CHAPTER 2
Выхожу из прохладного помещения в жаркую среду, и мои ноги сразу же начинают словно цвести от теплого ветра. Было настолько приятно, что я аж на секунду остановилась.
— Все хорошо? - спрашивает Фредерик, подкинув пакеты в воздух и схватив с новой силой.
Я кивнула ему, а на мое плечо кто-то уже положил прохладную руку. И если меня не подведёт интуиция, то я могу дать точный ответ, чья прохладная рука это могла быть. Диабетика или человека, что несколько мгновений назад был в ужасно прохладном супермаркете.
— Все хорошо? — и снова я слышу этот вопрос.
Оборачиваюсь. Смотрю на темненькое лицо парня, пару минут ведущего со мной беседы, и продолжаю влюбляться в него. Там, в супермаркете, загрузка дошла до середины, а сейчас продолжила путь.
— Хорошо, — ответила я ему.
Он убрал руку, и не пустив ни одну ноту доброты, откашлялся себе в руку.
Ветер с собой силой прошелся по всей парковке: под машинами, вдоль вывесок, между деревьями, а потом по нам двоим, стерев тонкий слой пота с моего лба. От ветра парень нахмурился, часто моргая.
— Давай уже представимся?
Я решила поиграть в игру под названием «Обману тебя, но не сильно». Эта игра была создана прямо сейчас и мной.
— Меня зовут Виолетта, — произнесла я.
Лицо парня за долю секунды стало грустным. Но потом он восстановился.
— А меня Николас, приятно с вами познакомится, — сказал он.
На сей раз мое лицо стало быть другим — до боли удивлённым. Моя игра начала хлестать меня по щекам, мол это тебе за то, что хотела подшутить над парнем.
— Ты сказал Николас? — смотрела себе под ноги, считая трещины на асфальте.
— Именно так.
Я замысловато кивнула, усердно стараясь скрыть шок. Ведь точно также звали человека, благодаря которому жизнь Виолетты стала быть похожа на вбитые сливки. Может быть, это он?
— А сейчас как зовут?
— Что? — ему будто бы кто-то сунул шило в зад. Он растерялся.
Я только сейчас поняла, что задала не выписывающийся в рамки нормального вопрос. Так нельзя было поступать.
— Ну, я имею ввиду... тебя зовут как-то по-другому? Второе имя? Или... может у тебя есть прозвище? — от безысходности повернулась лицом к Фредерику, который прожигал рекламные щиты от злости на меня глазами. Наверное, его руки уже стали слабыми как вермишели от столь долгого ожидания. — Например, вот моего друга называют Дерере.
— Дерере? — это его немного отвлекло от моего заданного странного вопроса.
Фредерик услышал, и почти что сразу окинул озадаченным взглядом всю меня и нового моего знакомого по имени, что мне приятно вновь произнести.
— Дерере, — запатентовала я.
Мы снова проникли взглядами друг в другу. Ну перестань ты, парень, твои глаза заставляют меня влюбляться в тебя. Только недавно я рассталась со своим верблюдом, а тут возник ты.
— Рассталась со своим верблюдом, — не знаю, как так вышло, но последние слова о бывшем парне верблюде я произнесла вслух. И конечно же, след этот не просох быстро, как бы хотелось.
— Твоим парнем был верблюд? — сунул руки в карманы джинс Николас.
— Долго рассказывать. И это нехорошая тема для разговора на улице.
— Мне интересно. Я готов выслушать.
Убрав локон темно-ванильных волос за ухо, я потопталась на горячем асфальте, который обжигал лодыжки и оголенные ключицы. На улице стало печь не по-детски.
Я придумала удивительный план на сегодняшний вечер:
— Мы хотели сегодня устроить сеанс. Ты не прочь пойти с нами? Я купила все, что для этого будет необходимо, ты видел сам, — показала пальцем на Фредерика, что почти истощился от ожидания. Вот посмотрите, завтра он мне вернет сдачу и испортит настроение за мою выходку.
— Могу отказаться, но соглашусь.
Я не хочу пугать его преждевременно. Он сейчас скорее всего думает, что мы идем в кинотеатр, но через пару минут ходьбы от окажется на пороге моего дома, и тогда точно сможет мне сказать что-то на подобие: «Эм, у меня собака родила».
Забираю у Фредерика один пакет, когда мы подходили к дому, и оборачиваюсь на нового знакомого. И все-таки не может быть, что этот парень из прошлого века, подобно мне. Он не может вот так просто встретить меня в ряду продуктов, и быть тем самым Николасом, что был лучшим другом Виолетты в той жизни, где телефон ещё был созданием дьявола, а слово тренд — словом для смеха. Такого не пишут даже в книгах. А для вот для фильма — отличный сценарий.
— Можешь уходить, — мягким голосом произношу я, взявшись за пакет другой рукой.
— Как это?
Я чувствовала себя идиоткой.
— Я нагло привела тебя домой, а ты думал, что сейчас мы пойдем втроем в кинотеатр, — я вдохнула в себя горячий июльский ветер. — Все не так, как ты мог подумать. Совсем не так.
Николас прислонил кулак к своим губам и хотел было засмеяться, но я, подумав, что он хочет заплакать, быстро всучила пакет в руки Фредерику и поспешила к парню. На расстоянии метра я осознала, что он просто хотел подавить усмешку.
— Извини, — сказал он, кашлянув.
— Ничего, — растерянно промямлила я, за одну секунду осмотрев Николаса с ног до головы. Мне не хотелось смотреть ему в глаза — чувствовала себя разбитой.
Николас кивнул и изрек:
— Это смешно, — также качая головой, сказал Николас, сунув руки в задние карманы джинс.
— Эт страшно. Страшно, когда мальчики так могут легко манипулировать людьми, а чаше всего девушками, — недовольно, но не слишком громко верещала я, вспомнив своего бывшего парня, отношения с которым прекратились в прошлом месяце, что делал тоже самое: замолкал, а на самом деле хотел, чтобы замолкла я, заставляя меня думать, что он обиделся; вздыхал, а правда крылась в том, что у него все хорошо дома, все живы — он просто хотел немного меня огорчить, а когда я бывала огорчена несчастьем Симона, — так его зовут, — я могла заняться с ним любовью даже у себя в комнате, хотя никогда себе такого не позволяла. Обычно мы делали это у него, когда его родителей не бывало дома. По воскресеньям, перед школой.
Я вырвала из рук Фредерика один пакет и злая удалилась в дом. Направилась на кухню и стала с подавленным настроем разбирать продукты. Нашла попкорн и сразу запихнула его в микроволновку.
Краем уха слышала, как о чем-то говорят Фредерик и Николас за окнами кухни — все ещё на улице. Потом Фредерик над чем-то посмеялся, и через секунду их голоса стали быть слышны из гостиной. В это время я уже закончила раскладывать яйца в лоток на двери холодильника.
— Оливия, — Фредерик зашел на кухню и встал у стола, надругаясь над бумажным опорожненным пакетом, где пару минут назад были продукты — он стучал по нему пальцами протыкал. — Ты ведь не будешь на меня держать зла? Я сказал Скотту, что ты такая из-за того, что болезненно рассталась с парнем. Ну, иначе он может на тебя обидеться. А обижая людей, тебе самой бывает позже труднее, чем им самим, и ещё...
Какого черта он сказал? И почему он назвал Николаса другим именем?
— Ты... зачем ты сказал ему? — за место матерных слов, я указала на Фредерика длиннющей «маршмэллоу» в качестве угрозы, и ждала объяснений.
На кухню вдруг зашёл Николас, тогда я передвинула кончик зефирной сабли на Николаса.
— Все хорошо? — спрашивает он, смотря на меня и на Фредерика.
— А должно быть плохо?
Я держала спокойный тон.
— Ты орешь.
— В прошлой жизни я была оратором!
Мой тон раздражал Николаса — это было понятно по его тону. И его лицу.
— А я в прошлой жизни был знаком с девушкой по имени Виолетта, которая тоже вот так вот кричала! Это была ты? — парень расставил руки в стороны и оглядел раздражённым взглядом спинку деревянного стула, стоящий перед ним.
Меня всколыхнуло. Душе словно стало тесно находится в моем теле. По животу пронеслись мурашки со скорость один метр в час. Они долго стояли во мне.
Я не боялась. Это было какое-то другое, старое чувство. Позабытое мной.
— Повтори!
— Что?
— Повтори немедленно, что ты сейчас сказал! — я швырнула в него зефир. Он столкнулся с грудью Николаса и упал на пол. — Повторяй, я сказала!
Мне было страшно. Невозможно, чтобы первый попавшийся мне на глаза парень в супермаркете, оказался тем Николасом — лучшим другом другом Виолетты, что умер плюс-минус 80 лет назад!
— Я буквально это сказал.
Я была намерена услышать правду.
— Виолетта Майер, приятно с вами познакомится, пацан, — пролепетала я слова, которые вымолвила в далеком прошлом Виолетта, когда знакомилась с Николасом в ботаническом в Монреале.
Сейчас либо этот парень скажет мне то, что повергнет меня в ужас, либо то, что не понимает, что за хрень тут творится.
— Вам-то приятно, Виолетта, — начал он умиротворенным голосом, — А пацану не вымолвить и слова, — и сказала то, что говорил Виолетте последний раз в 1957 году, когда мне, а точнее Виолетте было девятнадцать лет.
Мне было больше нечего у него спросить — слова кончились и мысли тоже.