До греха не доведи

  Здание развесёленького бельгийского борделя, замаскированное под бар (обычное дело, на самом деле) стоит даже и не гордо, а вовсе незаметно, но Тейт находит его быстро. Входит слегка неуверенно, но щеку зубами прокусывает тут же — ты же не неуверенная целка, в конце концов.

(Обидно, что она действительно целка).

Много-много железных дверей по коридору и откровенно нищенская обстановка, что удивительно, ведь спросом бордель пользуется и в определенных кругах репутация его весьма говорящая. Но Тейт брезгливо обходит на каблучках какую-то лужу на допотопном ковре, чуть не врезается в косяк двери и радуется, что звукоизоляция здесь хорошая — она не хочет, чтобы ее вырвало еще до первого секса.

— Здравствуйте, Татум, проходите, — миссис Лексис, владелица этого заведения, кажется, очень удивлена возрастом своей собеседницы по телефону в ранний шестой час — голос у Тейт прокуренный, и по нему и не скажешь вовсе, что ей шестнадцать лет.

Миссис Лексис женщина ухоженная, но как бы не молодилась (дорогие ботоксы, витамины и кислота, дневные-ночные кремы, декоративная косметика — Татум все это знает, тётка ее такой же ерундой увлекается), сорокалетние морщинки возле глаз и губ все равно проглядываются. Цепкий взгляд, слегка хитрая улыбка и при этом вежливая манера держаться (клиент ведь всегда прав) — Тейт про себя окрещивает её змеёй.

— Мне нужен брюнет, а ещё я девственница, — Тейт бесцеремонно садится в мягкое кресло в современном кабинете, где деньги видны даже в золотой рамке фотографии мужа владелицы. И сразу в карьер, времени терять не нужно, все-таки. — И, если можно, прямо сейчас. Желательно насколько можно, прямо сейчас.

— Извините, но нужно подобрать фотографии тех, кто вам понравится, также, не все у нас работают с девственницами, согласовать все по оплате, а это, как вы понимаете, требует времени. — И улыбка словно приклеена к губам в блеске поверх татуажа — Татум хочет эту ядовитость с тетки в бевкусных кольцах стереть пятновыводителем.

— Деньги не проблема, — вести по-взрослому у Тейт не получается, нога все же дергается под столом, а напускная важность на совершенно детский облик выглядит нелепо донельзя. Ей хочется тоже быть бизнес-леди, сорящей деньгами в собственную внешность-картинку, владеть борделем, обсуждать с клиентами в особой изящности дела в костюмах от Prada и в свободное время по пятницам потрахивать приглянувшихся мальчиков без права голоса и только лишь умеющих работать членом и языком. Было бы прелестно. Не то, что все эти нелепые подростковые проблемки.

— А можно поинтересоваться, сколько вам лет, Татум? Я думала, вы старше.

— Шестнадцать, — буркает всё же и барабанит тонкими короткими пальцами по столу. Осанку выпрямляет и смотрит сквозь мешающие светлые волосы в глаза змее: — Мне не нужны фотографии, я хотела бы увидеть вживую. Всех.

— Но, понимаете, не все работают с девственницами, поэтому... — талдычит по второму кругу в пустоту и даже не раздражается. А вот Тейт начинает беситься.

— Я доплачу.

Девочка не понимает еще, что деньги не все решают в этой жизни (а кстати, откуда у неё деньги? Небось у папочки своровала). Но почему, собственно, и нет? Не миссис Лексис же вправлять ей мозги, этим должны заняться её родители. Поэтому она снова улыбается и соглашается, а потом уходит переговорить со своими мальчиками и привести их сюда.

Когда вереница мужчин во главе с миссис Лексис входит в кабинет, Тейт становится дурно слегка. Интересно, кого из них она еще не трахала? На всех смотрит в восхищении, но в таком восхищении, словно они вещи, словно они её личная заслуга — и вот от этого становится уже грустно.

Она встает и проходит мимо заказанных брюнетиков, и ей становится дичайше неловко. Они — это вещи. Они — это ВИЧи, спиды, хламидии, сифилисы, гонореи, уреаплазмозы. Они — это ранняя смерть, уже безнадёжно-решенная, да и не очень милая жизнь, которая сейчас им и не принадлежит. Все безликие, одинаковые, пустые.

— Они полностью здоровы, в нашем заведении всё по медецинским стандартам, можете не беспокоиться, мисс. — Миссис Лексис словно читает её мысли. — Если вы желаете, можете ознакомиться со всеми справками.

Татум становится так тошно и страшно, что она тыкает пальцем в первого попавшегося — пожалеет она в любом случае, а они здесь все смазливы и с красивой фигурой. Она не знает, как вести себя и как означить свой выбор, чтобы мужчина не подумал, что она считает его вещью. «Я выбираю его?» «Он мой?» Как еще?

К счастью, миссис Лексис все понимает, но вместо означении цены говорит что-то досадно другое:

— Извините, Татум, но это как раз та категория, которая вам не подходит, — и мотает головой в пять кругов, как игрушка на приборной панели автомобиля, которая воняет еще тошнотворно. От миссис Лексис пахло навязчивыми противными духами, и остановить ее щелчком по красивой голове хотелось так же. — Нильс работает с женщинами, увлекающимися садо-мазо, а ещё с теми, которые любят мужчин с характером. Не думаю, что вам подойдёт этот вариант.

Когда Татум уже хочет безвольно показать на другого, мужчина неожиданно подает свой голос. Бархатный тенорок, которым владеют певцы в оперных театрах. Татум подумала: а не работал ли он в театре и не носил эти пидорские пантолоны или средневековые рейтузы?

— Если доплатить, могу выполнить любой каприз, — и улыбается еще так обворожительно-хулигански, как на рекламу зубной пасты. Тейт хочется сказать ему не улыбаться, но она только спрашивает:

— Сколько?

И называет сумму отнюдь не символическую и в ответ на выпученные глаза Тейт (боги, да тётушка её убьет) пожимает плечами:

— А что? Девственницы меня не возбуждают, придётся еще кое-что предпринимать.

— Ну вообще-то это вы меня возбуждать должны, — Тейт недовольна и слегка неопределённо заинтересована. Как его ещё в такую работу взяли, с таким-то характером?

Хотя хорош собой, ничего не скажешь. Он относится к тем мужчинам, у которых харизма через край прёт, что не остановишь, видимо. Может, черты лица даже и не идеальные, но какая разница, к черту, если улыбка очень заразительна, приятный голос, атлетично-худощавая в меру фигура и хитрые глаза? Тейт не знала, сколько ему лет, но предполагала, что двадцать с хвостиком (и все равно оставил себе эти мальчишеские замашки).

— Да-да, Татум, конечно, все будет прекрасно, не беспокойтесь, — вмешивается миссис Лексис и одаривает притихшего мужчину злым взглядом. — За такую плату Нильс выполнит все, что требуется, без нареканий. Вы только не забудьте оставить отзыв в нашу книгу отзывов.

Татум фыркает, а потом миссис Лексис проводит их с Нильсом в одну из тех комнат и уходит. Тейт слегка страшно, и она не знает, что делать. И поэтому просто решает раздеться, хотя руки слегка дрожат, а показывать тощее плоское тело очень стеснительно и совсем уж неудобно.

Нильс смотрит на нее с интересом снизу вверх и ничего не говорит, сидя на мягкой кровати и, похоже, чувствуя себя хозяином положения.

— Какого черта я себя проституткой чувствую? — вздыхает свирепо Тейт и порывисто вздергивает руками, расстегивая пуговицу и чуть не разрывая к чертям свою блузку.

— Не знаю, — говорит безмятежно Нильс, слегка причмокивая губами. Выглядит это забавно, но Тейт смеяться не хочет. Она хочет поскорее потрахаться с ним уже и покончить с этим. — Возможно, скоро ты станешь моей коллегой.

— Возможно, — буркает Татум, заканчивая раздеваться и слегка теряясь. — Такие-то бабки рубить каждый захочет.

— Но тебе они светить не будут, прости уж, не могу удержаться, — оглядывает ее скептическим взглядом и словно оправдывается. Взгляд у него не утешительный, а уж бури-искры-желания-похоти и за мили не видно. Только смех. Конечно, для него ведь голые женские тела стали все как одно, а Тейт... Тейт это все непривычно. И страшно слегка (но признаваться в этом она не собирается — всего лишь естественный процесс человечества, деторождение, удовольствие, сифилис, спид). — Извини, девочка, но спросом ты будешь пользоваться только у педофилов-гомосексуалов.

Татум знает, что выглядит она как маленький семиклассник — светлые выгоревшие волосы длиной под мальчика почти, фигура как у дохляка-геймера, дрочащего на аниме-тян, груди почти нет, никчемная недоединица и повсюду торчащие кости. Но губы она слегка надувает — кому же не хочется быть знойной красоткой, от которой члены у мужиков встают, как рота утром перед учебной тревогой?

— Выбора у тебя все равно нет, а то без бабок останешься, — бурчит угрюмо Тейт и скрещивает руки на груди, но подходит к нему ближе под пристальным взглядом. Ей неудобно, но что делать? — Трахни меня, и разойдемся в разные стороны.

— Кстати, а тебе зачем это все? Неужели никто не даёт, а целкой быть надоело?

Тейт его болтовня надоела, и раз уж ему так не хочется, решает инициативу взять в свои руки. Она просто берёт и целует его сама — но получается скомканно, удивленно, нелепо и не возбуждающе вообще ни в каком виде. Она отрывается неловко и с досадой — целоваться вообще не умеет. Что ж все так через жопу получается-то?

— Боже, девочка, тебя кто целоваться учил? — он спрашивает брезгливо, оттирая губы. — У меня все желание пропало, даже не успев появиться.

Он заебал ее хамить, и даже плакать хотелось от абсурдности происходящего.

— Вот именно, что никто, — и подбородок задирает, на потолок побеленный смотрит, чтоб не разреветься как предпоследняя дура на своем первом сексе. Она себя сейчас ещё больше маленькой девочкой чувствует, которая просрала где-то под кроватью леденец.

— Извини, но на маленьких мальчиков у меня не встаёт, — сокрушается Нильс и разводит руками. — Сделай массаж мне, что ли. Хоть на это ты годна?

Он раздевается (Тейт, слава богу, держится и не отворачивается и при виде члена даже не краснеет) и ложится на живот. Это становится все более нелепым и смешным, но Тейт садится на него верхом и начинает своими маленькими пальчиками разминать ему шею, лопатки, плечи, поясницу. Она в душе не ебёт, как делать какой-то там секси-массаж, который поможет при эрекции, и получается, видимо, плохо, потому что Нильс тут же начинает жаловаться:

— У тебя слишком маленькие пальцы.

— Уж какие есть, — и Татум даже не знает, что отвечать на его наглую болтовню, хотя до этого язык у неё подвешен хорошо был. Вроде бы он должен был её удовлетворять, но, видимо, не зря змея сказала, что он мальчик с характером.

Она все же не удерживается и лапает пару раз его за задницу (а задница у Нильса отменная), и вот это уже, судя по вздоху, ему нравится.

— Ну нет, так не пойдет, — Татум это надоедает, она с него слезает и поднимает его за плечи (он выглядит так, словно поспал чуть-чуть). — У меня уже устали руки, надо по-другому действовать.

— И как же? — лениво спрашивает Нильс, но тут же затыкается.

Татум, не отвечая, осторожно губами прикасается к сильной шее. Осторожно — потому что испортить не хочет, а целоваться она не умеет (благо, в этом умений поменьше надо). Она пытается целовать его шею нежно, прикасаться руками к груди и животу невесомо (ей это нравится делать, пах он просто божественно — смесь яблочного сидра и моря), но от злости за сказанные им слова она таки прикусывает кожу несколько раз. Нильс вздыхает, не дергается — неподвижен, руки по швам держит, чтобы ненароком к ней не прикоснуться (что за ебанутое упрямство). Тейт видит, что это работает, и спускается языком и губами дальше, к плечам и груди. Целует соски, чуть выделяющиеся кубики пресса, тазобедренные кости, которые сейчас почему-то сводят с ума. А когда доходит до члена, с удивлением обнаруживает, что он уже готов.

— Серьёзно? — спрашивает скептически-ядовито. — Вот уж неожиданность, встал на пацанку...

И ведь и правда пацанка — мордашка симпатичная, смазливая даже, но все остальное, увы, за уровнем мужчин, которым всё приелось.

— Заткнись лучше, — говорит хрипло и кладет её на спину, разводя ноги. Надевает презерватив. Трогает место между ног и тоже ядовито ухмыляется, поглаживая уже влажные складки. — Трахать, говоришь?

— Только не забудь, что я целка, окей? — встревоженно напоминает Тейт, еле дыша.

Он целует её, отнюдь не мягко и осторожно. Несдержанно, забывая, что она, вообще-то, целоваться не умеет и не возбуждает его даже. Крышесносяще захватывает в плен губы, вылизывает нёбо, когда она от недостатка кислорода открывает рот, и языком словно хочет потрахать ей глотку. И Татум учится быстро, подражая ему во всем, облизывает его нижнюю губу.

Первый толчок медленный, мягкий и осторожный. Тейт больно, и она хватает его за плечи. Он целует её в шею, не как она, нежно, а оставляет отметины, зубами чуть прикусывает кожу, слегка грубо и необузданно. Тейт, кажется, понимает, почему он стоит так дорого: девушкам всегда нравилась такая грубоватая манера трахаться.

Он немного ждет, потом снова входит, так же медленно. Тейт так же неприятно. Через несколько фрикций боль проходит, но удовольствие так и не появляется. Ничего такого. Только когда он совсем расходится, Тейт напоминает:

— Ты давай там поаккуратнее, да?

А он только и отвечает запыханно:

— Молчи.

Переворачивает её спиной к нему и ставит на колени. Тейт даже нравится подчиняться, правда, прикола в сексе, о чем так много говорят, она так и не видит. Ей только нравятся его поцелуи по лопаткам, от которых мурашки по коже танцуют сальсу, нравится, как он властно держит её за узкие бедра и маленькие ягодицы. А говорил, что на мальчиков не встает, ага-ага. Пиздабол обыкновенный.

Когда он заканчивает, Тейт оставляет его лежать на кровати, а сама деловито одевается. Она не чувствует, что в ней что-то изменилось — никакой «женщиной» она себя не ощущает. Дрочила она давно, так что что такое оргазм, она знает (но сейчас так его и не получила).

— Одевайся, а потом кое-куда сходишь со мной, — говорит повелительно (она привыкла к такому тону, маленькая фюрерша с богатым отцом и его сестрой) — и ведь знает, что ей это позволено. Она ведь клиент, у неё деньги и власть.

— Куда еще? — Нильс ноет, а Тейт закатывает глаза.

— Я доплачу.

— Я вот одного не пойму, откуда деньги у тебя? Или нынче богатые бати и на эскорт-услуги дают карманные деньги?

Он совершенно непосредственно относится ко своей профессии — даже стебет. И не кажется, чтобы это его как-то напрягало. Но Татум все равно в это не верит.

— У тёти спиздила, — она пожимает плечами и улыбается. — Ну так что, ты пойдёшь?