Television Romance

Проснулся Чимин с одной единственной мыслью: он опять облажался.

       Он подскочил с кровати, путаясь ногами в пододеяльнике, и грохнулся на коврик, громко выстанывая и ругаясь на самого себя, потому что, ослеплённый своими дурацкими чувствами, внезапно забыл одну маленькую деталь, которая была достаточно увесистой для него в случае с Сокджином, — у Чонгука была девушка. И она все ещё была, потому что она таскалась с ним на переменах и сидела с ним на совместных уроках, она строила ему глазки, и её рука постоянно тянулась к нему, чтобы ухватиться за предплечье, её пальцы игрались с чонгуковыми волосами, и это её он вечно приобнимал за талию.

       И это она так счастливо улыбалась, смеялась со своими подружками-чирлидершами, глядя на тренировку Чонгука во время урока физкультуры на стадионе, где Чимин обнаружил себя спустя время глубоких раздумий. Он огляделся — стоял почти на территории футбольного поля, и тут же попятился назад — он туда никогда не ходил, тем более во время футбольных тренировок, потому что, ну, вы должны понимать, почему. В общем, он испугался, заметив бело-синие футбольные обмундирования в опасной близости, но с площадки уходить не стал — нашёл вход на трибуны и поднялся в самый угол, чтобы не быть таким уж заметным.

       Синее кресло было грязным и влажным; он достал тетрадь из сумки, выдрал лист и вытер капли с пластика, и только потом уселся, сложив мокрую бумагу на соседнее сиденье. И уставился на поле. Он всё ещё отчётливо видел Чонгука, и ему чертовски шла эта дурацкая форма, с этими гигантскими наплечниками и узкими лосинами, растрёпанные волосы красиво контрастировали оттенком с тёмно-синей футболкой. Чимин упёрся локтями в спинку кресла спереди него, уткнулся подбородком в ладони и вздохнул.

       С другой стороны площадки практиковались чирлидеры в униформе — громко распевали речёвку, трясли помпонами, танцевали и отрабатывали гимнастические связки с присущими им подпрыгиваниями и смертельными номерами, от одного взгляда на которые даже у беспристрастного Чимина захватывало дыхание.

       Всё утро он был занят рассуждениями о том, что поторопился. Вдруг он всё же неправильно понял Чонгука? Вдруг тот сам его неправильно понял? Или вообще не понял, что это было ему послание? Но ведь Чимин почти слово в слово тогда процитировал его приветствие, даже про время соврал, чтобы этот дурак всё понял. И всё же, учитывая, каким Чонгук иногда казался дубиной, вдруг он ни черта не понял? А Чимин с головой окунулся в это всё, чего могло по факту и не существовать. Если это было так, то Чимин бы не удивился. Потому что, ну, взгляните на неё! Разве Чонгук стал бы менять такую классную девчонку на вот… такого… Чимина?..

       Он не был силён во всех этих фазах отношений, которые практиковались в больших городах, но в маленьких не были такими частыми — те, где кроме «встречаешься» и «не встречаешься» были ещё что-то вроде «друзей с привилегиями», когда вы только занимаетесь сексом, и ещё «видеться друг с другом», когда вы вроде ходите на свидания и спите вместе, но вы всё ещё не пара, и ещё «что-то», когда вы вроде бы пара, но таких, как ты, у партнёра может быть ещё несколько, и ещё «отношения», когда вроде бы всё крепче, чем прежде, но всё ещё не до конца, и ещё… и ещё Чимин понял, что он не хочет никаких таких расплывчатых отношений больше никогда.

       Судя по тому, что Чонгук тогда сказал Чимину на их ночёвке с сестринскими коктейлями, он всё время встречался без особых чувств и, скорее всего, никогда не доходил до фазы под названием «эксклюзивные отношения», когда вы — полностью сформировавшаяся пара, без интрижек на стороне — такие были у Сокджина, например. Но что, если отношения с Пиа — это те самые, эксклюзивные? Что, если именно эта девчонка смогла покорить его сердце? Что, если Чонгук влюбился?..

       Он остался на цветных трибунах, выкрашенных в американский флаг, почти до конца урока, потому что по расписанию была литература, а значит — Тэхён, а значит — новая порция ужасного чувства вины и хандра, но он искренне не хотел их испытывать, потому что смутно, но понимал, что ему нужно двигаться дальше. По-хорошему — поговорить с Тэхёном, но прошло ещё слишком мало времени. В случае с Тэхёном всегда требовалось время.

       Так вот, Чимин сидел там, кутался в свою потёртую чёрную джинсовую куртку и наблюдал за футболистами: они делали упражнения и тренировали передачи, падали на свежескошенный газон, марали одежду и орали, как будто в них вселялся сам дьявол, и Чимин понял, что, по правде, футбол был совсем не его видом спорта, хотя он не мог спорить с тем, что Чонгук-футболист был грёбаным Аполлоном на этом сраном поле. Серьёзно. Как можно выглядеть так притягательно, нося шлем и толкая людей во время попытки уволочь мяч? А сбивая с ног нападающего?

       Если честно, то он вообще ни хрена там не понимал. Смотрел на поле и видел бегающие кучки людей, которые в конце концов дерутся из-за миндалевидного мячика. Чимину не нравились такие варварские виды спорта в принципе — он считал, что именно из-за такой жестокости в головах у футболистов в результате не остаётся ничего, кроме воздуха. Но ему нравился Чонгук. Даже во время занятия этим самым варварством.

       Особенно когда тот на перерыве снял свой бликующий сине-белый шлем и затряс головой, чтобы привести в порядок замятые волосы. Чимин сглотнул. А футбольная форма всегда была такой фантастически сексуальной? Эти обтягивающие крепкие бёдра и упругую круглую задницу штаны, и эти соблазнительные икры, утянутые высокими белыми гольфами, эти карамельные оголённые руки, и мокрая футболка на рельефном торсе… Он не мог, но он клялся, что мог увидеть светящийся пот на его медовой коже, вкупе с пьющим из бутылки воду силуэтом — убийственный. Чимин сглотнул снова и понял, что ему самому теперь нужна вода — в горле пересохло.

       До него вдруг дошло, что он следит за Чонгуком как какая-нибудь сталкерша и что если он продолжит, то ему придётся что-то делать с назревающим стояком, так что он решил, что нужно убираться.

       В общем, Пак спустился с трибун и быстрым шагом двинулся вдоль бело-коричневой беговой дорожки, окольцовывавшей огромное поле, и он почти добрался до выхода с территории площадки, когда на его глазах мяч со всего размаху полетел мимо него, прямо в сторону команды поддержки, и Пиа стояла поодаль от остальных, и, в общем, получила по голове.

       Чимин оцепенел и уставился на это. Ему хватило пары секунд, чтобы сообразить и ринуться к ней, пока футболисты пересекали поле. Он добрался до неё; она лежала на траве, казалось, что была в отрубе, и он упал на колени, не зная точно, что ему нужно было делать, но он затараторил: «ты-жива?-ты-жива?-ты-жива?», и потом: «пожалуйста-не-умирай». Мяч угодил ей прямо по лицу, кровь стекала по нежной светлой коже из ноздрей, красная, яркая. Чимин приподнял девушку, чтобы голова не задиралась и капли не стекали в гортань, чтобы она не задохнулась. В мгновение его окружили ребята из команды поддержки, футболисты, тренера, — все, кто находился на чёртовом стадионе этим пасмурным днём, и Чимин напугано поднял глаза и ощущал себя как на картине Репина.

       — Она не отвечает, — шепнул он дрожащим голосом.

       Один из преподавателей в шуршащем голубом спортивном костюме присел сбоку от Чимина, тут же пальцами касаясь шеи девушки.

       — Она без сознания, — констатировал он.

       — Нужно отнести её в медкабинет, — приказал тренер в тёмно-синей олимпийке. — И этого парнишку тоже. А то побледнел весь, не дай бог сейчас тоже свалится с обмороком.

       Чонгук, протиснувшись сквозь толпу, вызвался это сделать.

       Он подхватил чирлидершу на руки, и Чимин, весь ватный, кое-как поднялся и поплёлся за ним, всё ещё придерживая её голову. Они быстро добрались до корпуса, Пак побежал за врачом, и через пятнадцать минут они с Чоном уже сидели в коридоре у медкабинета на лавочке, молча, в шуме чиминова сердцебиения и жуткой одышки.

       — У меня на руках однажды умер кот, — вдруг сказал Чонгук. Он смотрел ровно перед собой, в широкое окно, за которым всё ещё проводилась тренировка его команды; его футбольная форма была запачкана грязью, травой и бурыми пятнами крови на большой цифре «семь». — Это было ужасно. Я плакал тогда впервые в жизни. Мне было четырнадцать.

       Чимин потупил взгляд на свои руки, пальцы, серебряные кольца, тоже испачканные красным.
       — Но это не я его убил, если что, — добавил Чонгук.

       Чимин вопросительно глянул на него, и он усмехнулся: «Так, на всякий случай».

       — Шутник, — бросил Чимин и недовольно скрестил руки на груди. — Я только что чуть кони не двинул. Я так испугался.

       — Она бы не умерла от такого удара.

       — Откуда мне знать, от какого конкретно удара мячом по башке можно сдохнуть, а от какого нет? — возмутился Чимин и отвернулся.

       Они принялись опять молчать, но краем глаза Чимин видел, что Чонгук качал головой и улыбался.

       — Ты не выглядишь как озабоченный парень.

       — Я не озабоченный.

       — Я не про то, — Чимин вздохнул и повернулся обратно. — Ну ты и дурак.

       — Чего ты от меня хочешь? Я сделал максимум, который мог сделать в этой ситуации. Мне ей капельницу поставить или, может, донором стать? Она не от ножевого ранения кровью истекает.

       — Я просто думал, — сказал Чимин, подавляя чувство ревности, — что в отношениях больше беспокойства, что ли.

       — Знаешь, что? — ответил Чонгук, посерьёзнев. — У тебя ублюдская привычка делать выводы тогда, когда ни черта не знаешь.

       Чимин вперился в пол. Это сейчас что он имел в виду?

       — Я пойду умоюсь, — буркнул Чонгук и, встав, удалился в сторону уборной.

       Чимин уставился на его спину, непривычно похожую на гигантский шкаф с этими наплечниками. Он моргал, медленно прокручивая чонгукову фразу в голове — и вправду, о чём он сказал? О чём конкретно он сказал? Насчёт ситуации с гаражом или насчёт «Ютуба»? Может, это Чимин всё-таки его неправильно понял? И Чонгук просто выкладывал песни в свойственной для него манере, потому что он всегда это делал, и не было смысла связывать это как-то с собой? Или, может, Чонгук воспринимал его только как друга? Он что, снова был заведён в тупик?

       Дверь кабинета врача открылась, и в холл вышла Пиа, с мешком льда, прижатым к голове, и умытым от косметики и крови лицом. Кожа у неё оказалась не такая уж и чистая — в смысле, такая же, как у любой среднестатистической девчонки, с небольшими высыпаниями, и скулы без тёмного скульптора уже не были такими чёткими. Зато у неё был природный румянец, достаточно милый.

       Чимин вскочил со скамьи при виде неё, и она медленно закрыла за собой дверь; на кроп-топе с эмблемой школы у круглого выреза тоже были пятна крови.

       — Ты? — слабо подала она голос. — Что ты здесь делаешь?

       — Как ты? — спросил Чимин
— Голова раскалывается, меня отправили на рентген. Может, сотрясение.

       — Тебя подвезти?

       — У тебя есть машина? — удивилась она.

       — Нет, — вспомнил Чимин. — Но я знаю, у кого она есть.

       — У моего парня она есть, — сказала она с укором, как будто он пытался к ней клеиться.

       — И я про него подумал, — пробормотал Чимин.

       Она выгнула бровь и села на скамью. Чимин держал руки перед собой, хотя всё равно уже был в разводах. Пиа оглядела его и спросила:

       — Это моя?

       Чимин сглотнул и кивнул.
       — Чёрт. Извини. Это ты меня сюда приволок?

       — Нет, — признался Пак. — Мы с Чонгуком. Я голову держал, когда ждал его на поле, и пока сюда шли — тоже.

       Это было странным уточнением, как будто он гордился своей немощностью.

       Она облизнула губы, задумавшись, и опустила взгляд.

       — Спасибо.

       Она сказала это тихо, так тихо, словно боялась, что её кто-то услышит и ей за это потом что-то будет, но Чимин услышал её, и она показалась ему искренней, так что он это принял. Он дождался, пока весь мокрый Чонгук не замаячил в конце коридора, возвращаясь из туалета, как-то криво улыбнулся девушке и, забрав свой рюкзак, быстро свалил оттуда в другой корпус, и только там уже пошёл отмываться сам, в тишине, потому что ещё не кончился урок, и полной растерянности, потому что теперь не мог ненавидеть его девушку, потому что, ну, он вроде спас её, и у них образовалась какая-то связь, чертовски глупая, но он подумал, что после того, что он сделал, всё изменится.

***

Весь вечер вторника Пак проторчал дома — после произошедшего на поле он смог мирно уйти домой, избегая возможных стычек с Тэхёном, потому что Ким не хотел репетировать с Чимином в одном помещении — как он и сказал тогда, велев Паку больше не появляться в его гараже. И Чимин не знал точно, из-за его дурацкого геройства или, может, из-за Чонгука — если тот имел хоть какую-то власть и желание, — но нападки хулиганов в тот день обошли их стороной — позже Хосок написал Чимину, что у гаража всё было в порядке, что ворота были чистыми, а мусорный бак стоял на месте, и никаких больше подстав не было, и Чимин решил, что, возможно, впервые в жизни чуйка его не подвела в коридоре у медкабинета.

       Так что, да, тем вечером Чимин репетировал дома, один, в стенах своей комнаты, тестируя на аромат новые свечки, которые, как оказалось, имели нотки ванили, и только их он и слышал, и, в общем, он искренне старался быть продуктивным, хорошенько распелся, распечатал себе тексты песен для фестиваля, проставил, где было нужно, верха и низы, чтобы соблюдать их вместе с плюсом, громко играющим из колонок. Потом он расхаживал по комнате, прыгал на кровати, пытаясь протестировать взаимодействие текстов, его голоса и его движений, запоминал, где конкретно он может полететь к чертям с нот, и помечал это себе на бумажках. Чимин не занудствовал, но он правда хотел, чтобы всё было хорошо.

       Его мать заглянула к нему, потому что, если честно, за последний месяц Чимин проводил очень мало времени рядом с ней, хотя, по правде, так было почти всегда. Но теперь он не просто пропадал — он плохо спал, это было видно по нему без макияжа, и он в её глазах вечно был какой-то не такой, и это её расстраивало. Она встала в дверях, облокотившись на косяк, и нежно улыбнулась, когда он скакал на постели и кричал припев. Чимин заметил её и плюхнулся задницей на матрас, и она подошла к нему и сказала: «Это отличная песня», и Чимин ответил: «И в ней даже нет мата», и она потрепала его по голове, говоря: «Значит, вы правда выросли». Чимин поймал её руку и прижал к щеке — маленькая ладонь была приятной, тёплой, немного влажной, пахла её сладковатыми духами. «Я тебя люблю».

       Он поужинал с ней, и она ушла на работу, и некоторое время Чимин провёл в её комнате, лёжа на лавандовом покрывале с прикрытыми глазами, просто дыша, пытаясь впитать её спокойствие, пытаясь отдать немного своей тревожности, чтобы она была в курсе, но и ничего не знала. Ему нравилось в родительской спальне, потому что там всегда была энергетика заботы, такой, какую Чимин получал не так часто, как, например, другие дети, ведь он виделся со своей матерью гораздо реже. Она разрешала ему ночевать в своей постели, пока была на работе, и он всегда таскал туда свои игрушки, читал там книги, смотрел фильмы, просто лежал, как и в те минуты. В какой-то степени все эти рюши на занавесках, аккуратные линии светлой мебели, витые фоторамки с его детскими снимками, её туалетный столик с разной косметикой, — в какой-то степени всё это снимало его стресс, хотя бы капельку, и ему становилось гораздо лучше, когда он выходил в коридор.

       И ещё у неё был выход на крышу.

       Чимин метнулся в кухню, сделал себе сок, забрал свой телефон, плед и наушники и вернулся в комнату матери, и там вылез в окно, на черепицу, и уселся там же, где сидел в прошлый раз с Чонгуком — с тех пор он туда так ни разу больше и не возвращался. Времени было уже много, Чимин опять благополучно профукал закат, и осенний ветер уже не был таким лёгким, как тогда, но там было спокойно. Откуда-то был слышен лай, с другой стороны — долбящие басы, с третьей — шелест листьев; Чимин укутался в плед и ткнул наушники в уши, рассчитывая посмотреть какой-нибудь фильм, что-то лёгкое, может, комедию.

       Он разблокировал телефон и заметил иконку оповещения с «Ютуба».

       Сглотнул. Заблокировал телефон.

       Ему почему-то вдруг стало так страшно, как будто ему пришло извещение о правонарушении из полиции. Посидев секунд пять, пялясь в пустоту на крыше соседнего дома, Чимин снова разблокировал мобильник и посмотрел на экран оповещений — кто-то, нет, кое-кто совсем недавно начал стрим.

       Чимин убедился, что зашёл в сеть со своего личного аккаунта, и присоединился к другим смотрящим.

       Чонгук сидел в своей комнате — по крайней мере, Чимин так думал, — в ярком рыжем свете настольной лампы, сзади переливались гирлянды; на нём была чёрная кожаная косуха, и Чимин ни разу не видел на Чонгуке что-то столь дерзкое, но готов был поклясться, что это — один из самых смертельно опасных для Чимина образов. На голове у парня была кепка.

       Чон поднял голову, отвлекаясь от мобильника, и сказал:

       — Я всё думал, чем бы заняться, и решил сегодня провести вопрос-ответ, так что заходите в «Инстаграм» и спрашивайте, что вам интересно.

       И снова принялся читать что-то в телефоне, попивая из трубочки холодный кофе из «Старбакса»; на фоне играла попса, что-то похожее на Троя Сивана — Пак знал, потому что его Хосок тоже слушал, вместе с синти-попом, — и Чон тихо подвывал: «я буду здесь для тебя» и повторял: «я прибегу, чтобы дотронуться до тебя», и Чимин заблокировал телефон во второй раз, но у него была купленная подписка на «Ютуб», и голос Чонгука, расслабленный и еле слышный, всё ещё звучал в его ушах. Он подумал, что он тупица, вздохнул и в третий раз снял блокировку.

       Чон убрал телефон из кадра и наклонился ближе к камере, и кончики его светлых волос были влажными, как и сияющее лицо, в такой близости к объективу, что Чимин видел шрам на чонгуковой щеке и эти его родинки. Чонгук спросил: «Выключить лампу?» и щёлкнул выключателем, и потом снова включил её, и опять выключил, и сделал это ещё раз двадцать, глядя прямо Чимину в глаза, и брови его были чуть нахмуренными в сосредоточении, а губы разомкнуты, и Чимин подумал, что, несмотря на абсурдность чонгуковых действий, он серьёзно, ужасно, кошмарно, просто неимоверно сильно залип.

       Чон запустил трансляцию пятнадцатью минутами ранее, и зрителей собралось около двадцати тысяч — двадцати тысяч таких же, как Чимин, то есть он был не один, то есть это не должно было казаться чем-то личным, но оно казалось. Пак устроился поудобнее на крыше, с самым глупым выражением лица уставившись в мобильник, где Чонгук, потирая длинными пальцами подбородок, принялся водить по экрану вслепую, тыкая на рандомные вопросы, типа: «какой твой любимый фильм?», «как прошёл день?» (и он не упомянул про случай с мячом), «что ты делаешь, когда тебе скучно?», и вся эта атмосфера с его мягкостью и небольшой медлительностью была такой уютной, что Чимин однажды уличил самого себя с непрекращающейся улыбкой на лице и без воздуха в лёгких. Но не улыбаться, глядя на этого парня, думал Чимин, было невозможно.

       И он так сильно отличался от того сурового Чонгука, который днём был в школе и который просто свалил от Чимина. С другой стороны, с той среды столько воды утекло, размышлял Чимин. С тех пор, как Чонгук спел ту песню, прошла целая неделя, и ещё — вечер воскресенья, когда Чонгук узнал наконец причину их ссоры. Он мог сильно злиться — и Чимин думал, что тот действительно это делал. Потому что Чонгук был гораздо смелее Чимина, и если бы он и вправду испытывал «что-то» к нему, то не был бы таким хладнокровным. По крайней мере, для Чимина это было логично.

       — «Ты сменил причёску?», — прочитал Чонгук; он снял кепку, взлохматил волосы и задумался. — Эм… Ну, на самом деле, это не было специально, и по началу просто не смывалось, но мне, в принципе, понравился этот цвет. Он такой… Нежный? Я не знаю, это звучит странно. В общем. Я видел у одного своего друга похожий оттенок на волосах, только у него был он больше светло-розовый, и…

       Пак сжал губы, сдерживая смех, потому что он говорил про фотографию пятнадцатилетнего Чимина — она тоже висела над его столом. Он покачал головой в ответ Чонгуку — «ай-яй-яй», — и прислонил ладонь к губам, чтобы не расхохотаться.

       — «Как дела с группой?» Ну… — Чонгук почесал затылок, а Чимин напрягся. — Эти парни оказались совсем другими, когда я познакомился с ними ближе. У них есть… такая… особая связь, что ли? У меня никогда подобного не было. Такое взаимодействие и взаимопонимание… потрясающе. А! Я выкладывал до этого блог с их выступлением, если не видели — посмотрите, потому что — я клянусь вам — это просто бомба...

       У Чимина закраснели уши от количества чонгуковых комплиментов. Но одновременно с этим ему стало как-то горько — то, что рассказывал Чонгук про их крепкую связь друг с другом, в тот самый момент казалось таким далёким от правды из-за их разногласий. Чимин подумал, что Чонгук бы сильно разочаровался, если бы узнал. И он, должно быть, чувствовал вину перед ними, раз всячески пытался помочь так, как мог, как умел, рекламируя их.

       — …переходите на их канал, зацените их музыку. Они не часто выкладывают видео, но их солист постоянно постит каверы, — продолжил Чонгук. — У него уникальный голос.

       Чон говорил это, кивая самому себе и продолжая посасывать напиток из соломинки, и он даже не смотрел в камеру, и Чимин всё думал, догадывался ли он вообще, что Пак смотрит его трансляцию? Знал ли, что Чимин всё слышит? И хоть на секунду задумывался ли, сколько значат для Чимина подобные слова?

       Пак посидел ещё минут двадцать, ничего не делая, но у него буквально свербило в заднице от желания что-нибудь учудить. Он всё сидел, сидел, смотрел, как Чонгук отвечает на разные вопросы: про школу, про город, про его мнение, и просто больше не мог держаться — это же была такая возможность! Он зашёл в свой собственный «Инстаграм», закрыл профиль, сменил аватар, имя, логин — всё, чтобы остаться не вычисленным, и полез писать Чонгуку вопросы, но в голове стало пусто, и он со ступором пялился в белое окошко с мигающим курсивом, формируя какую-нибудь гениальную мысль, пока в конце концов не написал: «а этот парень, солист в той группе, ничего такой?»

       Чимин сгорал от стыда, но уже отправил вопрос, и всё, что ему оставалось, так это надеяться, что Чонгук на него не тыкнет. Он пораскинул мозгами и напечатал ещё: «какой совет можешь дать начинающему музыкальному каналу?», и тут он помедлил, размышляя, не слишком ли это палевно, но всё же послал его, потому что, ну, у Чонгука аудитория в миллион человек — кто знает, сколько ещё таких Чиминов могут обратиться к нему за советом. Потом он отправил ещё два вопроса: «какого чёрта у тебя такие гладкие ноги?» и «что сказал отец про волосы?», и это его искренне волновало.

       Чонгук всё продолжал бормотать, посмеиваться, восклицать и, в общем, продолжал быть Чонгуком. Чимин открыл его трансляцию и принялся выжидать, как какой-нибудь аллигатор в озере, с полуприкрытыми глазами, пока добыча обновляла ленту с вопросами.

       — «Чем увлекаешься в последнее время?», — вдруг громко прочитал Чонгук, и Чимин аж подпрыгнул от неожиданности. — О! Сейчас, — парень встал, и все смотрящие его стрим узрели его… синие домашние шорты, которые никак не вязались с крутой байкерской курткой.

       Чимин прыснул, а сам Чонгук завис на мгновенье, осознавая происходящее и смотря вниз на свои ноги, и затем он поднял глаза в камеру, сжимая губы, чтобы не засмеяться, и выдавил:

       — Косуха и пижамные шорты отлично подходят друг другу.

       И он прикрыл лицо руками, взрываясь от заливистого смеха и складываясь пополам. Чимин со всех сил сдерживался, чтобы не разбудить всю округу — Чонгук был таким неловким, но эта неловкость была до безобразия очаровательной.

       Чонгук поплясал перед камерой и скрылся из её поля зрения, и вернулся уже через пару секунд — всё ещё хихикая, и с гитарой в руках.

       — Я сейчас пытаюсь научиться играть на гитаре. Предыдущий кавер зацените! Вот. В общем, — Чон пожевал губы и кивнул сам себе, смотря на инструмент, — я пытаюсь. Я стараюсь. Мне дали пару уроков, и я правда хочу поставить хорошее баррэ, но у меня всё ещё ничего не получается.

       — Если бы ты не был такой задницей, я бы тебя научил, — буркнул Чимин вслух.

       Потом Чон несколько раз случайно ткнул на комплименты и просьбы встречаться, и потому последние несколько вопросов решил… выбрать.

       Чимин заблокировал экран.

       — Итак, следующий вопрос… — раздался голос в его голове.

       «Блять, подписка».

       Он покрылся пятнами стыда ещё больше, краснее его мог быть только мистер Крабс, но у мистера Крабса хотя бы нет совести, а у Чимина она когда-то была — он чувствовал её отголоски в щекотке где-то под солнечным сплетением и в гигантском коме в горле. «Господи, ну я и придурок».

       Его вопросы должны были быть друг за дружкой в списке у Чонгука, и он бы наверняка догадался, кто у него это спрашивает. Ну, потому что таких идиотских совпадений не существует, вот и всё.

       Чимин зажмурил один глаз и со вторым чуть приоткрытым вернулся на «Ютуб», глядя на жующего трубочку от кофе Чонгука, и тот пританцовывал под песню, и её Чимин знал — исполняла группа, кавер на другую песню которой был у «Романа» в сет-листе на открытии роллер-парка, — The Aces. Чимин хмыкнул — Чонгук обогащал за его счёт свой музыкальный кругозор. Это было лестно.

       — «Волнуешься ли перед матчем?», — пробубнил Чон; Чимин выдохнул. — Ну, есть немного. Я стараюсь сейчас занять всё своё свободное время тренировками, потому что, если честно… в последнее время у меня столько разных мыслей, — Чонгук как-то неловко улыбнулся, не поднимая глаз на камеру. — Голова кругом. Всё такое… странное? Не знаю, — парень пожал плечами и посмотрел в объектив. Чимин поджал губы — выглядел тот так, что хотелось обнять его и погладить по голове, успокоить, что ли. — Переломный момент, наверное.

       Чонгук посидел так несколько секунд — с грустной полуулыбкой, с будто бы написанной на его лице растерянностью. Чимин вглядывался в его поблёскивающие от освещения глаза и думал о том, что чертовски его понимает. Они продолжали глядеть друг на друга, как два одиночества, пока Чонгук не отвис и не поджал губы, возвращая внимание к мобильнику.

       — Дальше…

       Чонгук внимательно вчитывался в строчки в телефоне, умолкнув ещё на мгновение, прежде чем листнул дальше, странно хмыкнув. Чимин закрыл глаза, ощущая себя так, будто был в шаге от сердечного приступа. Он завалился на спину, кладя телефон на живот экраном вниз и протяжно выдыхая. Пронесло. Чон не стал бы читать такое вслух.

       — Да, солист в той группе и вправду ничего, — пробормотал Чонгук.

       Чимин дрожащими пальцами поднял телефон, и в это время, когда он задержал дыхание, в этот чёртов момент, когда все его внутренности сжались до размера атома, в эту самую грёбаную секунду Чон Чонгук, восемнадцати лет, родом из города Лос-Анджелес, штат Калифорния, Соединённые Штаты Америки, планета Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь, — короче, он подмигнул.

       Чимин моргнул.
       Парень напротив него ухмыльнулся.

       Чимин моргнул ещё раз.

       Парень напротив него облизнул губы.

       Чимин выдернул наушники из ушей и заблокировал телефон. Выпрямился. Осушил стакан с соком, до этого не сделав ни одного глотка. Быстро собрал свои манатки. Скользнул в комнату матери. Закрыл окно. Вернулся в свою комнату. Сел на кровать. Лёг на кровать. И закричал:

       — Что-это-что-это-что-это?! Что, мать вашу, это было?!

       Парень зарылся в одеяло и взвыл, со всех сил зажмуриваясь. Его сердце отбивало ритмы для чечётки, громко-громко пульсируя в ушах. Он чувствовал, как всё его тело стало буквально пунцовым и покрылось мурашками, как ладошки вспотели, как на спине выступила холодная испарина. Чимин ощущал себя страннее и гораздо более неловко, чем когда-либо за свои восемнадцать лет.
       — Господи, — выдохнул он, переворачиваясь на спину.

       Чонгуку понадобилось ровно три секунды для того, чтобы настолько сильно смутить Чимина. Один взгляд, расслабленный, с небольшим прищуром, с тёмными, почти чёрными радужками, — один единственный взгляд, который Чимин никогда в жизни до этого не видел и вряд ли когда-нибудь теперь забудет, — и одно лёгкое, мимолётное движение веком, потом — приподнятый уголок его влажных и блестящих от напитка губ, а потом — медленное движение языка меж них — аккуратное, чтобы не был виден пирсинг, но Пак ведь знал, что он там есть, — и всё — Чимин чувствовал себя лужей, расплывшейся по мягкой постели в собственной комнате.

       Если Чонгук хотел причинить ему боль, если он хотел проучить его, то он попал в самую красную десятку. Чимин прикусил губу и глянул вниз, на свои топорщащиеся штаны и, немного помедлив, опустил руку. «Прости, приятель».

***

В среду после уроков парни долго ругались — в основном, конечно, без Чимина, понуро сидевшего в пикапе на школьной парковке, по которой то и дело метались разбросанные листовки о надвигающемся матче, и выслушивавшего, как Хосок и Юнги пытаются вразумить Тэхёна, но тот никак не соглашался с ними. В конце концов Чимин спрыгнул с кабины и сказал им, что будет репетировать вокал дома, а они пусть работают над музыкой втроём, и потом они что-нибудь с этим сделают, и Хосок в ту секунду просто взорвался.

       — Да о чём ты говоришь? Этот придурок за своим максимализмом ни черта не видит! Вы что, не понимаете? У нас выступление через полторы недели! Мы только выбрали чёртовы песни! Вы так собираетесь выступать? Тоже посменно? Будете выходить по очереди на сцену и вставлять свои партии? Вы рехнулись?

       Он умолк, тяжело дыша, и вскинул руки, отворачиваясь от них. Юнги жевал щёки, ковыряя заусенцы на пальцах, Тэхён упрямо усмехался, а Чимин устало зарылся пальцами в волосы, проклиная всё на свете. Хосок, конечно, был прав. Участие в фестивале могло сорваться из-за их ссоры.

       — Тэхён, — выдохнул Пак.

       — Заткнись, — шикнул тот.

       Чимин вскинул брови, поджал губы и кивнул Юнги:

       — Езжайте без меня, пожалуйста.

       Хосок обернулся, качая головой.

       — Я серьёзно, — продолжил Чимин. — У нас нет времени спорить. Репетируйте без меня. Потом разберёмся.

       Он постоял ещё пару секунд, взглянув на шевелящиеся желваки на лице Тэхёна, и, забрав рюкзак с переднего сиденья машины, пошёл домой пешком.

       По правде говоря, он не имел и малейшего представления о том, как он должен был «потом разобраться» с этой проблемой. Фестиваль раньше был чем-то вроде вершины олимпа, к покорению которой они так яростно стремились, весь смысл существования осени в их жизни сводился только к этому событию. Теперь всё шло под откос — и всё это была его вина.
       Так что, да, сразу после уроков он ушёл домой и весь грёбаный остаток дня просидел перед компьютером, делая домашнее задание, оттачивая сложные моменты в песнях, но в основном — обновляя страницу с рекомендациями раз за разом, потому что ждал ответа — ведь была среда, и именно в среду Чонгук выложил предыдущий кавер.

       День в школе у него выдался на удивление спокойным, — если не считать ссору на парковке после уроков. Чимин которую ночь плохо спал, а в конце концов вообще проспал будильник, так что Хосок его не забрал перед школой и он дошёл на своих двоих. Был в этом небольшой плюс, однако, — ему не пришлось снова сталкиваться с Тэхёном и терпеть его тихую ненависть на завтрак. Тот снова отсаживался от него, и, если это не нравилось преподавателю, вообще уходил с урока, и Чимин думал, что у Кима могут быть с этим серьёзные проблемы, но тому было наплевать, очевидно. Пак видел его, шатающегося по территории школы, в окно, и сидящего под деревом, читающего комиксы, пока никто не видит. И Тэхёну было тяжело, думал Чимин. Всем было тяжело, на самом деле.

       Что касается Чонгука, то с ним Чимин ни разу не заговорил. Если они и пересекались друг с другом, то Чимин чувствовал себя как какая-нибудь школьница, запавшая на красавчика одноклассника. И ему было безумно стыдно за прошедший вечер. Чимину даже представить было страшно, что творилось в голове у Чонгука, ведь сомнений у Пака больше не осталось — он намеренно вывел Чимина, он знал, что тот смотрит, и он игрался с этим. Поэтому каждый раз, когда они сталкивались в течение дня, даже если делали это только взглядом, у Пака от смущения лицо и уши начинали гореть, как будто его родители застали его за какими-то непристойностями.

       Потому что то, как Чонгук смотрел в ответ, тоже изменилось. Нет, он не раздевал Чимина взглядом — ничего подобного и близко не было, — но он смотрел на Чимина, и в этом взгляде Пак отчётливо и ясно видел послание: «я знаю, что ты делал прошлой ночью». И он как будто ждал, что Чимин наконец созреет и подойдёт к нему поговорить, но сам брюнет скорее бы со скалы с парапланом махнул, нежели осмелился заговорить с Чоном в школе про канал и про каверы.

       Да, у Чимина действительно были отношения, много отношений, но там всё было гораздо проще — ведь это ни к чему Чимина не принуждало. А здесь была другая история. Ведь сам Чонгук был другой. Он был «зыбкой мечтой», и Чимину ни за что на свете не хватило бы смелости к нему подступиться — только перебрасываться дурацкими фразочками в их микро-диалогах и записывать тысячи тысяч роликов с песнями.

       Ситуация ещё усугублялась тем, что Пиа в школу так и не пришла, но Чонгук не выглядел подавленным. Чимин не был мастером в анализе человеческих эмоций, но сияющая улыбка, по его мнению, не была признаком грусти. Чонгук наоборот чувствовал себя более… раскованно, что ли. И это Чимина пугало и раздражало ещё больше, потому что, если бы она была там, Чонгук бы на него не смотрел и Чимин не испытывал бы такого сильного давления.

       Это странное поведение Чонгука заставляло мозги Чимина кипеть от догадок, сомнений, вопросов. Но Чонгук был прав. «У тебя ублюдская привычка делать выводы тогда, когда ни черта не знаешь». Чимин и вправду ничего не знал. Всё, что у него было — намёки и надежда, и первое, вполне возможно, надумано. Поэтому Чимин должен был только терпеливо ждать следующего хода со стороны своего противника.

       Уже поздним вечером Пак решил немного проветриться, потому что ему нужно было отвлечься от всего этого, перестать думать о Чонгуке так много, слишком много, неприлично много. Он взял плед и снова вылез на крышу, в блестящие лунным светом и звёздами сумерки, рассчитывая всё же посмотреть какую-нибудь комедию, например, «Полицейскую академию», потому что Чимин её всем своим сердцем любил, и вообще старые фильмы были для него как глоток тёплого какао — согревали душу даже в самые холодные дни. Так он и сделал — уселся поудобнее на черепице, укрылся, воткнул наушники и включил фильм.

       Было тихо и спокойно на улице; изредка проезжали машины, подмигивала лампочка в одном из фонарей. Чимин чувствовал расслабление и умиротворение, разливающиеся приятной негой по его телу, и головная боль отходила на второй план; он много смеялся, прикрывая рот рукой, чтобы не шуметь. И примерно на моменте, когда кадеты получили своё первое задание, Чимину пришло оповещение с «Ютуба» — у Чонгука вышло новое видео.

       Чимин покрылся испариной от волнения. Он поджал колени и перешёл по ссылке, нервно кусая колечко в губе; напряжённые пальцы чуть дрожали, то ли от холода, то ли от неизвестности. Чонгук назвал видео «и всё же я с тобой». Чимин дрогнул, увидев образ на экране — снова на нём была эта чёрная толстовка, как будто он переодевался из неё только для школы. Эта толстовка Чимину снилась в снах — настолько сильно она ему нравилась. В ней Чонгук был как будто совсем другим: не плейбоем и не футболистом, не блогером и не вокалистом, — он был просто Чонгуком.

       — Привет, — робко улыбнулся он. — Я снова здесь, чтобы скрасить твой вечер, — Чонгук мягко усмехнулся. — Прошла неделя с предыдущего раза, и произошло столько всего, что я просто не успеваю следить… Сегодня я хотел бы дать тебе понять, что ты не одинок. И мне жаль, что я не говорил этого прежде. Мне нужно быть впредь внимательнее, я думаю.

       Он пару секунд поглядел в камеру — Чимину в расширенные глаза — и снова взял в руки акустику. Чимин поймал себя на мысли, что Чонгуку шла гитара — они выглядели вместе так органично, и он больше не был настолько неуверенным во время игры, как было раньше, и звук, хоть и не был идеальным, стал гораздо чище. Он и правда быстро учился, если хотел.

       Чонгук прикрыл глаза, проведя большим пальцем по струнам, и потом опустил голову, начиная играть. «Ты — проблема, но ты моя» — протягивал он с лёгкой улыбкой; «я не сдаюсь так просто, но ты никогда не говоришь». Чимин прижал ладонь ко рту, обрывисто дыша, не в силах сдержать ответную улыбку. Поющий от всего сердца Чонгук был восхитительным и излучал энергетику, способную просочиться через мили и мили электросетей и достичь самого сердца своего слушателя.

       «И всё же я с тобой, ты же знаешь».

       «Могу ли я получить того парня, которого хотел?»

       Стоп.

       Пака швырнули в реальный мир, и он поставил видео на паузу и перемотал на несколько секунд назад. Ему же это не послышалось, правда? То есть дело было в том, что Чимин эту песню знал — исполняла та же инди-группа, что и трек про приклеенные губы. И там на вокале была девушка, и, соответственно, пела она про парня — то есть, чисто технически, Чонгук просто оставил текст без изменений, но…

Но.

       Если учесть, что подразумевало собой это видео, если учесть, что Чимин всё-таки верно его понял и этот кавер был ответом Чимину на его ролик, то…

       Чимин зажмурил глаза и включил воспроизведение, и Чонгук действительно пел про парня.

       Пак мог поклясться, что его сердце выпрыгнуло из груди и рухнуло вниз, пробив крышу и все последующие этажи. У Чонгука в этот момент даже голос не дрожал, как будто так и нужно — как будто это привычно для него, но это было непривычно для Чимина, это было так странно, это было так… интригующе? Будто Чимин теперь мог действительно вообразить Чонгука не настолько неприступным. Как если бы у него мог быть шанс.

       Он выключил видео и разлёгся на черепице, нервно теребя пальцы и чувствуя себя так необычно, неестественно, немного опустошённо. В голове вился рой из мыслей — ему нужно было сделать ответный ход, но какой? Какую песню ему нужно было выбрать? Что бы он хотел рассказать Чонгуку в этот раз? Извиниться за то, что он вовремя не выслушал его, потому что был упрямым, но теперь это в прошлом? Или ему нужно было дать понять Чонгуку о том, что он всё ещё чувствует? Или ещё слишком рано? Что Чонгук рассчитывал услышать от него? Мозги грозились взорваться от такого количества вопросов.

       И было кое-что ещё, заставившее Чимина прерваться от размышлений и набрать другу:

        — Нам нужно поговорить. Что ты ему сказал?

Примечание к части
P.S. Пользуясь случаем, хочу передать привет новому альбому Agust D, благодаря которому я сама в отрубе уже второй день ;/