Глава 29
Спасательная операция кота.
Я снова оказался в точке невозврата. В той ситуации, когда я не могу все бросить и изменить свою жизнь. Я не могу еще раз поехать в Париж и сказать: «Я передумал, это не моя дочь, а поэтому забирай ее и расти, как считаешь нужным». Да, я не мог так сделать. Это было бы глупо.
Но, разумеется, причина крылась не в этом.
Когда вчера вечером я приехал домой и положил Клио в кроватку, я еще долго сидел возле нее и разглядывал ее. Она подросла и теперь почти всю ночь спала не просыпаясь. Вот и вчера она даже не проснулась, когда я вытащил ее из машины, принес в свою спальню, переодел и положил в кроватку.
Она безмятежно спала, и едва уловимая улыбка играла на ее губах. Она всегда с удовольствием проводила время у моих родителей, а они были на седьмом небе от счастья, когда я периодически привозил к ним Клио. Ее улыбка говорила мне о том, что она отлично провела время.
Я смотрел, как она спит. Она была невероятно милая, трогательная, нежная, сладкая... и одинокая. Она никому не была нужна в этом огромном мире. Потому что она не была нужна своим родителям. Наверное, это ужасно, когда ты не нужен даже родным отцу и матери. Я, к счастью, такого никогда не испытывал, потому что мои мама и папа всегда давали мне понять, что они любят меня, что я им нужен. А Клио была никому не нужна... Единственные, кто у нее были, это я и мои родители...
Если я отправлю ее в Париж, что с ней станет? Она будет проводить все дни напролет с няней – и хорошо еще, если ей окажется не та долговязая манекенщица, – и глаза ее всегда будут наполнены тоской от того, что ей не хватает родительского тепла. А в те редкие минуты, когда Лоретта будет появляться в поле ее зрения – мимолетом, на полчасика – а потом снова убегать, поскольку «клиенты не собираются ждать, когда у нее вырастет ребенок», глаза Клио будут наполняться слезами, потому что мама уходит, едва появившись, и не известно, когда она снова снизойдет до своей дочери.
Клио никогда не плакала, когда я уходил. Потому что я уходил всего на несколько часов, и она была уверена, что я скоро вернусь. Чаще всего после сиесты я уже был в ее распоряжении. И мы проводили вместе все выходные. А что может дать ей Лоретта, а уж тем более этот deficiente, ее отец?
Мадонна! Клио, малышка... ты ведь больше не моя девочка... Но что тебе могут дать твои родители?
Вечно грустные, одинокие и потерянные глаза...
Я смотрел на нее и думал: разве заслуживает такого эта ни в чем неповинная кроха? Разве заслуживает она того, чтобы всю жизнь быть никому ненужной? Ведь за целое одинокое детство это войдет в дурацкую привычку, а потом она уже никогда не сможет стать по-настоящему кому-то нужной. Это станет психологической травмой, после которой она не сможет поверить в любовь.
Восемь месяцев она росла на моих руках. Восемь месяцев я любил ее до безумия и ради этой любви боролся со всеми трудностями, проблемами... Я отказался от любимой женщины ради счастья этой крохи... Неужели за один день она стала мне безразличной? И я смогу ее отвезти к Лоретте, обречь на одиночество, никогда больше не видеть и стать совершенно равнодушным к ее дальнейшей судьбе?
Нет, я не смогу. Потому что она не стала мне безразличной. Потому что она отчаянно нуждается во мне. Потому что я единственный, кто может дать ей ощущение того, что она желанный ребенок, который нужен родителям. Потому что она все еще необходима мне. Потому что за одну минуту невозможно разлюбить ребенка, которого ты любил целых восемь месяцев безоговорочной любовью, Даже если за одну минуту он вдруг неожиданно стал не твоим ребенком. И лишь поэтому я не мог снова поехать в Париж.
Я сидел в гостиной в кресле с закрытыми глазами. Вдруг я почувствовал, как кто-то с размаху налетел на меня, забравшись мне на колени. Я вздрогнул и воззрился на моего кота, шерсть которого стояла дыбом. В глазах его горела настойчивость, нетерпение и... какая-то тревога.
– Аааа... Это ты, дружище, – протянул я к нему руку, чтобы погладить его упрямую пушистую голову. Но он шарахнулся от моей руки, спрыгнул на пол и быстро направился к лестнице, ведущей из гостиной наверх. Собираясь взбежать по ступенькам, он обернулся, видимо. Не знаю. Я не смотрел ему вслед. Я снова откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Кот громко мяукнул. Звучала отчаянная тревога в его голосе.
– Что ты хочешь? – спросил я его. – Чуть позже я схожу с тобой и посмотрю...
– Мяу!
– Нет, не сейчас, – раздраженно ответил я.
Через пару секунд я почувствовал, как кот вспрыгнул на спинку кресла и положил лапу мне на лицо.
– Не наглей, – сказал я ему, отталкивая его лапу.
Еще через секунду он наградил меня легким, но болезненным укусом за ухо. Я подпрыгнул и гневно взглянул на него, но он сиганул с дивана и остановился у подножья лестницы, призывно глядя на меня. Взгляд его возбудил во мне какое-то смутное чувство тревоги.
– Что тебе надо? Идти за тобой?
Кот сделал несколько шагов вверх по лестнице и снова остановился, обернувшись на меня. Он был самим воплощением нетерпения и спешности. Я пошел за ним. Кот ускорил шаг и уже почти мчался по лестнице. Что-то необъяснимое пронзило меня и заставило тоже ускорить шаг. По коридору в сторону детской кот несся, словно тигр за добычей. Я перешел на почти такой же бег. Кот влетел в детскую, громко мяукнув, а мое сердце налилось свинцом в каком-то дурацком предчувствии.
Я резко распахнул дверь комнаты в тот момент, когда Клио балансировала на перекладине своей кроватки. В следующее мгновение голова ее перевесила, и она более чем с метровой высоты полетела вниз головой. Моя скорость реакции была такой, что позавидовал бы сам Буффон [50]. Я рванулся вперед и прижал ее к прутьям кроватки, когда до пола оставалось сантиметров десять. Колени у меня подогнулись, я взял малышку на руки и крепко обнял.
– Что же ты делаешь, девочка моя, – бессильно прошептал я, целуя ее макушку. Она засмеялась, довольная своим трюком, и обхватила меня своими маленькими ручками за шею. Потом она сжала в своих ладонях мой небритый подбородок и с интересом начала в который раз теребить мою растительность на лице. Она ее всегда очень занимала, с самого рождения.
Я выдохнул и попытался усмирить неистовое сердцебиение. Когда разум вернулся ко мне, я уставился на свою кроху:
– Клио! Но как ты туда залезла?!
Только сейчас я заметил, что она стоит на моих коленях. Она стоит!!!!
– Клио! Ты встала! Малышка моя, ты стоишь! Наконец-то!!!! – начал я в радостном порыве покрывать поцелуями ее лицо, а она счастливо смеялась.
Следующая мысль больно хлестнула меня, словно кнутом.
– Мадонна... Ведь ты не моя малышка...
– Мяу!
Напротив меня в скромной изящной позе восседал мой кот и с глубоким упреком смотрел на меня снизу вверх. Но это не помешало ему заставить меня почувствовать, что на самом деле он смотрит на меня сверху вниз.
– Ладно, ладно. Согласен. Орден героя заслуживаешь в первую очередь ты, – покорно сказал я ему. – Но имей в виду, что мое участие в этой спасательной операции тоже было немаловажным... – Кот не мигая смотрел на меня. – Хорошо, я приготовлю тебе рыбку уже на обед.
Я снова взглянул на Клио. Она теребила цепочку на моей шее.
– Что мне делать с тобой, Клио? Ведь ты не моя дочь...– обреченно спросил я.
Она почему-то бросила теребить цепочку и снова обвила свои ручки вокруг моей шеи. Она крепко-крепко прижала меня к себе, а потом отстранилась и засмеялась своим звонким детским смехом.
Я притянул ее к себе.
Мне небезразлично ее будущее.
Она нужна мне.
Я смогу ее любить, как свою дочь.
Я люблю ее.
Это моя дочь.
[50] Джанлуиджи Буффон – легендарный вратарь Ювентуса и Сборной Италии, много раз признававшийся лучшим вратарем мира, совершивший колоссальное количество невероятных сейвов.