8. Addio
Прижатое к стене тело не сопротивляется – простой закон физики, которым Арсений активно пользуется, чтобы растягивать страдания умирающего от удушья Эдика.
Шёл себе пацанчик, шёл, пинал хуи и камушки на тротуаре, потом вдруг бац и какой-то дядька в чёрном пригвоздил за горло к стенке.
* * *
— Эй, парень, дело есть, — проходя мимо, будто бы невзначай шепнул Арсений, дернул Выграновского за рукав в направлении закаулка и свернул туда.
Гвоздь в вечном поиске приключений последовал за ним. Глупый наивный дурачина.
Попов заманил его каким-то ощущением неотложности беседы. Может, ему предложат работу, за которую хорошо заплатят. Эд бы не побрезговал и наркоту поразносить по точкам. Знай здоровайся, в кармашек клади, деньги бери и убегай скорее. Только Арсений таких не любит. Мелкие идиоты, которые ищут лёгких денег, которые думают, что всё дастся легко, которые считают, что жизнь – сказка, умирают быстро, но этого Арс хотел прикончить не за тем.
Выграновский мешает ему работать спокойно, приставая к Антону, с которым Арсений теперь живёт, поэтому самым эффективным методом всегда была и будет скоропостижная смерть недоброжелателя.
Эд обхватил руки Попова, вцепился в запястья и постарался развести в стороны, но ни в одном сухожилии Арса не было даже намёка на ослабевание хватки.
— Пусти, пусти!.. — хрипит Выграновский, бессильно дрыгая ногами.
— Слушай меня внимательно и запоминай, — прогремел Арсений около его уха, — с сегодняшнего дня ты – либо пай-мальчик, либо труп. Я не собираюсь называть имён, но если ты ещё раз позволишь себе хоть пальцем тронуть моего подопечного, я печень твою вырву и тебе же скормлю, пока ты в конвульсиях будешь биться.
Гвоздь замер уже на грани сознания и кивнул. К глазам прилила кровь, белки порозовели, как и всё лицо.
Почему Арсений не сказал от кого он? Как минимум, это общественно полезное дело: Эд, в опасении за собственную шкуру, должен прекратить этот регулярный сериал не только в отношении Шастуна, но и всех остальных, кого задирал. Да, Попов не Робин Гуд, но при возможности можно и другим жизнь облегчить. А ещё помолчать, чтобы не переводить на Антона стрелки.
Арсений разжал пальцы и почти задохнувшийся Эдик рухнул в лужу.
— Addio, verme,итальянский. Адио, верме – прощай, червяк — мужчина вытер руку о носовой платок и швырнул его на асфальт, выражая отвращение.
Выграновский хрипел и потирал горло, глядя, как покачиваются полы пальто уходящего незнакомца. Он пугал до мурашек по спине. В который раз Эд убедился, что его жажда приключений не доводит до добра.
* * *
Арсений снова заехал туда, где его не ждали.
Ему, с повышением статуса, все реже приходилось заниматься подобным, но особо крупные вопросы он брал на себя, чтобы не растерять форму.
Безоговорочной власти не бывает. Кто-то обязательно поднимает кипиш и ищет смерти в глазах-Байкалах, замёрзающих и покрывающихся глубокими, как наносимые Поповым раны, трещинами за секунды.
У Арсения необъяснимая любовь к холодному оружию. Хоть огнестрел значительно эффективнее, иногда хочется разгуляться и вспороть кому-то грудь, выпуская фонтан крови и буквально вынимая лёгкие. Такое шоу запоминается надолго и неплохо утихомиривает тех, у кого хватает глупости поднимать восстания. Их и без того мало, но Арсений регулярно сокращает популяцию в разы, не жалея ни женщин, ни детей, примкнувших к бунтующим.
Жестоко.
Жестоко, но справедливо. Каждому даётся один шанс, и каждому даётся выбор под кем ходить.
Попов никогда не откажет в защите, никогда не бросит умирать в одиночку, никогда не даст истечь кровью или захлебнуться чужой ложью, если тот, кто просит о помощи не предавал его и то, что он возвёл. В головах стояли несколько человек, пока не началась анархия, где остались двое беспристрастных кровопийц: тот портовый хач – Серёга Матвиенко, и, до сих пор важная шишка – Арсений.
Когда-то Матвиенко был таким же, как он. Дурным, молодым, с кипящей в жилах кровью, решающим политические дела на раз-два, всегда за резню и мясо, он был ровно до момента, пока подпольно не поднялась конкуренция. Люди, когда-то стоявшие за их плечами, обложившись обещаниями другой стороны о лучшей жизни, направили на них пушки, как когда-то Брут на императора – исподтишка.
Те двое, для которых сердце было не только насосом, разгоняющим кровь, погибли, надеясь на лучшее. И Павел, и Ляйсан до последнего верили: те, кто вернулись – с ними.
Матвиенко, рьяный и шебутной, никогда не чуравшийся крови, вдруг сдал после смерти товарищей и ушёл на мель – в порты, где перестрелки – редкость, а поножовщина равноценна историческому событию. Так спокойнее. Тут никому из тех, кто тебе дорог, не выпустят кишки, потому что дорогих нет.
Арсений остался один и пока неплохо справлялся с надеждой, возложенной им на его собственные плечи.
* * *
— Шастун, ты жив?
Щелчок в замочной скважине заставил вздрогнуть только задремавшего мальчишку.
— Не сдох пока, — он шатнулся, встал на ватных ногах и побрёл к коридору, чтобы встретить Арсения.
Он думал, что происходит с ним, его чувствами и его мыслями, но ничего не понял. Наверное, юношеская глупость, секундное увлечение.
Попов скинул пальто на пол, там же, у порога, оставил перепачканную кровью обувь.
Антон с удивлением оглядел его: весь в крови, взъерошенный, совсем не похожий на себя, такого идеального и пижонистого, но с каким-то даже умиротворённым лицом. Арсений прошёл в ванную, не закрывая двери. Он ждал вопросов.
Шастун сглотнул.
— Ты не ранен?
Арсений ждал не этого.
— Нет, — стягивая с себя рубашку, Попов оглядел своё тело.
Он предполагал какое-то удивлённное «ты весь в крови! Где ты был? Какого хуя?», но всяко не вопрос об общем состоянии.
У мальчишки, зависшего в дверях, округлились глаза. Исполосованные белёсыми шрамами плечи и спина вызвали и восхищение, и страх. Шрамы были старыми.
Рубашка держалась на пояснице и левом плече на запёкшейся крови.
— Охуеть, — ахнул Антон, плечом привалившись к косяку.
— Рабочие нюансы, — хмыкнул Арс и, зачерпнув в ладони воду, брызнул на лицо.
У Шастуна, кажется, вот вот должна была выпасть челюсть.
— Так и будешь глазеть? — Попов взялся за бляшку на ремне.
— Есть возражения? — Антон замешкался, но все же ответил.
— Тебе же противно все это, неприятно. Шёл бы спать, пока не блеванул.
Мальчишка вздохнул и поправил чёлку, опустил голову.
— До конца дней вспоминать будешь? — ему, наверное, даже обидно теперь как-то. Он безнадёжно испортил только вставшие в уверенное, прямое русло отношения из вредности.
— Твоих или моих? — ремень уже вытащен из дужиков, и Арсений сложил его пополам, изображая того самого типа из порно в стиле гачимучи.
Шаст проглотил ком в горле. Этот мужик выглядит сексуально, пытаясь быть мемом. Сука. Антон, очнись.
— Не знаю. Кто первый кони двинет. — мальчишка пожал плечами, сложив руки на груди, — Кстати, тебе лет сколько вообще?
— За семьдесят, — кашлянул Арсений в кулак показательно, — всё, иди куда-нибудь, мне помыться надо.
— Ой, да чё я там не видел, — Шастун картинно закатил глаза.
Попов скинул штаны. Ему скрывать нечего, а Антон, может, наконец начнёт включать мозги.
Ладно, время взять слова назад. Антон много чего там не видел, поэтому спешно отвернулся, пока боксеры ещё были на подкачаной Поповской заднице.
— Чё за стриптиз ты устроил? — возмутился. Скорее смутился, потому прикрыл возмущением.
— Я предупреждал, — избавившись и от трусов, Попов перешагнул бортик ванной и задёрнул штору, чтобы не налить на пол воды.
Антон с напыщенным видом вернулся в комнату и закрылся. У Арсения красивый торс, идеально накачанная, но не перекачанная спина, кроме которой он почти ничего и не видел.. Огромное упущение!