Глава 5
— Как дела в школе? — Спрашивает отец, как только переступаю порог дома и бросаю рюкзак на пол.
Он появляется в проёме между кухней и парадной, запустив пятерню в короткие волосы оттенком горького шоколада. Рукава белой рубашки закатаны до локтя, верхние пуговицы расстёгнуты, и в целом ткань помята в нескольких местах. Отец явно старается выглядеть бодрым, но усталость в глазах выдаёт внутреннее состояние. Было наивно полагать, что его расписание разгрузится. На самом деле работы только прибавилось. Я не могу скрыть удивление, застав его дома раньше семи.
— Я думал, ты панируешь работать до ночи и наше общение скатится до телефонных звонков.
Он морщится и скребёт щетину, а я ощущаю укол вины, к тому же чувствую себя ребёнком, который требует внимания.
— Можем поужинать в городе.
— Например?
— Я приметил одно местечко. Посмотрим окрестности, познакомимся с местной кухней.
Подавляю улыбку и бросаю кроссовки в сторону, которые бьются о коробки. Холостяцкий дом, как-никак. Мы не особо придирчивы к порядку, но, как ни странно, у нас действительно чисто.
— Хочешь найти мне новую мамочку? — Дразню его.
— Сын и отец, как в старые добрые.
— О, — я хлопаю его по плечу и заглядываю в глаза. — Дерьмовый из тебя лжец. Нужно больше практики.
Хватаю с пола рюкзак и поднимаюсь по лестнице.
— Это ты слишком проницательный, я не так тебя воспитывал, — смеясь, ворчит он вслед.
— Видишь, ещё и воспитание хромает.
— Серьёзно, парень, мы не вылезали никуда на этой неделе. Ещё немного, и я сойду с ума, а ты лишишься единственного родителя.
Я останавливаюсь на последней ступени и оборачиваюсь, хитро улыбаясь.
— А мне полагается многомиллионное наследство?
— Узнаешь после моей смерти.
— Через час? — Предлагаю я. — Хочу принять душ, побрить ноги и сделать причёску.
Отец подставляет два пальца ко рту и издаёт рвотный звук.
— Не переусердствуй. Я начинаю комплексовать на твоём фоне.
— Тебе не помешает сходить в спа и расслабить булки, — выкрикиваю я, направляясь вдоль коридора к своей комнате. — Там нашпигуют, как индейку на день Благодарения.
— Не надо меня шпиговать! — Его голос наполняется ужасом.
Я смеюсь, стягиваю толстовку, отбрасываю её в сторону и падаю на кровать от усталости.
Ещё один день подходит к концу, а я все ещё тоскую по дому. И по парням, как бы сопливо это ни звучало. Они уже не исключили меня из общей беседы, что многом говорит. Знаю, это неизбежно. Рано или поздно ниточки порвутся и связь окончательно потеряется. Но душой я ещё там, со своей прежней командой. Может быть, это неправильно, но вряд ли прошедшая неделя сотрёт воспоминания нескольких лет.
Это мой первый переезд. Отца повысили, и нам пришлось упаковать вещички, потому что отказаться от должности управляющего в новом филиале — самая большая глупость на свете. Последние месяца он пропадал на работе ради нас двоих, потому что моя биологическая мать слиняла с родовой палаты, вероятно, не удосужившись переодеться. К чёрту, я никогда не проявлял рвения найти её и познакомиться. Искать встречу с человеком, который предал, не взглянув на ребёнка, желает только полный кретин. Но если мы когда-нибудь и увидимся, всё, что смогу сделать — пройти мимо. Чаще всего в свидетельстве о рождении в графе отца ставят прочерк, в моём же иные данные. Он забрал меня после рождения, и на тот момент ему едва стукнуло восемнадцать. Ради меня, он забыл о тусовках, бурной молодости, девчонках. Обо всём. Не стоит сбрасывать со счетов бабушку и дедушку, но они ушли из жизни слишком рано, я не успел достигнуть семилетнего возраста, когда нас осталось двое Тот, кто встал на ноги в полном одиночестве и с младенцем на руках, достоин звания героя.
Я окидываю взглядом комнату и прихожу к заключению, что она загромождена хламом.
Несколько коробок у окна, которые до сих пор не разобрал. Дверцы гардеробной раскинуты в стороны, а с полок свисают футболки. За прошедшее время всё, что потрудился сделать — повесить телек на стену. Не могу без него, хотя последние дни скучать не приходилось. Наш дом выглядит как городская свалка, на которой изредка появляются люди. График отца расписан выездными проверками на строящиеся объекты, а мой сосредоточен на обустройстве в школе и подготовкой к сезону. Сейчас идея вытащить задницу на улицу была более, чем привлекательная. Я не вижу ничего кроме полотка перед сном и футбольного поля.
Поднимаю телефон и перехожу в мессенджер, где вижу ту же печальную картину: Коннор О'Брайн исключил вас из беседы.
Никто из бывших друзей не написал что-то вроде: «Прости, чувак, ты больше не с нами». Как будто меня там вовсе не было. Раздражённо фыркнув, убираю мобильник, но он издаёт жужжание и, поднявшись на локти, замечаю, что меня включили в новую беседу с названием «тигрята». Я фыркаю второй раз, но от смеха. Тигрята.
Экран гаснет, но вспыхивает снова, как и моё любопытство.
Коул: Чувак, ты хочешь, чтобы он сводил нас с ума тут?
Трэвис: Пожалуйся на это мамочке и отрасти яйца.
Бен отвечает на сообщение Трэва: Я уже пожаловался твоей.
Я давлюсь смешком и вмешиваюсь в диалог.
Коди: Я составлю график тренировок для вас двоих лично. Никакой жалости.
Коул: О, да пошёл ты, Максвелл.
Он отправляет эмоджи красного сердечка, и я снова смеюсь.
— Планируешь разобрать вещи?
Я поворачиваю голову и замечаю в дверях отца.
Он выглядит посвежевшим после душа. Волосы всё ещё влажные, от щетины не осталось и следа. Сейчас в серой футболке и джинсах он выглядит на несколько лет моложе. Чаще всего нас принимают за братьев, из-за чего приходится мириться с косыми взглядами и кокетливыми улыбками, направленными с соседних столиков. Было бы преуменьшением, если назову его стариком. Для человека, прошедшего тяжёлые времена, он довольно лакомый кусочек. И становится ещё слаще, когда на поверхность всплывает сумма на счёте в банке. К счастью, отец не торопится связывать себя священными узами брака и ни разу не знакомил с потенциальной мачехой. Не буду кривить душой, в его постели бывают женщины, одна из таких проскакала мимо меня в нижнем белье и глупо хихикнула, чем вызвала лёгкое недоумение. К слову, больше я её не видел.
— Питал надежды, что ты передумаешь и предложишь вернуться в Трентон.
— Пути назад нет.
— По-братски, — ёрничаю я, как только он делает шаг в сторону своей комнаты. — Принеси чисто полотенце. Пожалуйста.
— По-братски, — передразнивает отец. — Мой сын просит меня по-братски.
— Я добавил пожалуйста.
— Тогда, по-братски, давай без тусовок? Без девчонок? Без алкоголя?
— По рукам, но это относится и к тебе. Никаких высокопоставленных в тройках на нашем диване. То же самое касается полуголых женщин.
— Требуешь взять обет целомудрия? Не слишком самонадеянно?
— Я имел в виду диван. Развлекайся в комнате, тебе не всегда будет тридцать шесть. Часики потенции тикают.
Оскорбление на его лице вызывает смех. Он исчезает и возвращается спустя минуту. Не успеваю опомниться, как полотенце летит прямо мне в лицо.
— Засранец, ты под домашним арестом.
— То есть сегодня я никуда не могу выйти? Тебе придётся ужинать и гулять в гордом одиночестве!
— Арест вступает в силу после возвращения и ни минутой позже, — отзывается отец и хлопает дверью своей спальни.
Не знал, что старики такие обидчивые, нужно быть с ним поосторожнее.
Мысль вызывает новый приступ смеха. Я волочусь в душ и на полчаса превращаюсь в русалочку, продолжая хихикать как душевнобольной.
Когда мы наконец покидаем стены дома, солнце наполовину скрылось за горизонтом. Небо окрашивается в малиновые оттенки и влажный воздух со стороны озера Эри, щекочет нос. Выбранный отцом дом расположился в уютном районе города, благодаря чему днём можно услышать звонкий детский смех за забором. Для того, чтобы добраться до школы, нет необходимости качаться полчаса в автобусе, а всего десять минут пешком. Я благодарю дальновидность отца, который предусмотрел все нюансы перед переездом. С учётом его занятости, он нашёл время для выбора школы с лучшей командой, за что ещё раз выражаю признательность. Я не привык быть в аутсайдерах.
— Как дела в школе? — Интересуется отец.
— Ты уже спрашивал.
Искоса взглянув на меня, он настораживается.
— У тебя проблемы в общении со сверстниками или с новой командой?
Мы оба знаем, что мои коммуникативные навыки на высшем уровне. Я могу договориться с Сатаной, и он проведёт экскурсию по аду. Собственно, унаследовал этот талант от отца. Он способен найти общий язык с любым человеком на планете.
— Нет, всё в порядке.
— Что тогда?
Кому, как не ему, проделавшему длинный тернистый пусть от трёх работ к одной, где он — управляющий филиалом, можно довериться и получить взамен дельный совет? Он был вынужден рано повзрослеть, поэтому опыта и мудрости хватит на нас двоих.
Я выдыхаю и делюсь размышлениями. Мне всё ещё не даёт покоя девчонка, решившая обвести вокруг пальца. Я и полагать не мог, что стану мишенью и оступлюсь в первые дни. Пересмотрев её профиль, но уже в одиночестве, собрал небольшую информацию о Виктории, которая, как оказалось, задействована в школьном театральном кружке и является членом группы поддержки. А, может быть, когда-то ею являлась. В её ленте не так уж и много фотографий в форме, последние публикацию датируются годами ранее. Основная часть снимков либо не говорят о ней ничего, либо связаны с театром. Желая отпустить ситуацию, я в то же время чувствую потребность раскусить её игру. Если бы не Трэв, поделившийся замечанием, я мог забыть или зайти дальше, а после наблюдать, как кубок отдают в чужие руки. Кубок, который хочу я. Победу, которая нужна мне.
— Ты не взял её номер? — Отец задумчиво скребёт щетину, что делает всегда, когда тщательно обдумывает какую-то идею.
— Нет.
— Но она понравилась тебе?
— Зачем ввязываться в отношения, у которых нет будущего? — Вопросом на вопрос, отвечаю я. — Я хочу получить стипендию, а это значит, должен сконцентрироваться на футболе.
— В таком случае, что мы обсуждаем? Ты не планируешь приглашать её на свидание.
Я украдкой улыбаюсь.
— Может быть, так даже интереснее: наблюдать, как она изворачивается.
— Она зацепила тебя, — довольное смелое замечание, если учесть, что я не думал о ней до того момента, пока Трэв не открыл рот.
— Я не хочу играть со слабаками. Я хочу обыграть сильнейших. Радоваться безвкусной победе то же самое, что жевать подошву ботинка.
Отец насмешливо дёргает бровью.
— Ты завёлся?
Я моргаю и прислушиваюсь к внутренним ощущениям.
Да, я завёлся на пустом месте, но лишь потому, что предпочитаю противника сильнее. Я всегда стремился к большему. Всегда желал обыграть лучшего. Азарт, от которого невозможно отказаться. Это в крови.
— К чёрту девчонку, — резюмирую я.
— Предохраняйся, — подытоживает отец.
С губ срывается смешок.
— Спасибо за совет. Если бы ты воспользовался им восемнадцать лет назад, то не болтал со мной сейчас.
Он протягивает руку и взъерошивает мои волосы.
— Я рад, что был полным тупицей тогда.
Моё сердце, будь оно проклято, наливается теплотой.
Отец никогда не показывал сожаление в связи с моим незапланированным появлением на свет. Методом проб и ошибок научился совмещать работу и меня. Окружил тем, что порой не способна дать полная семья: внимание, поддержку и любовь. Я не могу сдаться, потому что перед глазами пример лучшего отца и друга. Нам легко найти общий язык несмотря на весомую разницу в возрасте. Мы можем оставаться при разных мнениях, но уживаемся на одном квадрате. Компромисс — вот что слышу, если нет точек соприкосновения. Это касается любых аспектов.
В уютной семейной закусочной, нас размещают у окна.
Массивная лампа, нависающая над столом, отбрасывает тени на наши лица и тёплым светом освещает деревянный стол. Коричневые стены с квадратным орнаментом украшают чёрно-белые снимки достопримечательностей. Мне ещё предстоит познакомиться с городом, в котором проведу выпускной год. Я глубоко втягиваю аромат специй и занимаю мягкий серый стул, услышав урчание в животе.
— Как дела на работе? — Я подхватываю меню и изучаю содержимое.
— Привожу документы в порядок. Через месяц будем работать как часы.
— Теперь у тебя есть секретарша, которая приносит кофе?
Отец закатывает глаза.
— Сейчас у меня есть только геморрой размером с булыжник и горящая задница.
— Да ладно, старик, ты справишься. Тебе больше не нужно менять подгузники и искать няню.
Я слышу его смех и улыбаюсь.
— Через пару десятков лет ты воздашь мне должное, если, конечно, не отправишь в дом престарелых.
— Я буду чутким и внимательным, разжёвывая для тебя овощи.
Мы возвращаемся домой ближе к девяти вечера с полными животами.
Я торможу у самой двери. Отец недоуменно смотрит на меня.
— Ты говорил, если переступлю порог, меня ждёт домашний арест, — напоминаю я.
— И?
— Не придётся.
Я отступаю назад и иду на задний двор.
Дурацкий домашний арест не входит в планы, и я намерен цепляться за любую возможность избежать неприятности. Может быть, это не совсем честно, но в получении желаемого все средства хороши.
В кустах у стены нахожу лестницу и взбираюсь по хлипкой конструкции в окно своей спальни.
— Технически, порог я не переступил, — моя самодовольная улыбка заставляет отца прищуриться.
Он расставляет кулаки по бокам и дёргает уголком губ.
— На этот раз тебе удалось перехитрить меня.
— На этот раз?! — Я оскорбляюсь и просовываю ногу в приоткрытое окно. — Я всегда на шаг впереди. Спасибо за ужин, па.