Часть 12
Слова Попова гулом отзывались в голове Антона. «Что, каким образом? Почему?» — Парень пытался угнаться за бесконечным потоком вопросов, которые так и вертелись на кончике языка. Но Шаст смог только выдавить:
— Как?
— Шастун, ты издеваешься?! Ты посмотри на себя! Да у тебя анорексия! Ещё эти шрамы твои... Нет, ребёнок, ты точно переезжаешь!
— Но что я скажу родителям?..
— Что? Родителям? Ты хочешь сказать, что те люди, которые позволяют тебе находиться в таком состоянии, могут называть себя твоими родителями? Твою мать, Антон... Что ты с собой делаешь?.. Зачем?
Попов устало посмотрел на парня и потёр переносицу. Антон сам не понял, почему вдруг стало жарко, а по щеке скатилось что-то горячее и влажное... «Блять, нет, только не это...» — подумал Антон. Он сел на край дивана, пытаясь скрыть слёзы, катившиеся из зелёных глаз. Арсений замер. От него не укрылось странное поведение парня, и то, как блестят его глаза.
— Антош? Что... Прости меня, прости...
Попов оказался возле ученика и обвил того руками, прижимая к себе.
— Просто я правда очень беспокоюсь о тебе... Ну-ну... Не плачь, пожалуйста... Котёнок, не плачь...
От милого прозвища Антону стало ещё хуже. Груз, лежавший на его плечах долгие месяцы, наконец-то спал. Судорожные всхлипы, сбившееся дыхание, мокрая от слёз Антона футболка Попова... А ещё тихий шёпот историка и поглаживания по волосам и спине.
Слишком близко находится Попов.
Слишком сильно Антона к нему тянуло.
Слишком неправильно было это всё.
— П-простите меня... — Всхлипнул Шаст. — Я приношу слишком много проблем... Я... Должен уйти.
Парень порывается встать, но Арсений не разжигает руки, а лишь крепче прижимает Шастуна к себе.
— Что за бред? Ты никуда не уйдёшь. Я не отпущу тебя снова. Нет, Тош, нет... Мы что-нибудь придумаем, скажем твоим родителям...
— Им всё равно на меня похуй, Арсений Сергеевич.
Попов выразительно выгнул бровь, но промолчал.
— Тем более. Завтра заберёшь вещи, но сейчас остаёшься у меня. Возражения не принимаются! — Не дал сказать и слова Антону Попов. — Я правда очень серьёзно настроен, Антон. Будем лечиться.
— Что? Но я здоров!
— В каком месте?
— Шастун, ты себя видел?!
— Да. Я толстый...
— Закрой рот. И чтобы я никогда больше не слышал эту фразу, Шастун! Ты меня понял?!
— Иначе что?
— Иначе — накажу.
— Каким же образом?
Глаза Арсения заблестели. Он смотрел на этого маленького котёнка, который пару минут назад захлёбывался рыданиями, а теперь провоцировал его. Какой же он...
— Тебе лучше не знать.
— Нет, Арсений Сергеевич, скажите уж, пожалуйста. Как именно вы меня накажете?
Арсений усмехнулся:
— Шастун, ты со мной заигрываешь?
— Что вы, Арсений Сергеевич... Нет, конечно.
— Что за эмоциональные качели?
— Да я вообще биполярный, знаете ли!
— М-да... Чудо в перьях ты.
— Не в перьях, а в шерсти.
Арсений Сергеевич удивлённо нахмурился.
— Это ещё почему?
— Ну я же кот, а не петух! Петух это к вам.
— Шастун!
— Что? — Невинно похлопал глазами ученик.
— Ты охренел?
— Просто вдруг вы передумаете и отправите меня на улицу?
— И не мечтай!
— Эх, а так хотелось!
Они оба рассмеялись. Арсений поймал себя на мысли, что не может оторвать взгляд от Шастуна. Он буквально пытался разглядеть каждую родинку, каждую крапинку в глазах, каждую веснушку. Антон был красивыми, но сам, кажется, не осознавал этого. Весь его внутренний мир, которые буквально являлся прекрасной сказкой, был скрыт за ширмой безразличия и грубости. Но внутри, где-то глубоко внутри, в Антоне жил маленький закомплексованный ребёнок, нуждающийся в вечном одобрении со стороны, в поддержке и любви. Любви просто так, потому что есть, а не потому что получил «пять». И Арсений при всём желании бы подарил ему эту любовь. Вот только примет ли её Шастун?..
Малиновый гель для душа снова стоял на полочке, в чае с мятой было две ложки сахара, а Антон ходил по дому Попова в серой футболке и спортивных штанах. К тому же, он выпросил у историка пушистые тапочки, которые Арсений категорически не хотел отдавать. Но спустя долгое время споров, Шастун всё-таки отвоевал обувь и ходил по квартире, довольный собой.
О том, что домой он не придёт, Шастун не написал. Он вообще перестал общаться с родителями и уже искал подработку, чтобы иметь собственные деньги. Но из-за школы и подготовки к экзаменам сделать это было сложнее.
Антон плюхнулся на диван, в руках у него была кружка с чаем. Чудом не расплескав жидкость, парень подогнул под себя ноги. Арсений предлагал ему еду, но Шастун отказался. Тогда учитель пообещал, что завтра они поедут в супермаркет и купят детское питание, чтобы постепенно приучать Антона к еде. Шастун хотел возмутиться, но потом подумал, что а может, это всё и к лучшему? Ведь теперь о нём будут заботиться.
Похуй, что это его историк.
Похуй, что Антон испытывает к нему непонятные чувства.
Похуй, что они целовались, похуй, что дважды.
О нём будут заботиться.
Арсений сел рядом с учеником. На нём была домашняя футболка и широкие штаны в клетку, а ещё Попов нацепил очки, от вида которых у Шаста в животе порхали бабочки, ведь историк в очках олицетворял все самые развратные и пошлые сексуальные фантазии любой женщины (и не только женщины, к слову, но и семнадцатилетнего парня). Поэтому Шастун старался не смотреть на учителя, чтобы не пускать на него слюни в лишний раз.
Но Попов и тут удивил. В руках он держал банан. Аккуратным движением очистил фрукт от кожуры и откусил. Антон покосился на историка. Пошлые фантазии сразу же всплыли в голове Шастуна. То, как учитель засовывает банан в рот, а затем кусает его, медленно смакуя и наслаждаясь сладостью...
«Твою мать, Попов,» — простонал внутренний голос. Арсений поглощал фрукт, не подозревая, что в этот момент творилось в голове парня.
Его щёки стали пунцовыми, как и уши. Шаст попытался скрыть лицо за кружкой, но провокационная картинка всё стояла перед глазами. «Интересно, а кто Попов: актив или пассив?»
— Подумал парень. Он поперхнулся чаем и закашлялся. Арсений покосился на него, но Антон жестом показал, что всё хорошо. «Откуда такие мысли? Сука, Попов, блять... Ну он скорее всего актив. Хотя... Хуй его знает.»
— Ну что, Антош, что смотреть будем?
— А... Э...
— Боюсь, таких фильмов нет, — усмехнулся историк.
— Идите в жопу, Арсений Сергеевич.
—Что-то ты часто стал меня посылать, Шастун.
— Идите. В жопу.
— Только если в твою, котёнок.
— Арсений Сергеевич!
Антон возмущённо вскочил. Но кружка всё ещё оставалась в его руках, и из-за резкого движения горячий чай пролился и попал прямо на историка.
— Сука... — Выругался Шастун. — Ой, то есть извините!
Попов покачал головой и посмотрел мокрое на пятно, красовавшееся на футболке. Недолго думая, он стянул её через голову, открывая обзор на свой подтянутый рельефный живот с кубиками пресса.
Антон застыл. Историк оказался красивым не только на лицо. У него еще и было охуенное тело. Шаст подумал, что ему такого состояния никогда не добиться. А вот Арсений... Он держал себя в такой форме, что ему мог бы позавидовать любой. «Блять, ну он же реально прекрасен», — не затыкался внутренний голос.
А историк будто не замечал пристального взгляда ученика. Он снял футболку полностью, открывая созвездия родинок на груди и животе, сходил в спальню за новой, а затем надел её.
— Шастун, ты такой баклан, — мягко пожурил ученика Арсений. Антон всё ещё стоял с открытым ртом и краснел.
— Арсений Сергеевич, вы такой охуенный.
Антон понял, что сказал, только после того, как услышал смех своего учителя. Парень сразу же залился краской и опустил глаза в пол.
— Шастун, спасибо, конечно... Но ты мог бы не материться при мне?
— Не-а, нихуя.
— Шастун!
— Арсений Сергеевич! — Шутливо взвизгнул Антон.
— Слушай, может, раз ты со мной живёшь, то будешь меня на «ты» называть? Но, понятное дело, не в школе.
— А-а-а, у нас такие отношения?
— Да, Антон, такие.
— Ну нет, Арсений Сергеевич, хуй вам. Материться буду при вас, а ещё по имени-отчеству называть.
— Шастун, какой же ты...
— Долбоёб?
— Ребёнок.
— Детей не целуют в кабинете истории, Арсений Сергеевич.
Попов посмотрел на ученика и знатно прифигел от такой наглости.
— Ты издеваешься?
— Не-а, ни в коем случае. И вообще, у меня есть девушка! Поэтому даже не пытайтесь до меня домогаться!
— Ой, да пожалуйста! Хотя мысль была.
— Это статья, Арсений Сергеевич...
— Когда-нибудь я тебя прикончу.
— От ваших прекрасных графских рук я готов умереть!
— Антон!
— Всё-всё, молчу! — Антон поднял ладони в примирительном жесте, широко улыбаясь.
Арсений всеми силами пытался заставить ученика спать на кровати, но Антон наотрез отказывался, выбирая диван в гостиной. И вот парень лежал в тёмной комнате, укрытый тёплым одеялом, и смотрел в потолок. За окном ездили машины, тени которых плыли по стене и потолку. И снова он не может заснуть. Снова этот бесконечный поток мыслей.
Он теперь живёт с Арсом? Серьёзно? Парни, когда узнают, охренеют. А Ира? Ей можно и не говорить, решил Шастун. Вот только как воспринимать это? Они же не пара. Захочет ли Арсений что-то за своё гостеприимство?
Антон вдруг услышал какие-то странные звуки, доносившиеся из другой комнаты. Он тихо встал с дивана и прошёл в коридор. Из-за закрытой двери в спальню Попова слышались то ли судорожные вздохи, то ли всхлипы. Антон замер, прислушиваясь. Когда же парень услышал крик, то моментально распахнул дверь и влетел в комнату.
Арсений лежал на кровати, а одеяло валялось на полу. Учитель метался на простынях, ворочаясь. Подойдя ближе, Шаст заметил, что на его щеках блестят слёзы. Историк что-то бормотал, жмурился и всхлипывал.
— Арсений Сергеевич, — шёпотом попытался сказать Антон. Он положил руку на плечо учителя, но тот сразу же поднялся и скинул руку парня. Растерянные голубые глаза, блестящие от слёз, смотрели на Антона. Арсений пытался понять, что происходит.
— Антон?
Хриплый и немного надрывисто голос Арсений разрезает тишину. Сейчас Попов выглядит таким беззащитным... Антону хочется обнять его, спрятать ото всех, чтобы никто не смог причинить ему вред. «Теперь понимаешь, как ты выглядишь в глазах Попова постоянно», — усмехается внутренний голос.
— Арсений Сергеевич, что с вами?
— Кошмар, просто кошмар... Иди спать, Тош. Не забивай себе голову моими проблемами.
— Я не могу уснуть, — признался ученик. Арсений усмехается и кивает на свободную сторону кровати.
— Приставать не буду, обещаю.
Антон замирает на пару секунд. «А жаль», — проносится в его голове, но он отвечает короткое:
— Ладно.
Шастун забирается под одеяло и поворачивается к историку. Тот проделывает тоже самое. Теперь голубые глаза смотрят в зелёные, а зелёные неотрывно вглядываются в голубые. Тишина. Наконец-то Антон чувствует спокойствие и умиротворение. От учителя веет уютом и безмятежностью. А ещё — лавандой.
Ненавязчивый запах щекочет нос и дурманит. Тихий шёпот Антона режет тишину:
— Арс, обними меня.
И Арсений обнимает.
Он пододвигается ближе и кладёт руку поверх Антона, прижимает его к себе и начинает водить по спине, очерчивая рёбра и лопатки.
И Антону становится так хорошо. В мире больше нет никого, кроме него и Попова, всё будто замерло и исчезло. Не хочется, чтобы этот момент когда-нибудь заканчивался.
Антон сам не понял, когда и как заснул. Но он точно не видел, как Арсений смотрел на него, не чувствовал прикосновения к волосам, как историк наматывал пшеничные кудряшки на свои тонкие изящные пальцы.
Арсений лежал и думал о том, как же ему повезло с этим мальчишкой. Вот только быть вместе они не смогут никогда, ведь у Антона есть девушка, с которой у них всё прекрасно, а сам Попов просто не создан для длительных отношений. Да и Шастун слишком невинен и чист для такого, как Арсений. Шастуна хочется гладить, целовать, прижимать к себе, мило шушукаться с ним. А Арсу нужно что-то жёсткое. Что-то, что он не мог делать с Антоном.
Но сам того не замечая, Попов привязывался к парню всё больше и больше с каждым днём. Ему нравилось просто смотреть на Шастуна, который сосредоточенно сидел за последней партой у окна и слушал урок; видеть улыбку и смех Антона, слышать его голос. Арс понимал, что это странное влечение, но он не мог понять, чем оно вызвано. Ему будто снова семнадцать, и он не знает, как признаться в чувствах своей первой любви.
Но Арсению было не семнадцать, а то, что испытывал историк к Шастуну, любовью он назвать никак не мог. Привязанность? Да. Зависимость? Возможно. Но любовь — что-то большее в понимании Попова.
Это и забота, и безграничное доверие, и принятие всех недостатков, готовность слушать человека, быть настоящим в общении с ним, не бояться страхов и осуждения, знать его до каждой реснички и расположения родинок, понимать с полуслова и с одного лишь взгляда.
Поэтому это «сказочное» представление историка о любви никак не клеилось с его поведением. Ведь он привык просто пользоваться своими партнёрами. А что мешало ему также обращаться и с Шастуном? Возможно, совесть. А может, закон.
Арсений посмотрел на мирно спящего Антона и улыбнулся краешком губ. Провёл ладонью по его кудрявым волосам. Нет, это не любовь. Это желание контролировать и... Не дать ему сделать ошибки, из-за которых он потом будет страдать всю жизнь.
Тёмные ресницы слегка подваливали, а Антон улыбнулся сквозь сон. Арсений положил руку на гладкую щёку Шастуна и подумал: «Нет, котёнок, я никогда в тебя не влюблюсь, ведь я не хочу причинить тебе боль и разбить твоё хрупкое сердечко. Я обещаю, я никогда в тебя не влюблюсь».