𝐀𝐟𝐭𝐞𝐫𝐠𝐥𝐨𝐰/ Приятные воспоминания

Pov Нанамин

Огонёк в глазах Чимина окончательно потух, как потухает пламя костра из-за прохладного осеннего ветра, что задувает его, словно разноцветные свечи на праздничном торте.

Госпожа Пак скончалась.

Это произошло на следующий день после того, как Чимин пришёл ко мне и мы ели печенье, запивая его фруктовым чаем. После того, как я перебирала его мягкие волосы, пока он лежал у меня на коленях и в очередной раз вспоминал, как забавно я поскользнулась на лестнице из-за развязанных шнурков. После того, как он признался мне, что он счастлив, что этот вечер он проводит в моей компании и что он безмерно благодарен иметь такого друга, как я.

Он позвонил мне глубокой ночью. Когда я взглянула на время на экране телефона, оно показывало полтретьего ночи. А когда я увидела имя того, кто мне звонит, моё сердце пало в пятки. Я ещё тогда почувствовала, что произошло что-то неладное. Что-то настолько серьёзное, что Чимин принял решение набрать мне в такой поздний час.

Когда я сняла трубку, я услышала сбившееся дыхание по ту сторону и, казалось, моё сердце перестало биться в ожидании следующих слов. Я задержала дыхание и была не в силах проронить и слова, а когда собралась позвать его по имени, он выдавил такое тихое и слабое «Нанамин», от чего у меня на глазах выступили слезы, а тело бросило в дрожь от нарастающей паники и липкого страха, что неприятно засели в груди.

«Её больше нет. Она умерла, Нанамин. Моя мама умерла.»

Дальше всё происходило как в тумане. Мне до последнего хотелось верить в то, что мне просто приснился кошмар и вскоре я проснусь и снова смогу увидеть ту самую искру, что мне удалось застать в глазах Чимина вчера, и что я обязана напроситься к нему в гости на выходные и встретиться с госпожой Пак, потому что недавно я наткнулась на шляпу бледно-розового цвета, что идеально подчеркнула бы её выразительные, полные заботы и доброты глаза, и что я хотела бы снова пригласить её к себе на ужин и сказать, что цветок, что она мне подарила цветёт и каждый раз, когда я смотрю на него у меня поднимается настроение.

Я помню, как у меня начинают гореть легкие от беззвучных рыданий и как дрожащими пальцами я кое-как умудряюсь набрать Тэхёна. Я не говорю ему ни о чём, просто скулю, как побитый щенок ему в трубку, а когда мне кажется, что еще немного и у меня взорвутся легкие раздаётся спасительный звонок в дверь.

Мы приезжаем в больницу. Тэхён звонит Чимину и спрашивает его, где именно он находится, потому что я не могу заставить себя опять слушать его сломленный, наполненный болью голос и чувствовать, как от этого внутри все переворачивается, и когда Чимин называет адрес, а Тэхён кладёт трубку, я плюю на свой внешний вид и даже забываю надеть куртку. Единственное чего я хотела - это увидеть Чимина.

Я чётко помню выражение его лица, когда вижу его стоящего у палаты, одетого в длинное, чёрное пальто. Я стою в паре метрах от него, а когда он поднимает голову, я чувствую себя так, будто меня избили семеро и отбили мне все жизненно важные органы. Я, не раздумывая ни секунды больше налетаю на него, хватаюсь за его шею и утыкаюсь носом ему в плечо, изо всех сил пытаясь не зарыдать в голос. Я вдыхаю его аромат - точно также пахла госпожа Пак. Запах дома и привычного уюта.

Я не помню, сколько мы простояли вот так - мои руки, вцепившееся в него мёртвой хваткой и его, что держались за меня, как за спасательный круг. Его лоб упал мне на плечо и горячие слезы намочили мне шею и ночную рубашку. Его тихие всхлипы отдавались жгучей болью в моем сердце - словно каждый раз по нему проводили остриём кухонного ножа.

Оказалось, что она болела на протяжении очень долгого времени и её здоровье стремительно стало ухудшаться ещё после ужина, на который она нас пригласила к себе домой. После того вечера ей резко стало плохо, настолько, что Чимин отвёз её в больницу. У неё выявили цирроз печени. Случай оказался чересчур запущенным и оставалось только наблюдать, как день за днём она чахнет, словно цветок, что остался без солнечного света.

Всё это время Чимин молчал. Он скрывал это, потому что не хотел, чтобы я волновалась, ведь по его словам, в моей жизни только всё начало налаживаться. Он держал всё это в себе, носил это бремя с собой, считал дни и жил в страхе зная, что скоро его мамы не станет. Он продолжал покупать препараты отчаянно надеясь, что они смогут победить беспощадную болезнь, что буквально разъедала его близкого человека изнутри. 

Тело госпожи Пак кремировали спустя два дня после её смерти. Это было её решение. Она не хотела лежать под холодной землей, одна, в кромешной тьме. Чимин купил красивую фарфоровую вазу с изображением белых, изящных журавлей на ней, парящими над землей. Они плавно взмахивали своими большими крыльями, улетая наверх, будто пытались спрятаться среди воздушных облаков. Они выглядели свободными и счастливыми.

Моё состояние за последние две недели значительно ухудшилось. Я не доедаю, практически не сплю, а антидепрессанты перестали оказывать должный эффект. Я пытаюсь быть сильной для Чимина, но у меня выходит неважно. Каждый день я готовлю ему завтраки, варю ему супы, а после работы приношу ему выпечки, но кажется, он даже не притрагивается к еде, как и я. Он лежит на диване в моей гостиной дни напролёт, пустым взглядом сверля дыру в стене, и в моем сердце.

Тэхён присматривает за мной, и живет практически с нами. Заставляет меня есть, и я ем, только потому, что не хочу его расстраивать, но он всё равно выглядит расстроенным. Он просит меня перестать ходить на работу, но я не могу. Я не могу долго находиться с Чимином в одном доме и знать, что я не могу ему ничем помочь. Это чувство беспомощности съедает меня изнутри, и мне всё время хочется плакать.

Каждое утро, когда я вхожу на кухню я вижу орхидеи, что мне подарила госпожа Пак. Темно-фиолетовые в жёлтую крапинку. Когда я касаюсь их лепестков и прикрываю глаза, я представляю, как касаюсь сухой, тёплой кожи её рук.

Я вновь начала брать сеансы у мистера Робинсона, почти месяц спустя. Я говорила с ним иногда по телефону, и он уверял меня, что в сеансах я больше не нуждаюсь, что постепенно я смогу уменьшать дозу антидепрессантов и что он уверен в том, что теперь у меня всё будет хорошо.

А теперь я снова сижу в чёрном кожаном кресле, мои дурацкие ботинки снова натерли мне кожу на ногах, и вероятно, завтра у меня опять появятся мозоли, в кабинете холодно и куртка меня вообще не греет, а ещё я не уложила сегодня волосы и теперь они всё время лезут мне в лицо, и единственное, чего я хочу - это безостановочно рыдать, но слёз у меня не осталось, а тупая боль в груди постоянно напоминает о себе и не даёт мне нормально дышать.

Я устала.

Pov Тэхён

Чувство, будто всё снова катится к чертям собачьим.

Всё рушится на моих глазах и я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как остановить это крушение.

Чимин рассказал мне о состоянии своей матери на следующий день после ужина у Нанамин. Я знал, что она больна, но я и подумать не мог, что всё настолько плохо. Он позвонил мне рано утром, пока Нанамин спала в соседней комнате.

– Пусть отоспится. Она вчера явно перебрала, - он издал тихий смешок, и мне он показался чересчур фальшивым.

– Ага, - я собирался отключиться, когда он меня окликнул.

– Тэхён, - его голос вдруг стал тихим, и я услышал, как он сглотнул.

– Чего?

– Лекарства не помогают. Она умирает, Тэхён.

Я как будто получил сильный удар ногой под дых, что выбил мне весь воздух из легких. В груди всё сжалось, а горький ком в горле вызывал рвоту. Я схватился за переносицу, а глаза начало предательски щипать.

Меня сейчас стошнит.

– Я не хочу, чтобы она умирала. Почему именно она? - его голос дрожал, и я отчетливо представил себе его бледное лицо, по которому катились слёзы безысходности из-за медленно умирающей матери. – Я не знаю, что мне делать. Мне страшно. Мне очень страшно, я не хочу её терять, Тэхён, не хочу.

Его речь была бессвязной, он беспрерывно бормотал себе под нос, и в конце концов его прорвало, словно плотину - он плакал, как маленький потерянный ребёнок в толпе чужих ему людей.

Не помню, как долго он плакал. Должно быть, долго, потому что я отчётливо помню, как отекли моя рука и ноги. Я так и не сдвинулся с места после его признания.

Вечером того же дня, когда он пришёл навестить Нанамин он сделал вид, будто ничего не произошло. Он улыбался, но теперь я знал, что это всего лишь маска, скрывающая его истинные чувства и страх.

Мне не нравилась идея скрывать всё от Нанамин, но видеть её подавленное состояние я не хотел ещё больше. Хотелось ещё немного оттянуть момент, когда всё тайное станет явным и наступит неизбежное.

Я изо всех сил стараюсь не падать духом и быть сильным ради Нанамин и Чимина. Я вижу, как оба они страдают и моё сердце страдает вместе с ними. Я не привык видеть Чимина таким... потерянным. Его словно подменили. Признаться честно, мне чертовски сильно не хватает его глупых шуток, чрезмерной надоедливости и искренней улыбки. Я готов терпеть его нытьё столько, сколько потребуется, лишь бы ему стало чуточку легче.

Когда мы приехали с Нанамин в больницу и я увидел его, стоящего в одиночестве у палаты, где лежала его мертвая мать - я хотел оказаться где угодно, только не здесь, не в этой больнице пахнущей резким запахом медикаментов, душевной болью и неминуемой смертью. Ком неприятно сдавил горло, когда Нанамин ринулась к нему, а он обнимал её так, словно боялся, что и она оставит его.

Я не знал, как мне вести себя в такой ситуации. Я боялся сказать или сделать что-то не так. Я боялся, что сказав что-то неправильное, могу нажать на его свежую рану и сделать ему ещё больнее.

Мне удалось выдавить из себя лишь жалкое: «Мне жаль, приятель». Это заставило его зарыдать с новой силой и уже вцепиться в меня своими крошечными руками.

С тех пор миновало две недели, а по ощущению будто целая вечность. Осознание того, что я не могу ничем помочь ни Нанамин, ни Чимину выбивает мне почву из под ног и вынуждает молчаливо наблюдать, как они медленно чахнут на моих глазах, словно садовые цветы.

Нанамин снова начала посещать своего психолога. Снова начала пить антидепрессанты в удвоенной дозе. У неё снова пропал аппетит, она не может спать, а я задыхаюсь от чувства беспомощности и безысходности.

Джин беспокоится за всех нас. Он не был лично знаком с госпожой Пак, но он уверен, что она была прекрасной женщиной. Я рассказывал ему, как она каждый раз путала моё имя и следующие десять минут он не мог перестать смеяться. Рассказывал, как потрясающе она готовит, что она любит модные шляпки, бежевый цвет и что скоро она умрет.

Я вижу, как Джин заботиться обо мне и это не может не греть мне сердце. Если бы не он, я бы давно сошёл с ума.

Сегодня Нанамин идёт к психологу сразу после работы. Я предложил ей подвезти её, но она отказалась, сказав, что хочет пройтись одна и проветрить мысли. Я не стал отговаривать её.

Чимин, скорее всего, опять лежит на диване и ничего не выражающим взглядом смотрит телевизор, хотя мыслями он погружён в воспоминания о матери. Я не стану тревожить его, и дам ему время побыть одному. Он явно нуждается в этом сейчас.

Я сижу в гостиной, рукой подперев подбородок и смотрю прямо перед собой. Что мне делать дальше? Что я могу сделать, чтобы помочь им?

– Тэхён, - Джин потряс меня за плечо, и я перевёл не мигающий взгляд на него. – я уже пять минут тебя зову.

– Прости, - я потираю переносицу, жмуря веки. – я устал немного.

– Ты вымотан, - Джин выдыхает, откидываясь на спинку дивана. – у меня есть идея. Не уверен, что она сработает, но думаю стоит попытаться.

– Что за идея? - я смотрю на Джина задержав дыхание, и маленький росток надежды просыпается во мне.

– Ты ведь знаешь, что я скоро уезжаю обратно в Сеул, - начинает он, а я не совсем понимаю, к чему он клонит. – и... - он облизывает пересохшие губы, а складки на моем лбу становятся глубже. – что, если мы поедем туда все вместе? Ты, я, Нанамин и Чимин? Они могли бы начать жизнь с чистого листа, без города, что связано с их прошлым.

Я молчу, и медленно выпрямляюсь. Мысль о том, чтобы переехать всем вместе на родную землю и открыть новую главу в своих жизнях, впервые за последние две минувшие недели помогает мне вздохнуть полной грудью. Облегчение накатывает на меня, словно лавиной и я прикрываю глаза. Чувствую, как по щекам текут слёзы, губы растягиваются в слабой улыбке, а в сердце поселяется надежда.

– Ты прав. - я шмыгаю носом, не в силах перестать улыбаться. – Стоит попробовать.