— Поздно, — хмыкнул Марк. — Чтобы защитить вас, он взвалил всю вину на себя. Вы и вправду о нем хорошо позаботились и славно его воспитали. Он готов ради вас на любые жертвы. Но стоят ли они того?

Марк встал и направился к выходу из комнаты для допросов. За его спиной Роберт подскочил, со всей силы ударился об стол головой и заорал:

— Я! Я во всем виноват! Оставьте его!

Не оборачиваясь, Марк сухо бросил:

— К вам придет другой следователь. У вас будет шанс подписать добровольное признание. Считайте это моим прощальным подарком.

Не обращая внимания на стоны позади себя, Марк толкнул дверь и застыл. На пороге допросной комнаты бок о бок стояли консультант Мерфи, которого Марк не видел несколько дней подряд, и полковник Паркер. Адриан, молча глядя на капитана Аддамса, поднял руку и помахал бумагой в ней. Полковник Паркер поспешил объяснить:

— Капитан, господину Мерфи нужно пообщаться с вашим подозреваемым. У него мое личное распоряжение на допрос. Пока он общается с господином Харрингтоном, все камеры и звуковые устройства должны быть отключены.

— С какой стати? — выпалил Марк, разом позабыв и о том, что перед ним стоит начальство, и вообще о здравом смысле. Весь его мир мгновенно сосредоточился на высокой стройной фигуре. И чересчур серьезном взгляде зеленых глаз.

— Это приказ. Подчиняться, капитан.

Марку захотелось от души обматерить и заносчивого консультанта, и противного старика по фамилии Паркер. Учитель, видите ли. С какого хрена он позволяет себе такие вольности? Это нарушало абсолютно все протоколы Бюро, но весь ужас был в том, что Марк не мог ослушаться. Ему оставалось смириться, послушно отдать честь и пройти в наблюдательную комнату, чтобы выдворить оттуда всех подчиненных. Пара щелчков — и зона допроса стала недоступной для внешнего наблюдения.

Внутри Адриан медленно прошел к стулу, сел напротив Роберта и, пытливо глядя на него, спросил:

— Тобой тоже руководил консультант?

Роберт, который еще пару минут назад походил на оживший труп, внезапно оживился. Он едко ухмыльнулся и откинулся на спинку железного стула. Оглядел Адриана с головы до ног и ядовито поинтересовался:

— Какое твое дело, цветочек? Ты здесь вообще кто?

Адриан улыбнулся в ответ на его слова. Но Роберту от его улыбки стало страшно. Это был не мягкий изгиб чувственных губ. Это была кривая усмешка хищника, наблюдающего за трепыханием кролика в капкане. Взгляд консультанта Мерфи стал ледяным, он заставлял повиноваться и вздрагивать лишь от того, что этот человек был с кем-то в одной комнате. Небрежным движением Адриан вытащил из кармана телефон и положил на стол ровно посередине между собой и Робертом. Не сводя взгляд, он процедил:

— Ты. Когда-нибудь. Видел. Этого. Человека.

Роберт хохотнул.

— Он бы не стал опускаться до личных встреч. Он слишком велик, чтобы мараться о такой мусор, как мы с братом. Мне было достаточно указаний по телефону. Даже если бы он предложил встретиться, я бы отказался. Я не достоин.

— Хорошо. Тогда я включу тебе одну запись. Скажи мне, узнаешь ли ты этот голос.

Не меняясь в лице, Адриан нажал кнопку воспроизведения. Чем дальше звучала запись, тем отвратительнее становилась ухмылка на лице Роберта. Дослушав, он презрительно кинул:

— Ты задаешь вопросы, на которые уже знаешь ответ. Нахера ты мне включил это? Ты в курсе, кто такой консультант. Стоило ли меня разводить?

— Я лишь хотел убедиться, — мягко отозвался Адриан. Ни интонации, ни мускулы на его лице не дрогнули. Он весь был спокойствие, пока поднимался с места и шел к выходу. Напоследок он обернулся. — Кстати, казнь ждет и тебя, и твоего брата. Ты перешел дорогу мне, я лично позабочусь о том, чтобы ты умер, как того заслуживаешь. Как подзаборная тварь.

Последнее, что из того дня запомнил Роберт, рухнувший в обморок от истерики, — облаченная полностью в черное фигура мужчины, напомнившая ему детские истории об ангеле смерти.