Глава 35.
Гриндевальд переживал ту самую стадию депрессии, когда хотелось обмотаться пледом, пить кофе и рыдать над фотографиями кумиров своей юности. Но старик не был соплежуем, как он сам клялся и божился, а потому грустил, как подобает настоящему мужику, пусть и с сомнительной сексуальной ориентацией.
— Не плачь, еще одна осталась ночь у нас с тобой, — выл Гриндевальд Анатольевич, дирижируя себе початой бутылкой чистейшего самогона. — Еще один последний раз твои глаза в мои посмотрят и слезааа...
Даже тот факт, что подвыпивший ученый перепутал строчки, слова и ритм, не делал исполнение песни хуже. Колотя в такт по трубам ногой, Гриндевальд, изредка прикладываясь к кальяну с плутонием (новый уровень просвещения), продолжал петь, выдавая странные булькающие звуки.
В Тайной комнате было темно, холодно и грустно, как и в самом сердце таинственного ученого. Отправив Шерлока в гастроном за колбасой (Холмса уже неделю никто не видел после этого), Гриндевальд сидел на перевернутом ведре, прижимал к груди толстенную книгу «Альбус Дамблдор. Четкий, дерзкий, как пуля резкий» и страдал.
Страдал он так уже два дня, не понимая, что за ванильная ебантень сразила его стальное сердце. Даже когда вдали послышались шаги и знакомый перезвон черпака в казане, ученый не попытался даже напустить на себя более презентабельно-суровый вид.
— Анатолич, — просунув голову в дверной проем лаборатории, окликнул его Сэм Винчестер. — Я тебе пельмешей наварил.
И увидел в тусклом свете ведра с плутонием зареванную мордашку подбуханного Гриндевальда, на голове которого тяжелела почему-то шапка-ушанка с красной звездой, а глаза выражали взгляд истинного наркомана со стажем, глубоко задумавшегося о Великой Русской Идее и светлой вере во всеобщее благополучие.
— Анатолич, шо с тобой? — ахнул повар.
— Ничего, — утерев слезы кулаком, буркнул Гриндевальд. — Пьянственно-Мудачный Синдром.
Но Сэм, поняв, что самое время переквалифицироваться из повара в психолога, опустил казан с пельменями на грязный пол и, плюхнувшись на мешок, в котором дай Бог, чтоб была картошка, а не какие-нибудь круглые мины.
Поняв, что его таки будут слушать, Гриндевальд, смачно вышморгавшись в лабораторный халат Холмса, служивший ему носовым платком, рухнул на грудь к повару и зарыдал во весь голос.
— Я тут книжку у Кузи Криви забрал, — пояснил он, заливая соплями, слезами и слюнями плечо Сэма. — Нахлынули воспоминания, етить их. Но журналисты, пидорасы, переврали все.
— Как переврали? — удивился повар. — Что переврали?
Анатолич снова приложился к бутылке и, выловив из казана пельмень, закусил.
— Расскажу я тебе правду, сынок, — вздохнул старый ученый. — Вижу, сердце у тебя доброе. Вот, пельменей мне принес...
Сэм, жадно приготовившись слушать, ожидал какой-то интриги, громких предисловий и образов, а Гриндевальд, прижав ладони к лицо, заорал на всю Тайную комнату:
— Не было у нас неразделенной любви с паханом! Не было, любил я его, пидорасину бородатую! И мыло в душе специально ронял!
«Хуясе» — мысленно ахнул Сэм, на всякий случай отодвинувшись от Анатолича.
— И счастливы мы были, — рыдал Валя. — Он давал мне плутоний, а я выращивал Глиста ГМО. А потом эта Теория Большого Пиздеца накрыла пластмассовым тазиком нашу любовь...
— Какая Теория? — прищурился Сэм.
— Молодой я был, — ностальгически пояснил Гриндевальд. — Только с первой «Битвы экстрасенсов» вернулся, наслушался там про джедайский меч, Кольцо Всевластия и дождевик-невидимку и загорелся, придурок, идеей конца света. Назначил его даже на 21.12.2012!
Сэм хотел было переспросить, но разве раскаявшегося Валю заткнешь?
— Записи делал, все колдунские места посещал, музеи грабил, плутоний начал вовнутрь принимать! Нашел я три предмета, хотел, чтоб мы с Альбусом начали конец света и смотрели бы под звездами на то, как рушится людская цивилизация, но пахан мудрее оказался: спиздил дождевик-невидимку, начал пиздеть что-то про светлое будущее и человеколюбие...
— А потом? — заворожено спросил Сэм.
Гриндевальд взвыл, как раненый морж.
— А когда у него не вышло заставить меня отказаться от идеи конца света, он закрыл меня в Тайной комнате и к херам подорвал «Пушинку». А все ради общего блага! Он похоронил нашу любовь за завалами АЭС!
«Пидорасы» — толерантно подумал повар.
— Ёпрст! — воскликнул повар, допетрив суть рассказа. — Анатолич, а чего ж ты сразу не сказал?
— Это мой позор и секрет, — изрек Гриндевальд. — Тем более, что я был не единственным, кто думал о Теории Большого Пиздеца.
— А кто еще?
Набрав побольше воздуха в легкие, Гриндевальд, смачно сжав зубами кальянную трубку, выдохнул изо рта густые пары плутония и, поманив к себе повара пальцем, яростно зашептал так, словно боялся, что его нетрезвые откровения услышат чьи-либо чужие уши.
— В начале пятидесятых годов, я впервые вылез из Тайной комнаты, дабы сходить в сортир, — страшным голосом шептал Гриндевальд. – И, сидя на толчке, узнал о том, что некий Клаус Майклсон был осужден за убийство токсикоманки Миртл в туалете. А все это время возле толчка, в котором нашли ее труп, терся некий бледный цыганенок...
— Том Реддл!
— Не ори, даун! Да, это был он. Но и это не самое страшное.
— Рожай уже, интриган хуев, — буркнул Сэм, нанизывая на вилку пельмени.
Анатолич сделал загадочное лицо (больше похожее на опухшую мордашку алконавта со стажем) и, наконец, произнес:
— Самое страшное, что был тогда в замке один учитель, который курировал работу таких маленьких алчных идиотов, сформировав из них неонацистскую подпольную партию. Да, Сэм, ты все правильно понял: не знаю, был ли Люцифер причастен к убийству Шмары Миртл, но тот факт, что он нашел мои записи о Теории Большого Пиздеца и усиленно искал темные артефакты, остается фактом.
— Хуясь, — ахнул Сэм. — Помнится, мы с Дином еле разрулили Апокалипсис! То есть, Люцифер собрал все три дара?
— Нет, полоумный дятел, — рявкнул Гриндевальд, зарядив повару подзатыльник. — Ты думаешь, в том, что Апокалипсис не состоялся, ваша с Дином заслуга? Думаешь, мужик с беляшом и его брат с казаном способны остановить такое масштабное мероприятие, как Апокалипсис? Нихуя подобного. Все дело в том, что на арену вышел пахан и в последний момент выкрал у Люцифера дождевик-невидимку, а после, сохранности ради, подарил его Поттеру.
От переизбытка информации заросшая буйными кудрями голова Сэма, казалось, сейчас превратится в один из тех пельменей, что плавали в казане. Анатолич, поспешно сунув повару чашку, до краев наполненную прущим чаем, похлопал бедного Винчестера по плечу.
— Любовь, Сэм, это тебе не плов в казане ебашить, — мудро изрек Гриндевальд. И снова налил себе прущего чаю.
— Шо ж делать, Анатолич?
Но Гриндевальд больше ни слова не сказал. Сделал глоток чаю, икнул, а после рухнул головой на свой захламленный стол и громоподобно захрапел.
***
— Теперь в нашей банде Кас, — гордо сказал Дин Винчестер. — И если нас убьют, то Каса убьют вместе с нами.
Кастиэль, которого переодели из замызганного плаща в стянутую у забухавшего под забором байкера кожанку, судорожно кивнул, видимо, не был в восторге от такой сплоченности.
Гарри и Драко, одетые в одинаковые адидасовские костюмы, сжимали в руках биты, а стерва, которая сильнее всех рвалась грабить сбербанк, сейчас сидела и тихонько скулила с перепугу.
— Мне страшно, любимый!
— Ты ссыкло, стерва, — крикнул Деймон Сальваторе, перезарядив старый автомат Калашникова. — Уйди с глаз моих. Клаус, ты готов?
— Всегда готов, — сказал Клаус, вырядившийся в чопорные штаны на подтяжках, монокль, приклеенный к глазу скотчем и узконосые ботинки.
— Виктория?
— Таки готова.
— Тогда по местам, етить вас. На все у нас час, — рявкнул генералиссимус, высунувшись из старой маршрутки, которую угнал Кастиэль, чтоб утвердить свой статус в банде. — Первый пошел!
Клаус и Виктория зашли в сбербанк «Гринготтс» первыми.
Оставалось ждать.
Пока из банка не прогремело:
— Стоять, или я разобью Самогонку Сатаны! Морды в пол!
— Рано, — шикнул Деймон, когда Малфой и Поттер уже ринулись внутрь.
Банк сотрясло страшное завывание, от которого синхронно лопнули бронированные окна, в ужасе выбежали охранники, посетители начали умолять выпустить хотя бы женщин и детей. Пролетавшие над зданием птицы рухнули наземь в глубочайшей контузии.
Кастиэль, зажав уши руками, грохнулся на колени.
— Святые угодники, это же вопль грешников из глубин Чистилища!
— Нет, это Клаус поет, — пояснил Дин.
— Это он еще не распевался, — хмыкнул Деймон.
С ноги выбив двери банка, военрук, натянув лыжную маску и пыжиковую шапку, конспирации ради, пальнул в воздух из автомата.
Дин же, схватив за лацканы пиджака гоблина, служившего в банке кассиром, дыхнул тому в лицо перегаром и прорычал:
— Где сейф Аро Вольтури, гнида?!
— Я ничего не скажу! — храбро пискнул гоблин.
— Говори, пидор ушастый! — треснув гоблина по роже битой, рявкнул Гарри. — Или Клаус доберется до твоей семьи...
— Ааааааа!!!
— ... и даст им сольный концерт!
— ААААААААААААААААААААААА!!!
Толкнув гоблина вперед, Гарри махнул рукой своей банде, дав понять, что проводник найден.
— Клаус, держи оборону! — крикнул Дин, следуя за Гарри.
Клаус, давно не дававший столь масштабных концертов, радовался, как малое небритое дитя. Запрыгнув на люстру и принявшись раскачиваться на ней, как на гигантском маятнике, сладкоголосый Майклсон, горланя какую-то заморскую песню про Майли Сайрус, помахал друзьям рукой.
***
— Да будьте же разумны! Из сбербанка еще никто не выбирался!
— Молчи, тварь! Открой сейф для Гарри Поттера.
— У Гарри Поттера есть ключ? — Даже в этой ситуации гоблин сохранял профессионализм.
— Нет, у Гарри Поттера есть лом, — сказал Деймон, всучив гоблину лом.
Дверь жалобно грюкнула и круглая дверца хранилища отъехала в сторону.
— Виктория, не надо пиздить больше, чем сможешь унести, — напомнил военрук.
Но самогонщица, взвалив поиски крестража на плечи своих братюнь, уже напихивала в бюстгальтер золотые монеты.
— Мы ищем рюмку, — напомнил Гарри. — Бля буду, рюмка Пенелопы Пуффендуй здесь.
Пока Малфой избивал гоблина в целях воспитательной профилактики, стерва рылась в залежах монет и прочей драгоценной шелупони из запасов Аро.
— Вот она! — крикнул Деймон.
— Как ты понял? — восхитился Кастиэль. — Божье провидение?
Ткнув в табличку «Рюмка Пенелопы Пуффендуй. Руками не трогать» над полкой с одной-единственной рюмашкой, украшенной стразиками, генералиссимус выхватил было кольт, как вдруг...
— Деймон Сальваторе... — наполнил хранилище потусторонний голос, исходивший из крестража. — Не убивай меня, я тебе еще пригожусь...
— Не слушай его, бро! — крикнул Дин и ринулся было к другу, как магическим чудом свалившаяся на него груда золота, помешала этому.
— Пощади рюмку, Деймон, и я верну тебе Убиваааашку...
— Ах ты пиздун! — рявкнул Деймон, но не пошевелился.
— Опусти кольт и уходи, етить твою! — измывался крестраж. — Или ждут тебя мучения лютые...муахахаха...
Кольт выпал из рук генералиссимуса, а кинувшаяся к нему Виктория была сбита с ног гоблином, швырнувшим в нее коллекционный ятаган.
Вдруг в хранилище словно буря поднялась, и страшное темное колдунство, окутывающее крестраж, разметало путников в разные стороны и сметало с ног всякий раз, как те пытались подняться.
— Бля, — жуя чебурек даже в такой страшной ситуации, выругался трудовик.
— Глупые дауны! — глумился крестраж. — Темный Лорд не позволит вам уничто...
Как внезапно их оглушил выстрел. Покореженная рюмка грохнулась с полки и, испустив предсмертный хрип, рассыпалась в груду осколков, среди которой блеснула пуля.
Вынырнув из горы монет, Деймон завертел головой, гадая, кто же не поддался на чары крестража.
— Клаус, етить твою! — ахнул он. — Ты как сюда дошел?
Рывком подняв на ноги своего бро, Клаус скромно улыбнулся.
— Дык, стерва так орала, что ее вопли слышно было даже сквозь мои песни.
Протянув генералиссимусу кольт, Майклсон смущенно отвернулся и отправился выковыривать из золотых завалов Кастиэля.
— Три крестража, — прошептал Гарри, шмыгая уже кем-то расквашенным носом. — Осталось три крестража.
— Это отличная новость, мой очкастый друг, — сказала Виктория. — А пока, чует моя воровская душа, время бежать, потому как спасение мира — само собой, но СИЗО никто не отменял.