Крёстный отец

Арсений забирает Антона к себе.
В машине оба сидят молча, Антон смотрит в окно, подперев рукой голову, и явно не радуется происходящему вокруг. Почему мама не сказала, что именно сегодня он съедет? Почему она никогда не знакомила его с этим Арсением, раз они такие замечательные друзья? Почему он так яростно, даже агрессивно внушал ему, что нужно быть с ним, а не оставаться дома? Почему?
Потому что Антон глуп, как оказалось. Таким его сделала Майя и её вселенская забота о нем. Он знает, что она больна, но не понимает всей серьёзности ситуации. Он знает, что существует какой-то Арсений, но не знает, кто он. Он знает, что Попов вступается за нервы и здоровье его матери, но не знает, зачем. Мимоза-Антон рос в теплице, укутанный тёплым и мягким крылом мамы-наседки, а теперь будет ночевать под жёстким вороньим, под прицелом равнодушно-голубых глаз.
Он сидит и ворчит себе под нос, не вслух, так, про себя: «ты – эпилептик, ты — эпилептик».

— А ты  – гад. — наконец заключает Антон, забыв включить голову.

Арсений прекрасно его слышит, но мальчишка, почему-то, не задумывается об этом. Непонятно, почему он не огрызнулся на него в ответ, в своей привычной манере.

— Фамилия твоя? — наверное, это вопрос, хоть и звучит, как факт. Фамилия и фамилия.

— Сам-то не допрёшь? Сколько с мамкой моей знаком-то, все ж шестнадцать лет точно, может и больше.

— Я спросил тебя, — голос у Арсения властный, вызывает желание либо пресмыкаться, либо вжаться в угол, косо глядя исподлобья, что и делает Антон, — отвечай.

— Ну Шастун. Логично, не?

Антон ёрничает, не задумываясь. Просто потому, что не понимает, что происходит вокруг. Просто потому, что Арсений ему не нравится. Потому, что он не похож на маму. Он холодный и отчуждённый.

— Значит так, Шастун, — Попов закурил, — если не слушаешься меня – я тебя ликвидирую. Не люблю непослушных собак.

— Ты там не охуел часом? Я не собака и не собираюсь тебя слушаться.

Антон складывает руки на груди и упорно смотрит в окно, пока не чувствует наконец что-то холодное у своего лба. Нет, это не хуем по лбу.

— А так? — Арсений не отвлекается от движения на шоссе, но дуло прижимает к голове плотно, в полной готовности спустить курок.

— Пистолет?! Т..ты совсем?

— Я сказал, что мне не нужны непослушные собаки. Надеюсь, ты меня услышал. — Арсений опустил руку, ствол сперва повис на пальце, а потом вернулся в кобуру, подвешанную на портупею под пальто. — Не хочу после твоих мозгов оплачивать химчистку.

Шастун плотнее забился в угол и замолчал.
Арсений явно не питает к нему даже малейшей симпатии.

* * *

В квартире холодно и душно. Арсений запускает мальчишку первым, после чего закрывает дверь на Бог-весть-сколько замков. Антон после восьмого щелчка перестал считать. Казалось, что его украли и будут держать за семью замками, пока он не склеит ласты или от голода, или от холода, или от того, что дышать в присутствии душного Попова нельзя. На кухне не было даже намёка на еду, зато идеальная чистота царила всюду, будто тут никто никогда не жил.
А может мама его продала этому Арсению, чтобы долечиться? Или просто продала, просто чтобы получить деньги, просто чтобы жить припеваючи. Или Арсений втёрся к ней в доверие, и....ну, что ж. Надо найти в этой хате хотя бы вазелин, хотя, вероятно, у такого, как Попов есть отдельный сервант с презервативами и смазкой, а ещё, наверняка, с резиновыми членами и всякой БДСМ атрибутикой, которую, как думает Антон, Арсений обязательно на нём применит, когда он перестанет выполнять его команды.
Антон шагнул через коврик в коридоре, не снимая кроссовок. Арсений схватил его за петлю на спинке рюкзака и остановил.

— Обувь, Шастун.

— А не хочу. — буркнул ему в ответ Антон, стоя вполоборота, потому что Арсений не захочет отмывать стены собственного дома от его мозгов и крови.

Попов глубоко вдохнул, и Антон тут же пожалел, что вообще решил открыть рот, сжался от осознания того, что существуют клининги и Арсению совсем не обязательно мыть стены самому.

— Значит будешь мыть пол. — выдох. Арс отпустил Антона, и тот упал на колени, ибо все это время стоял в наклон, видимо, проверяя прочность ремней на своём портфеле.

— Я похож на уборщицу?

— Ты похож на того, кому лучше заткнуться. — гаркнул Арсений, сняв пальто. — Лимит нервов, которые ты можешь вымотать, на сегодня исчерпан. Превысишь – пойдёшь в подвал. Двинься.

Антон отполз с дороги и прижался спиной к стене, пока Попов не прошёл куда-то в комнаты. Видимо, экскурсии не будет. Шастун поднялся на ноги, отряхнул колени машинально, хоть не было даже и намёка на грязь.

— Сень, а.. — Антон ещё раз поставил подпись на лист, где описывались способы его убийства, — спать-то мне где?

— В любой свободной комнате. Она, кстати, одна. — Попов реагировал удивительно спокойно, — и запомни, Шастун, зовут меня Арсений.

— К вашему сведению, господин эрудированный Арсений, «Сеня» ещё одна форма «Арсения». — мальчишка никак не мог сдержать свой порыв влезть под кожу и там повертеться.

— Других называй как хочешь, а сейчас раз и навсегда уясни – Арсений и только Арсений. Ещё раз услышу другое обращение –..сам знаешь.

У Антона от обиды дрогнули губы. Что бы он не сказал, на все Арсений отвечал одно – сдохнешь. Он злился и вскипал изнутри, но молчал. Вообще, он не относился к разряду терпил, но сейчас лучшим решением казалось молчание. Почему-то Антон не последовал инстинкту самосохранения и решил продолжить разговор.

— Почему?

— За шкафом. — отрезал Попов и закрыл дверь комнаты, в которой провел весь остаток вечера.

* * *
Спустя сутки Антон понял, что жизнь с Арсением оказалась сплошь дерьмом: вещи раскидывать – нельзя, шуметь – нельзя, шмонаться по комнатам – нельзя, попадаться лишний раз на глаза – нельзя, раздражать – нельзя. Всё, мать его, нельзя, и всё, что нарушалось, грозило буквально смертной казнью. Арс не похож на того, кто умеет шутить, и даже безупречная чистота, вкусная еда из доставки и своя большая комната ничего не компенсировали, потому что чистоту нельзя нарушать, есть можно исключительно на кухне, а в своей огромной комнате кроме какого-то диванишки и розетки около него ничего не было.
С одной стороны – неплохо, легче поддерживать порядок там, где нечего и некуда раскидать, с другой – скучно.
Утром вторника Антон надеялся проспать школу. Арсению наверняка плевать, что с ним и где он, поэтому он просто будет сидеть в квартире в компании ноутбука, телефона, и еды, оставшейся с вечера. Надежды не оправдались.
Арсений без стука открыл дверь, которую, Антон, вроде, закрыл на замок перед сном.

— Пятиминутная готовность. В школу едешь.

— Чего? — заспанные зелёные глаза в утреннем осеннем полумраке смотрели сонно, пытаясь разглядеть фигуру в проёме.

— В противном случае учиться будешь в трусах.

Арсений вышел.
Антон зашипел, шумно вздохнул и всё же встал. Спать тут неудобно, ноги приходится подгибать, поэтому они ужасно затекли за ночь. Попову лучше верить на слово, хоть и ясно – он не настолько поехавший, чтобы отправить Антона в ноябре на учёбу в трусах. Спасибо, что не без них.
Флегматично Шастун скидал в рюкзак нужные учебники, пару тетрадок и ручку, затерявшуюся в множестве листков на дне, так и стоя в боксерах с утками посреди комнаты. Снова заглянул Арсений, опустил взгляд на наручные часы.

— На то, чтобы надеть штаны, у тебя тридцать секунд.

— Ой, да ладно тебе, щас я, — Антон потянулся, и, очевидно, просрал всё время, что было ему предложено.

Попов досчитал, не отрывая взгляда от кварцевого циферблата:
— Двадцать девять, тридцать. Давай, ноги в руки. — шаг в комнату. Арс схватил Антона за талию так, что он перевалился вперёд, почти коснулся руками пола, и понёс к выходу.

Шастун забарахтался, дрыгая ногами.

— Эй, эй, эй! Ты что, сдурел что-ли? Дай оденусь-то, Арсений! — реакции не поступило, Попов перешагнул порог входной двери и лицом к лицу столкнулся с соседом, с которым у Антона же была совсем другая ситуация – лицом к заднице — АРСЕНИЙ!

Антон наконец понял, что мужчина, с которым ему придётся жить, не шутил и в этот раз, и попытался ухватиться за паркет, косяк двери, порог, увы, безуспешно, поэтому он извернулся и укусил Попова за бедро. Жилистая рука тут же отпустила его, и Шастун плюхнулся на пол плашмя.

— Ты не бешеный? — совершенно спокойно вопросил Попов, потирая пострадавшую ногу. — Лучше всё-таки проставить уколы. Мало ли.

— Мало ли? — закряхтел обиженно снизу Шастун, собирая себя из лужи в оформленный комок. — Больной..

— Последний шанс, чтобы ты прикрыл свою задницу. Тайминг тот же. — Арсений убрал руку в карман, глядя на часы на второй. —Пошёл.

Антон сорвался с места, ещё не поняв, зачем это сделал. Тело само понеслось в комнату, само надело брюки безбожно помявшиеся в рюкзаке, само прибежало обратно и встало рядом с Поповым, пересекшись взглядом с соседом.

— Да, молодец. — Арсений потёр подбородок, кинув собачий дрессировочный маркер, и прикрыл дверь. — Пошли.

Антон пошёл вниз, опустив пристыженно голову.
Сосед молча пожал плечами и пошёл своей дорогой – на этаж выше, наверняка оценив желтеньких утят на его панталонах.
Ехали молча. Потом в том же безмолвии Антон вышел, услышал, что Арсений заедет за ним позже, и ушёл учиться. Ну...скорее, просиживать штаны, но это не так уж и важно.

Ещё бы он дрочил на мужчину. Даже не на мужчину, а на фантазии о нём. Антон, стыдно, фу. Он тебя чуть не до остановки сердца довёл, а ты сейчас собираешься дрочить, думая о нём? У тебя точно все в порядке с головой?

Антон сам не уверен, что это так, но мастурбировать он не собирался из принципа, пока снова не представил синий взгляд. Рука сама потянулась под ткань трусов, только обхватила чувствительную плоть, как Шастун снова услышал властный голос за стенкой, угрожающий кому-то свёрнутой шеей. Всякое желание улетучилось за считанные секунды, сознание снова вернулось в голову, и Антон сложил руки вдоль тела поверх одеяла.

— Какой ужас.. — пробубнил он и закрыл глаза, — ужас.

А если у Арсения камеры растыканы по всей комнате?

А если он все видел и всё понял?

А если он будет стыдить этим Антона?

Ужасно.

Шастун совсем такого не хочет. Эти нелепые мысли давно не посещали его кучерявую голову, лет с двенадцати, когда только началось познание собственного тела, а он всё думал, что это ненормально и мать осудит это.

Арсений заказал что-то съедобное, выкинув всё, что стоит в холодильнике уже второй день. Теперь там только мышь, и то повесившаяся.

— Шастун, есть пошли, — крикнул он с кухни, ища на полках приправы.

Обычно еда из доставки постная, а Попов уважает пряные вкусы.

Антон проглотил слюну и скинул одеяло ногами. Да, он голоден, но стояк ещё упирается не только в штаны с котами, но и в мозг. От того, что Арсений напомнил о своей натуре, возбуждение не ушло, только пропало желание его снимать.

— Ты сдох там? — уверенные шаги к двери Шастуна напугали до чертей.

Куда деваться, чем закрыться, как спастись? Что-то подсказывало, что закрытая дверь не станет стеной, ограждающей его от Арсения и его осуждения.

Не подсказывало даже, а кричало, и ведь правильно: как только Попов дернул за ручку, дверь открылась.

Антон спешно прижал к паху подушку, округлившимися глазами впился в Арсения.

— Да закрыто же! — запищал Антон, пытаясь нащупать одеяло свободной рукой.

— Дрочить вредно, — издевательски покачал головой Арс, поцокивая языком, — шерсть на руках вырастет.

— Ну у тебя же не выросла, — Шастун обиженно свёл брови к переносице.

— Крем для депиляции. Слышал когда-нибудь? — спросил Арсений с совершенно серьёзным лицом, будто бы это самая обыденная тема для разговора.

Антон на секунду даже поверил, и без того большие глаза распахнулись ещё сильнее.

Попов прыснул со смеху.

— Додрачивай и приходи. Руки помой только, — он уже собрался выходить, — хлоркой желательно.

Мальчишка побагровел и попытался задушиться подушкой. Показательно, скорее, и не эффективно, просто чтобы спрятаться от насмешливого синего взгляда. Позор, Антон.

— Ты как открыл вообще? — Шастун старательно отмыл руки в ванной и пришёл на кухню. Ну стоит и стоит, упадёт когда-то.

— Пипка дверная снаружи, идиотина. — пояснил Попов, осуждающе глянув на мальчишку.

Он выкладывал еду из пластиковых подложек на тарелки.

— Зачем пачкать посуду? — Антон плохо понимал смысл его действий. — Выбросил бы потом и всё.

— А, ну если ты хочешь есть как псина – пожалуйста, — великий собачий стёб, — Хотя Что-то ест из тарелок. Ну это так, к слову.

Арс пододвинул к Антону коробочку с едой.

После таких рассуждений он был готов взять тарелку и есть «по-человечески», а потом даже её помыть. Арсений, конечно, не лучший воспитатель, но его методы работают эффективно.

— Дай тарелку.

— Тебе ж не нравится, — хмыкнул Попов.

— Уже нравится, — Антон встал за посудиной сам, — Чё тебе, жалко что ли?

— Ешь и спать иди, дрочун, — Арсений усмехнулся, облизнул губы и закинул кусочек курицы из цезаря в рот.

Шаст зачем-то последовал примеру Попова, переложил еду в тарелку, перед тем как её съесть, поковырялся в салате, выбрал что повкуснее, и скинул тарелку в мойку.

– Спасибо, вкусно, пока, — он поспешил ретироваться, но не успел самую малость.

— Я опекун, а не уборщица. Остатки выкинь.

Воизбежание новой вспышки гнева, Антон метнулся кабанчиком к раковине, соскрёб куски листьев в мусорный бак вилкой, и теперь уже сбежал наверняка.

* * *

— Шастун, подъем, — Арсений опять стоит прямо над ним, и опять хлопает его по бедру, ибо спящий, как сурок в зиму, Антон уже минуты три никакой реакции на слова не давал, — Тратишь своё же время. Быстро собрался и быстро в школу.

— Секундомер? — мальчишка сразу осведомился о точном временном ограничении, мало ли.

— Минут пятнадцать, остальные пять ты уже прос.. — рал? — пал.

За это время можно угнать пятнадцать машин, но Антон успеет только встать, потому что он совершенно не выспался, и никакого желания попадать в школу нет.

Арсений вышел, бросив на последок:

— Жду внизу. Не разочаровывай меня.

Как пафосно. «Не разочаровывай», будто Антон это контролирует. Он вообще сплошное разочарование.

Изучив наличие новых сообщений в телефоне, Шастун отодрал от себя одеяло, а себя от кровати, и побрёл умываться, одеваться, и даже уложился во сроки, снова ему представленные, только вот куртки своей не обнаружил ни на вешалке, ни в комнате, ни в стирке.

Забыл. В школе. Блять.

Идти в толстовке желание отсутствует напрочь, потому что явно Арсений не станет его лечить, когда он заболеет, а он заболеет обязательно. Тепличный мальчишка.

Шастун вздохнул, напялил пальто Арсения, в котором ездил вчера к царь-развалине, и вышел, хлопнув посильнее дверью. Во время укладывается вполне.

Арсений молча наблюдал за ним, бегущим к машине, через боковые зеркала. Снова не в своём.

— Ты его приватизировал что ли?

— Почти, — пыхнул Антон уличным конденсатом, закрывая дверцу, — Ты же не напомнил мне забрать куртку из гардероба.

— А надо было? — Попов состроил наивную рожицу, тут же сменившуюся привычной серьёзностью, — Я не гувернёр.

Шастун вздохнул.

— Поехали, а? Я её найду сегодня и даже не дыхну больше в сторону твоих шмоток.

Он лез на рожон, видимо, уверенный в том, что Арсений ничего ему не сделает. Наивный.

Попов хмыкнул, потянул руку к портупее под пальто, и Антон вдруг вспомнил, чем ему светит непослушание.

— Прости, я молчу, — вздохнул и прижал к груди рюкзак, — молчу.

Арс вынул из внутреннего кармана пачку сигарет и закурил, выдыхая дым в приоткрытое окно.

— Ну молчи, — он пожал плечами и вывернул со стоянки.

Судя по всему, пистолет ему был не нужен. А может он просто резко сменил планы.

Антон старался не кашлять и не издавать лишних звуков, и кроме переодических сглатываний, ничего и не было слышно. Он нервничал.

* * *

— Пиздуй.

— Да иду, иду, — забубнил Шастун, — Хорошего дня.

Похоже, он надеялся задобрить мужчину на переднем, или сыграл старый рефлекс: с матерью они всегда друг другу желали удачи.

— Дни не бывают хорошими. Иди, — отрезал Арсений, постукивая пальцами по рычагу на коробке передач, — Я заеду за тобой. Один не уходи.

Антон кивнул, закрыл дверь и сделал шаг от дороги, встал на бордюр тротуара. Попов уехал тут же, даже не обернувшись.

— Вот сука злющая, — заворчал Шаст, поправляя на плечах слишком широкое пальто, даже не оверсайз, а оверовероверсайз.

— Антон! — сзади подбежала хрупкая маленькая девчонка, с которой Антон когда-то вместе шёл к воротам.

Оксана, она же Сурок, она же Окс, одна из неплохих знакомых Шастуна. Может, даже подруга, только вот общаются они от школьного крыльца до ворот, от ворот до крыльца. В редких случаях пересекаются в коридоре, не больше. Суркова

экстраверт, поэтому всегда вокруг неё много людей, Антону просто некуда затесаться, да и не сказать, что очень уж хочется. Есть Димка-Грек, который от души душевно в душу запал, с которым уже и в огонь, и в воду, и через медные трубы.

Мило болтая о чем-то, они дошли до гардероба. Оксана так и не спросила, почему Антон не в своей одежде. Да и не важно. Есть множество вещей намного важнее. Контрольная по истории, например. Алексей Владимирович не завалит, но стыдно будет просрать его высоченное доверие.

* * *

Арсений заехал, как и обещал, после уроков. Правда, опоздал на полчаса, и Антон замёрз. Он не опоздал, он, как начальство, задержался, но мальчишка, уже и в куртке, и в пальто поверх, почти пристыл к решётке газовой раздатки, у которой стоял.

Попов просигналил и Шаст мгновенно дернулся в сторону машины, но замер на месте. Решил повыделываться, выудить Арса на улицу, но Арсений когда-то сутками сидел в засадах и облавах, не двигаясь и дыша через раз, так что дождаться строптивого мальчишку, который рано или поздно замёрзнет, труда не составит, а судя по его уже синеющим губам – ждать осталось не долго.

Спустя минут десять, Арсений ещё раз нажал на руль, чтобы машина загудела, но Антон не дал реакции, хоть уже и подрагивал от холода. Шастун чихнул, и Арс вышел. Не потому, что поддался на манипуляции, а потому, что не хочет его лечить.

— Сучёныш, простыл же, —  Арсений подошёл, широкими шагами сокращая дистанцию между ним и тощим тельцем в двух куртках.

Антон снова чихнул в рукав.

— Не простыл я, — шмыгнул мальчишка, зажмурившись под тянущейся к нему рукой Арсения.

Попов подцепил его за сцепленные карабинами второстепенные лямки рюкзака пальцем, предназначенные для того, чтобы он не скатывался, потянул к себе, вопреки тому, о чем подумал Антон. А думал он о том, что Арсений схватит его за горло и буквально одними пальцами сломает шею.

— Слушай меня, Шастун, — прорычал мужчина совсем близко к уху Антона, присевшего от волнения, — Если не будешь слушаться – я тебя выебу.