ЛУЧШЕЕ «ХУДШЕЕ» ЛЕТО

Ты кричишь мне: «Обними»,
я обнимаю. Ты не спишь, только с тобою засыпаю. Пустота вокруг меня, и я не знаю. Боже, дай мне сил не сойти с ума...

***

— Серена? — между нами повисло гробовое молчание, пока мои глаза медленно спускались от лица с ссадинами, до оголённого торса, где в некоторых уязвимых местах были усеяны сине-фиолетовые пятна. Костяшки на руках перебинтованы, но под складками бинтов всё ещё проступали красноватые капли, что впитывались в ткань размытыми рисунками.

— И это ты называешь «всё отлично»? — взгляд бегает от одной царапины к другой, внутри всё горит, и в эту секунду лопается, наверное, моя последняя нервная клетка, — В каком месте здесь всё отлично, а? — просверлив его взглядом, одним рывком распахиваю дверь сильнее так, что она ударяется о стену и пулей залетаю внутрь квартиры.

— Где аптечка? — сняв обувь и обернувшись на него, злюсь ещё больше, замечая довольную улыбку, — Я что-то смешное сказала?

— Серена, я спасатель. Обрабатываю людям раны каждый день и могу всё сделать сам, — он подходит ближе, но я делаю шаг назад, выставляя ладонь прямо перед его носом.

— Слушай сюда, спасатель... Ты уже достаточно сделал, так что скажи где аптечка, сядь на стул и молча жди, — его брови поползли вверх, но перечить он не стал.

— В ванной, — после этих слов, он внезапно чмокнул кончик моего пальца, заставив замереть на несколько секунд, — Не злись, хомячок.

— Идиот узорчатый, — посмеявшись с последней фразы и сморщив носик, быстрым шагом ухожу в ванную, надеясь, что он не заметил моих покрасневших ушей. Слишком много чести.

Стараясь не смотреть на разбросанные повсюду окровавленные кусочки ваты, хватаю необходимое и возвращаюсь обратно.

— Какой послушный. Сразу бы так, — подхожу к сидячему парню, — По ногам не били? — он не понимающе смотрит на меня, но отрицательно машет головой, — Вот и отлично, — неожиданно для него, устраиваюсь боком на его коленях, скидывая все медикаменты на стол, и промакивая перекисью ватный диск.

Аккуратно обхватив его острый подбородок, пристально изучаю ранки на лице, пытаясь не смотреть в глаза. Почему? Да потому что всем телом чувствую, что смотрит он. Внимательно, прямо на меня. Наблюдает, рассматривает, находясь до ужаса близко. Так, что я могу ощутить его дыхание на своей коже. И не только дыхание.

А ещё ладони, что расслабленно лежат на моей талии и чуть оголённом бедре из-за поднявшегося подола чёрного платья Нобары. Ну и как тут прикажете не отводить взгляд?

Стоически выдерживая неприятные пощипывания ссадин, он лишь спокойно сидит и прижимается сильнее. Кажется, у меня сейчас сердце вылетит.

— Знаешь... — выдохнув после того, как я отложила орудие пыток, говорит чуть хриплым голосом, — Я был не прав, когда назвал тебя хомячком, — я усмехнулась, — Даже не спросишь почему? — я замерла на месте, смотря перед собой затуманенным взглядом, когда почувствовала его губы на своей мочке уха.

— Почему же?

— Потому что хомячки не могут быть такими красивыми и сексуальными, как ты, — произносит шепотом. Последняя капля. Плевать на боль.

Хватило секунды, чтобы оказаться зажатой между холодной стенкой и горячим сильным телом, обвивая его руками и ногами, отвечая на жадный поцелуй. Его ладони скользят по бёдрам вверх под платье, останавливаются на ягодицах, сжимая их, притягивая ещё ближе к себе.

Сукуна, проходясь влажным длинным языком по моему нёбу, отрывается от стены, нетерпеливым шагом перемещаясь в свою комнату со мной на руках.

Тысячи комнат в бескрайних коридорах и столько же самих коридоров. Сукуна сразу оповестил, что ни одну из дверей, кроме спальни, ванны и пары других, мне не стоит открывать. Гадать, почему так, не было необходимости: вся квартира в первую очередь расширенная территория – смертоносная техника для уничтожения. За другими дверями меня могла ждать, как и соблазнительная разгадка, в чём же на самом деле состояла суть замысла Двуликого, так и смерть.

— Ты не представляешь, как сильно я хочу тебя, — прикрыв пылающее лицо руками, не могу ответить взаимностью вслух, но это не обязательно, сейчас я перед ним как открытая книга.

Не в силах сдерживаться, Двуликий повалил меня на кровать. Я болезненно ойкнула, чувствуя вес мужского тела, прижимающего тело к кровати. Упрямо отвернула голову, по-прежнему не желая признавать своё сильное возбуждение.

«Спать с Сукуной? Да я что, совсем дурная?», — смеялась я про себя, — «Этот демон тысячу раз обломится прежде, чем увидит моё лицо на другом краю своей кровати», — я была убеждена, пока вместо ожидаемых стен коридора, не увидела напротив отзеркаленную версию его спальни.

— Тебе ведь понравилось, — шепчет Двуликий мне в шею.

— Сукуна... — всё тело подрагивает и горит от его прикосновений, а на покусанные губы так и просятся накрыть чужие.

— Мм? — он продолжает манить, целуя в шею, а позже несильно кусая нежную кожу.

Выгибаюсь в спине как кошка, когда его ладони проходятся по внутренней стороне бедра всё выше.

— Сера, — вызывающе мурчит, покрывая поцелуями всю кожу, покрытую мурашками, начиная от самых лодыжек. Добравшись до живота, он стягивает мешающее платье вместе с бельём, — Ну же, посмотри на меня, — зажмурив до боли веки, я и не заметила, как он оказался прямо над моим лицом, — Боишься?

Глядя бегающим взглядом в его глаза, неуверенно киваю, мысленно ругая себя за это.

— Я сделаю всё для того, чтобы тебе больше никогда не было больно, ясно? — обхватив моё лицо, припадает к губам, — Теперь ты моя, Серена, — спускаясь на бархатную шею, легонько прикусывает клыками тонкую кожу, держа руки на боках, — С этого момента теперь тебе всегда будет приятно.

На этих словах, он спускает свое кимоно и неожиданно входит в рвано дышащую меня, заполняя полностью теплом податливое тело. И от этого действительно невероятно приятно. Приятно от искренности, от его уверенности, от его слов и поступков. От его плавных движений, от его прикосновений и поцелуев. От него самого невыразимо приятно.

Наплевав на все страхи, я с немалым усилием разворачиваю Сукуну на спину, насаживаясь сверху и начиная двигаться самостоятельно, томно выстанывая его имя и сводя брови от удовольствия.

— Я тебя недооценил, — сбивчиво выговаривает, впившись пальцами в мои рёбра, — Ты та ещё дьяволица, — звонкий звук шлепка ладони расстался на всю комнату.

Ухмыльнувшись, наклоняюсь и прохожусь языком по его шее, останавливаясь возле уха:

— Я хочу, чтобы мне всегда было хорошо, спасатель.

— Твою мать... — возбудившись ещё сильнее, он прижимает меня к себе, начиная двигаться в сумасшедшем темпе, пока я сжимаю его руки и едва сдерживаю крики.

В одно мгновение все его мышцы подо мной напрягаются, а толчки становятся всё более рваными и резкими.

Выйдя наружу, он с выходом изливается мне на спину, не прерывая поцелуя, а только лишь углубляя его, мягко поглаживает талию до мурашек.

— У меня к вам очень много вопросов, мисс Фушигуро, — спустя время, чуть отстранившись, тянется за пачкой сигарет, что лежит на прикроватной тумбочке и подкуривает одну, — Это что такое сейчас было? — видит моё не до конца понимающее лицо, — То мы боимся даже в глаза посмотреть, то в следующую секунду седлаем меня. Ничего не хочешь сказать?

Пожав плечами, отбираю у него сигарету и подвожу к раскрытым губам, продолжая лежать на его теле, пока он заботливо заправляет непослушную прядь пепельных волос за ухо и натягивает на обнажённое тело покрывало.

— У меня к себе тоже много вопросов, мистер Рёмен, — подняв уголки губ, выпускаю горький дым, прочищая горло, — Но с этим я разберусь сама.

Он улыбается, целует меня в висок и укладывает голову к себе на грудь.

— Какая бы ты не была, русалочка – ты невероятная.

Его руки плавно поднялись к моим скулам, приближая лицо ближе к своему.

— Скажи мне... Какую технику ты научилась применять? — шептал он мне в губы. Почти досадно, с некой болью в голосе он продолжал, — Почему я ни на секунду не могу выкинуть тебя из головы?

Он тяжело дышал и было видно, что каждое слово давалось ему с трудом. Я потеряла связь с реальностью, проваливаясь куда-то глубоко под землю. Не осязала и не ощущала ничего – был слышен только свой сумасшедший стук сердца.

Мне казалось, под его натиском я обмякла, без всякой возможности собраться. Именно в этот момент, я ощутила, что безнадёжно теряю контроль над своими чувствами.

***

Приняв тёплый душ, мы лениво развалились в обнимку на свежих прохладных простынях, включив какую-то дурацкую комедию на первом попавшемся канале. Выводя пальцем узоры на его торсе, обвожу пальчиком покраснения и его собственные чёрные наследственные метки, мысленно надеясь, что так заживёт быстрее. Цепляю взглядом довольно большое количество красивых нарисованных картин, сваленных в углу комнаты.

— Что это за картины?

— Это? — тяжело вздохнув, он поворачивает голову в их сторону, — Половина моих, половина тех студентов. Я увлекался раньше красками.

— Так вот, что ты имел ввиду, когда сказал, что разбираешься в искусстве, — умостив подбородок на его плече, прикрываю веки, — Почему перестал рисовать?

— С тех пор, как их не стало, я не прикасался к кисти, — развернувшись ко мне, мягко целует в лоб, — Всё это напоминает о них... Но я бы хотел нарисовать тебя.

Улыбнувшись, провожу рукой по его животу. Я – его лучшее обезболивающее.

— Ты мне так и не рассказал, как всё прошло, — сползая ниже, прячет лицо в моей шее.

— Я пока не знаю что делать, Серена. Эти проклятия действительно крупная цель, но явно не для меня.

— А полиция разве не должна этим заниматься? — неспеша перебираю его волосы, вдруг вспоминая о визитке в сумке.

— Полиция? — он качает головой,
— Эти черти посадят его в только том случае, если своими глазами увидят доказательства. Он же проклятый дух. В составе этой дряни есть заклинания, которые и выворачивают душу жертвы наизнанку, чтобы лишний раз не марать руки. Так что даже самые профессиональные эксперты не смогут ничего найти.

Кое-что правда может сработать. Приманка. Рыбка сама просится на крючок, идя на контакт с мной.

— А они пока действуют тихо, — осторожно бегаю по комнате, взвешивая по себе всё за и против.

— Я что-нибудь придумаю, — всё таки «за» намного больше.

— Считаешь, скоро будет бой? — задавала вопрос я, пытаясь понять, как всё происходило в мужском представлении.

Его ответ, однако, звучал не особо обнадёживающе.

— Начнётся война, — говорил он слишком уверенно, даже для самого себя.

— Я помогу тебе, чего бы мне это не стоило, — заботливо обнимаю его, — Всё будет хорошо.

— Есть ли смысл надеяться, что они не втянут тебя в их разборки? — задавался вопросом Дьявол.

— Время покажет.

Стоит лишь отступить, и вся магическая иерархия рухнет. Рухнет абсолютно всё, что строилось столетиями. Хотелось заполнить пустоту в душе теми чувствами, что дарил мне сонный демон на плече, но я, как оказалось, была проклята этим самым Дьяволом.

В этом мире мне никогда не будет места и покоя – вот, что оставалось предельно ясным. Вера в лучшее погибала с каждой новой минутой.

Двуликий не знал, как реагировать, видя отражение мыслей у меня на лице. Что он должен делать? Что он вообще делает, держа меня здесь? Что он будет делать, когда битва закончится?

— Что не даёт тебе покоя? — устав видеть противоречие на моём лице и слышать молчание на сотни его немых вопросов, наконец прямо спросил Рёмен.

— Я считала свой план спасительным светом в конце тоннеля, а оказалось, что он фонарь приближающегося поезда.

Воспоминания убивали меня порой до такой степени, что хотелось кричать во весь голос, рвать и крушить. Но ведь мне нечем себя защитить.

— У тебя здесь есть всё, что можно получить. Хочешь обрести дом – открой территорию. Заставь людей встать на колени – сопротивляющихся сожги. Хватит вечно цепляться за прошлое, пока у тебя есть шанс обрести большее в новом мире.

Непонимание было противно до тошноты. Меня раздражало выворачивать душу перед Двуликим, надоедало объяснять то, что являлось кристально понятным, как капля в озере.

Я хочу перестать быть белой вороной своего клана и доказать его ценность.

— Не хочу властвовать чужим, Сукуна, я хочу вернуть то, что мне по праву принадлежит. Мою силу.

— Этого уже не существует.

— Это моя цель.

Она в голове. Живёт у меня под кожей. Течёт в крови.

Только эта призрачная возможность вернуться заставляет меня дальше жить.

— Думаешь, только тебе важно иметь возможность вовремя оказаться рядом? — через силу выдавила я, — Что прикажешь мне делать, если я освобожусь раньше, стоять и смотреть на тёмный барьер, что разделяет нас?

Представляя разгар сражений, что-то кричало во мне, что я должна быть с ним, и попеременно с этим внутри оглушала фраза: «Очнись. Вы тоже враги».

Если Смерть придёт за мной, у неё будут твои глаза. Такие же красные и красивые до боли.

Моя голова небрежно упала ему на грудь, а неразборчивый шёпот остался на его приоткрытых губах:

— Стань причиной, по которой я вернусь домой.

И он поцеловал меня в последний раз.

***

Послышался шум упавшей шахматной доски.

— Чёрт с два, Махито, убей её! А если кишка тонка, дай сделать это мне! — вспылил вулканоголовый.

— Ну вот, опять придётся расставлять фигурки, — проговорил Махито, опечалено взглянув на разбросанные фишки, — Но Гето... Вулканчик прав. Имеет ли смысл держаться за нашу зайку, если мы ничего о ней не знаем? Её ход действий нам не понятен.

— Да убьём девку и дело с концом! По-любому эта стерва знает слабые стороны Короля проклятий! — не останавливался самый вспыльчивый дух из всех присутствующих, — Мне плевать, что вы собираетесь с ней делать. Главное, чтобы проклятые духи заменили людей.

Дзёго был готов рвать и метать, ещё чуть-чуть и из его ушей пошёл бы пар, но развернувшийся с лёгкой улыбкой Кендзяку, заставил того притормозить и закрутить пробки в ушах.

— Не стоит торопиться с убийством магов. Не парьтесь. Даже если за ней заявится Сукуна, мы обязательно победим.

Собеседник усмехнулся, и то верно, там, где Сукуна – там же и разрушения, больно непоседливым магом он был и непостоянным. Порой создавалось ощущение, что у него ветер в голове, но интуиция подсказывала, что это лишь поверхностное суждение.

— Но почему? — в разговор встрял Чосо, — Убьём её, и не дадим вставить нож нам в спины. Проще говоря – убьём двух зайцев одновременно, — флегматично говорил Камо.

— Предлагаю маленькую игру! Если я встречу зайку первым – заберу себе и сделаю из неё отличную игрушку для своей коллекции изменённых душ, — рассмеялся Махито, закидывая руки на плечи двух сцепившихся проклятий, — Если ты, Дзёго – то можешь убить, как и хотел. Я не против.

— Должно быть, она и так скоро умрёт. Не вижу смысла тратить силы на зелёную экзорцистку, просто потому что она может нас сдать, — всё же проговорил тёмноволосый спустя какое-то время, — К тому же... — пауза, — Она вам явно не по зубам.

— Глупости какие-то! Все маги, включая Годжо Сатору и Двуликого, примчатся на помощь этой студентке. Зачем нам за ними бегать? — недоумевало вулканоголовое проклятие, размахивая руками, держа трубку в зубах, — Не игра, а бред...

— Внимание... Марш!!! — не дослушав, Махито сорвался с места и полетел вверх по неподвижному эскалатору с радостными возгласами. У него всегда были свои причуды и неизведанные особые чувства к девушке без проклятой энергии, а потому так просто он её отдавать не хотел.

***

Одна кража жизни за другой. Превосходное мастерство, сбалансированное использование сложных техник. Так грациозно, так властно, так искусно. Я демонстрировала своё ремесло, забывая, что целостность сознания тоже зависела от моих жизненных способностей. Когда силы исчерпываются – я сгорю в том же пламени, которое устроила.

Голос в голове гудел: «Не смей предавать Двуликого, наш скрытый замысел, саму себя. Вспомни, что на кону стоит буквально всё, к чему ты стремилась. Отступать некуда с тех пор, как ты решила что-то изменить. Прошлое, настоящее, будущее – всё сейчас в твоих руках. Дыши. Шаг вперёд и ни одного назад!».

Чем дольше будет бой, тем хуже окажутся последствия. С каждой активацией способности я помнила, что всему должны быть пределы. Боялась получить удар с двух сторон: рой проклятий на одной чаше весов, на второй – приближение кары небес за то, что я так опрометчиво плевала на их законы и шептала запретные заклинания.

Если смерть придёт, я не выиграю её в догонялки.

— Лишиться всего тебе было мало? — масла в синий огонь подливал Кендзяку со своими пустыми провокационными фразами, — Очнись, Фушигуро, твой клан давно канул в лету. А ты ярко танцуешь... будто не ведаешь о последствиях.

Его сценическое представление поддерживали остальные твари: 

— Да разве пристало зайке сражаться? — расхохотался Махито, — Белая ворона клана Фушигуро.

Стоило мне с превеликим трудом выбраться из канализационных лабиринтов, как на меня посыпались сотни техник, применение которых в замкнутом пространстве представлялось невозможным. В попытках сосредоточиться я сохраняла молчание и складывала печати, зачитывая техники.

Доказательством божественной силы была изящная, тонкая серебристая метка, поблёскивающая в волосах. Подарок, что первые лучи затмения растворить не смогли бы. Луна находилась внутри меня. Я протянула к ней ладонь и плавно коснулась. Тёмная, бесконечно холодная душа залилась светом серебряного зеркала. Гребень из белого камня ярко засверкал, а пряди волос, не поддающиеся гравитации, взлетели вверх.

— И вся эта болтовня только из-за внешности? Потому что белёсая вся, не похожая на брата и отца?

— Ты ещё подружиться ей предложи! — рассмеялся Дзёго на замечание Махито.

— Я не вожу дружбу с проклятиями! — воскликнула я, но тут же осеклась, выполняя технику призыва.

— Конечно, тебе больше ублажать их нравится, — отозвался дух, заставив меня отпрянуть и отменить действие магии. Я беспокоилась, что их грязь передавалась касаниями.

Заметив перемену в моём лице, какой-то невзрачный дух добавил:

— Не кривись так, как будто это неправда. Видно же, как в мыслях ты беспокоишься за Короля Проклятий. Интересно, он держал тебя поблизости, потому что ты украла часть его силы, или потому что охотно раздвигала ноги, когда он желал?

Я заткнула грязный рот проклятия одним метким ударом. В следующий миг его тело обернулось пеплом, развиваясь золой по ветру.

— Раньше мы предлагали тебе примкнуть к нам, да только вот кому ты нужна теперь такая слабая и никчёмная? Двуликий тебя уже кинул.

Чужие атаки поступали со всех сторон, зрачки только и успевали метаться от одного противника к другому. Сколько их здесь: два, три десятка, три сотни? Вокруг столпилась дюжина врагов. Никто не планировал уступать в борьбе за жизнь: я изгоняла проклятий пачками, те в свою очередь наступали сильнее. В сражении не было правил: техники, удары под дых, нападение. С самого начала я понимала, что бой не будет лёгким: нападала, защищалась и снова атаковала, не давая себе и секунды на передышку. Сражалась с противниками изо всех сил, несмотря на их численное превосходство. Но в середине боя в голову врезалось осознание – мне не победить.

Сначала в глазах двоилось, потом проклятия расплывались всё шире и шире, пока не начали сливаться с фоном. Пока вся картинка перед глазами не начала сливаться в один сплошной серый фон. Я запустила пальцы в белоснежные влажные волосы, пытаясь сосредоточиться.

Голова крутилась за галлюциногенными звуками и протянутыми лапами. Казалось, вслед за повёрнутой головой крутилось и всё тело. Я сделала ещё вдох, и руки, которые и без того кренились к полу, упали. Кончики волос слегка почернели, расползаясь по длине сероватой дымкой. Я сделала шаг и всё. Мой личный проигрыш обрезал ниточку жизни. Мутная картинка перед глазами потухла. Тело безвольной куклой рухнуло вниз.

На какой-то миг мне показалось, что я просто уснула, но как только отголоски рассудка начали проявляться, я поняла – это не сон. Это провал. Моё поражение и предательство. Сейчас меня, наконец, добьют за проклятые амбиции.

Не было сил противостоять этому, и меня охватывало негодование, направленное против самой себя: за боль, за изнеможение и немощность. Бессильная ярость, не имевшая возможности вырваться наружу, находила пристанище в моём ускользающем сознании. Терзала изнутри, заставляя помимо канализационной пыли, поглощать ощущение поражения.

Тело не двигалось. Я хорошо знала свои пределы, знала, что достигла их уже тогда, когда спустилась в это чистилище, но сейчас мне хотелось добить не сколько себя, сколько свои проклятые мысли.

Как там Сукуна? Я молилась, чтобы сказанное Сугуру было ложью. Меня выворачивало от собственных дум:

«Почему я сейчас на пороге смерти думаю о проклятом духе?».

Гето был прав, когда говорил, что я обзавелась открытой раной, что всё это время кровоточила. Было бы глупо не воспользоваться моей слабостью, не надавить на ножевое отверстие. К несчастью, враги оказались достаточно умны. Физическая боль не была такой мучительной, как душевная.

Почему-то мне захотелось сказать Сукуне, что он слишком глубоко засел в моей голове, и иногда мне кажется, что мысли о нём настолько паразитированно громкие, будто я способна оглохнуть. Он мог врать, но не оставил мне и шанса ему не верить. Все слова Сукуны так глубоко проникали в мозг, что они стали там жить, разожгли костёр в сердце и разложили вещи, оставляя на стеллажах моих воспоминаний свои автопортреты. Красной нитью судьбы будет соединен с ним тот, кто хоть раз заглянул в его пылающие гневом глаза. Резкий как молния клинок готов защитить того, кто познает сердце Двуликого короля.

«Перед смертью мы вспоминаем дорогих нам людей» – бред. Поскорее бы это закончилось. Сейчас меня убьют и всё, но кончина почему-то шла предательски медленно.

Волна надвигающейся катастрофы накрыла в первую очередь именно их, а всё, что происходило на земле, было отголосками их крика. Сокрушительные техники лишь подстрекали к уничтожению баланса мира. 

— Расширение территории, — я прикрыла веки, обращая свои движения в приближение шторма. Расслабленная улыбка стала граничить с безумной. Вся власть происходящего была в замкнутых руках, — Абсолютная пустота.

И отныне я перестала дышать.

***

Маги сильнейших рангов собрались в Столичной Технической Школе Магии, испепеляя взглядом Годжо и опуская глаза при контакте с Двуликим. Он и сам осознавал, что побег Серены не сулит ничего хорошего, но в его душе бушевали противоречивые чувства, которые не утихали ни на мгновение.

Мэй стояла у окна с Нанами и указательным пальцем гладила чёрные перья своего дремлющего ворона. Идзити, понурившись, мерил шагами кабинет директора, поправляя оправу очков.

Годжо, сложив ноги крестом на столе, чувствовал, что атмосфера в комнате с каждой секундой накалялась всё сильнее. Под пристальным взором магов становилось тесно. Захотелось отшутиться, чтобы разрядить обстановку, но его юмор тут не жалуют. На несколько долгих секунд повисло молчание, были слышны только тикающие стрелки настенных часов. Он их не слушал. Закрыл глаза и, откинув голову назад, уселся на стуле поудобнее. В кабинет ворвался директор и сел за свой стол, где напротив лицезрела беззаботная улыбка беловолосого безумца.

— Сатору, ты в своём уме?! — прокричал Яга, ударив кулаком по поверхности. Никто из присутствующих не мог сдерживать себя, — Как ты допустил такому произойти?

— Да оно само как-то… — наклоняет голову в сторону, пока Иори мысленно её сворачивала, — Ребята, а к чему, собственно, такой кипиш?

— Мы серьёзно будем его слушать? — Утахимэ, нервно заправив за ухо синюю прядь, уставилась на главного виновника, — А ты! — Годжо поднял брови на обращение, ухмыляясь нападкам Иори, — Ты хоть понимаешь, что натворил?! Она же твоя ученица! Как теперь её искать? А если она умрёт, пока мы тут разговариваем?

— Оправдания не принимаются, — строго заявила Мэй, прищурившись.

Вынуждая всех выпучить глаза от возмущения, Сатору ответил:

— Да я и не собирался оправдываться. Малышка Сера сильная, выкарабкается как-нибудь.

— Мы убьем её, — Нанами проявлял стойкость, но его резкость была оправдана. Он выполнял свой долг мага, — Она ведь теперь наполовину проклятие. Территория не приняла её.

— Да кто бы вам ещё позволил, — с усмешкой произнёс Двуликий, вставая со стула, — Если за её смерть Мэгуми не спустит с вас шкуру, так это сделаю я.

Нобара закрылась на тридцать замков, чтобы больше никто не смог подобраться близко. Она этого не боялась. Она не хотела быть брошенной. Кугисаки пыталась искренне помочь и доверяла. Относилась к их связи более трепетно, чем оно того заслуживало. Но в поезде судьбы, что мчит сквозь бездну, Серена самый одинокий пассажир, чья скверная бравада неуместна.

Сердце Мэгуми дремало в глубине под тонкими рёбрами, и разум, измученный тревогой и отчаянием, затихал под рёвом ледяного ветра. Он помнил те несколько секунд, спасших его от смерти, толкнув в объятия мучительного умирания.

Но в их команде всегда присутствовало жирное «но» – Итадори. Спустя столько разочарований он всё ещё остаётся доверчивым и наивным. В нём остается эта вера и надежда на людей, поэтому он до сих пор готов открыться. Готов доверить свою душу и тело. Он убеждал всех, что Серена жива и всё ещё с ними.

Она постоянно находится на грани крайностей. Ей тушить огонь или бежать прямо в него? В теле живут слёзы святых, и Серена могла бы создавать новые жизни, однако душа ещё колеблется между светом и тьмой, выбирая то, что слишком обыденно для неба – золотую середину – серость, испачканную чужими мыслями настолько, что не остаётся места для своих.

Её глаза пусты, все – чужие лица и перемотанные скотчем маски, грубые, неотёсанные тела, глина в руках дьявола, названная лживым искусством тонуть.

***

Горло ужасно першит от сухости, а голова раскалывается так, что виски сейчас треснут от сильных пульсаций. Невозможно пошевелиться. В рот будто насыпали песка, а глаза залили клеем.

С трудом приоткрывая тяжёлые веки, сразу же жмурюсь от яркого света, выжигающего пустые глазницы. В нос бьёт неприятный запах лекарств, а в уши – писк медицинских аппаратов.

Прохрипев что-то невнятное, заставляю себя открыть глаза, но взгляд никак не хочет фокусироваться, ловя лишь размытый силуэт. Где я?

Отдалённо слыша знакомый голос, рефлекторно поворачиваюсь на звук как механическая кукла, чувствую чью-то руку и начинаю понемногу разбирать слова.

— Слышишь меня?.. Серена? — слабо кивнув, болезненно выдыхаю. Почему голос Нобары дрожит? — Боже, я сейчас позову доктора, подожди немного.

Ярко. И я, почему-то, совсем не вижу её заплаканное, полное беспокойства, лицо.

— Пульс падает!

Слишком ярко. Снова свет. Пытаюсь ухватиться за реальность, но тяжёлые веки накрывают зрачки.

Что со мной? Я... Умерла?

𓆝 𓆟 𓆞𓆝 𓆟 𓆞𓆝 𓆟 𓆞𓆝 𓆟 𓆞