Школьник

Я сидел за последней партой, втиснутый в этот жесткий пластиковый стул, который с каждым минутой все глубже впивался в спину, оставляя на коже болезненные отметины. Мои ноги, небрежно закинутые на стол, предательски дрожали — мелкая, неконтролируемая дрожь, которую я тщетно пытался скрыть. В горле стоял комок, горячий и колючий, будто проглотил раскаленный уголек.

Учебник лежал под телефоном — чистая формальность, прикрытие. Его страницы были раскрыты на середине, но слова расплывались перед глазами в бессмысленную кашу. Взгляд, предательски непослушный, каждые пять секунд соскальзывал к двери — к этому темному прямоугольнику, где в любой момент мог появиться ее силуэт. Я ловил себя на том, что задерживаю дыхание, когда в коридоре раздаются шаги, и выдыхаю, когда они проходят мимо.

Хенк сидел рядом, выбивая нервную дробь пальцами по столу. Его ноготь, обкусанный до мяса, оставлял на пластике липкие следы — раз-два-три, этот навязчивый ритм сливался с тиканьем часов над доской, отмеряющих последние секунды перед бурей. Каждый удар отдавался у меня в висках, как молоточек невролога, проверяющего рефлексы.

— Если ты сейчас что-то выкинешь, я тебя сам прибью, — прошипел он так тихо, будто слова вырывались у него из горла против воли, что я едва разобрал слова, но в его голосе была та самая опасная нота, которая всегда означала: «Это уже не шутки». Его горячее дыхание обожгло мою щеку, пахнущее мятной жвачкой и чем-то металлическим — страхом или адреналином.

Я видел, как его глаза, обычно спокойные, теперь потемнели, стали почти черными, зрачки расширились, поглощая радужку. В них плавала настоящая паника, та, что заставляет сердце биться чаще, а пальцы непроизвольно сжиматься. Его челюсть напряглась, резко очертив скулы, и я понял: он действительно готов броситься на меня, схватить за плечи, встряхнуть — лишь бы остановить. Спасать меня от меня же самого.

Я махнул рукой, но жест вышел резким, неестественным, будто мои суставы вдруг стали деревянными. Пальцы сами собой сжались в кулак, ногти впились в ладонь, оставляя на коже полумесяцы. 

— Расслабься, — голос звучал хрипло, будто сквозь слои ваты, сквозь туман, затянувший мозг. Я сглотнул, чувствуя, как пересохшее горло сопротивляется. — Я просто... изучаю новый педагогический состав.

Рита фыркнула. Ее смешок прозвучал резко, как хлопок пробки, и тут же рассыпался в тишине. 

— Изучаешь. Ага. — Она прищурилась, и в ее взгляде мелькнуло что-то между восхищением и ужасом. — У тебя глаза сейчас, как у маньяка из дешёвого триллера, который нашёл себе новую жертву.

Я закатил глаза, пытаясь скрыть дрожь в голосе: 

— Рит, тебе бы поменьше тру-крайм смотреть... — протянул я, но голос вдруг стал чужим – хриплым, сдавленным, будто кто-то сжал мне горло.

Тишина повисла между нами, густая, как сигаретный дым. Я чувствовал, как она обволакивает меня, проникает в легкие, смешивается с кровью. Где-то за окном пролетела птица – одинокий темный силуэт на фоне бледного неба. Ее тень мелькнула на стене, резкая и неожиданная, и я невольно вздрогнул, почувствовав, как по спине пробежали мурашки.

И тут дверь открылась.

Скрип петлей прозвучал, как выстрел в этой гнетущей тишине.

Она вошла. 

Не спеша. Будто время вокруг неё замедлилось, подчиняясь ее ритму. Воздух в классе словно загустел, наполнившись электричеством, которое щекотало кожу и заставляло волосы на затылке шевелиться.

Она двигалась легко, не спеша, с той же лёгкой небрежностью, будто ей всё равно, что здесь происходит. Каждый шаг был точным, выверенным – будто она знала, что все взгляды прикованы к ней, и наслаждалась этим.

Волосы теперь теперь были собраны в строгий хвост, открывая шею — бледную, с едва заметным биением пульса у основания горла. Пиджак слегка расстёгнут — под ним белая блузка, чуть помятая. 

Класс затих. Даже воздух будто перестал колебаться, застыв в почтительном молчании. Последний шёпот замер на губах у самых болтливых, словно её один лишь взгляд мог обжечь.

В воздухе повисло напряжение – тяжелое, сладкое, как предвкушение. Оно обволакивало кожу, заставляя сердце биться чаще, а ладони — слегка потеть.

Я задержал дыхание.

— Good morning [1], — её голос тихий, но чёткий разрезал тишину.

Она подняла глаза от журнала – медленно, будто давая каждому время осознать ее присутствие, почувствовать тяжесть её внимания. Ресницы приподнялись, открывая взгляд — холодный, оценивающий, безжалостно точный. Он скользнул по рядам, и даже самые дерзкие непроизвольно съёжились, будто под прицелом. 

— I'm Elena Nikolaevna. I'll be your English teacher. [2]

Пауза. 

Она позволила этим словам раствориться в воздухе, давая им осесть в сознании.

— Hope you're not the type who thinks English is just «London is the capital of Great Britain». We'll go deeper. [3]

Кто-то сдавленно хихикнул, но тут же замолк, будто испугался нарушить эту хрупкую тишину. 

Она положила журнал на стол — аккуратно, почти нежно, но в этом жесте читалась железная решимость. Пальцы её скользнули по обложке, оставляя на глянцевой поверхности едва заметные отпечатки. 

Руки скрестились на груди, подчёркивая строгость линий её фигуры. Пиджак слегка натянулся на плечах, обрисовывая чёткий силуэт. Пальцы — длинные, тонкие, без колец — сцепились так, что костяшки побелели от напряжения. 

Я не мог отвести взгляд. 

Казалось, она излучала что-то — холодное, манящее, опасное. Как огонь, который обжигает, но к которому невольно тянет руку.

— Alright. Let's get acquainted. [4]

Её голос, низкий и бархатистый, обволакивал класс. Её взгляд скользил по рядам — медленно, неспешно, будто она не просто пересчитывала учеников, а вскрывала каждого из нас, как консервную банку, добираясь до самого нутра.

И остановился на мне.

На долю секунды. 

Но мне показалось, что прошла вечность. 

Её глаза — прозрачные, как лёд на рассвете, с едва уловимыми золотистыми вкраплениями вокруг зрачков — пронзили меня насквозь. В них не было ни любопытства, ни удивления — только холодная, хищная осведомлённость, будто она уже прочитала меня, как открытую книгу. 

В уголке губ дрогнула тень усмешки — едва уловимая, но от этого ещё более обжигающая. Будто она уже знала, какие мысли роятся у меня в голове, какие сценарии я прокручиваю, сидя за этой партой. 

Я почувствовал, как у меня подрагивает колено — предательски, неконтролируемо. Мышцы напряглись сами собой, пытаясь подавить эту дрожь, но тщетно.

Бля.

Слово пронеслось в голове глухим эхом, и я стиснул зубы, чувствуя, как горло пересыхает, а пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. 

Она уже отвела взгляд, переключившись на следующий ряд, но ощущение — будто меня только что раздели догола — не проходило. 

Где-то за спиной зашуршали листы учебника, кто-то прочистил горло, но звуки казались приглушёнными, будто доносящимися из другого измерения.

Хенк пнул меня под столом, и острая волна боли резко вонзилась в голень, разрывая тот странный транс, в который я погрузился.

— Кис, дыши, — прошипел он, и в его голосе прозвучала настоящая паника, словно он только что увидел, как я стою на краю пропасти. 

Я содрогнулся и сделал вдох.

Глубокий.

Обжигающий.

Воздух врезался в легкие, как лезвие, наполняя их едким холодом. Но даже этот глоток не смог заглушить жжение в груди — то самое, что разгоралось с каждой секундой, пока её взгляд скользил по классу.

Но что-то подсказывало — это только начало.

Она стояла у доски, слегка облокотившись на край стола, и солнечный свет, пробивавшийся сквозь пыльные школьные окна, золотистыми бликами скользил по её пальцам. Длинные, тонкие, с аккуратно подстриженными ногтями — никаких украшений. Только старые часы с потёртым кожаным ремешком, будто снятые с чьей-то руки в последнюю минуту. 

— Ты вообще жив? — Мел толкнул меня локтем, его касание резкое, но в голосе сквозила тревога. Я лишь машинально кивнул, не в силах оторвать взгляд от неё.

От того, как её губы — чуть бледные, но мягко очерченные — слегка шевелятся, когда она читает список, будто пробуя каждое имя на вкус. От того, как одна упрямая прядь выбилась из строгого хвоста и теперь колышется в такт её дыханию, золотистая на фоне темного пиджака. 

Мои ладони стали влажными, пальцы непроизвольно сжались, оставляя на коленях мокрые отпечатки. А в груди колотилось что-то горячее и беспокойное — рой ос, запертый под ребрами, жужжащий, жалящий изнутри, не дающий ни секунды покоя.

— Так, пацаны, — Рита прикрыла рот ладонью, но её шёпот разносился по всему ряду. Глаза её блестели с неподдельным азартом, а губы растянулись в хищной ухмылке. — Ставлю пятьсот, что Киса либо сейчас облажается, либо сделает что-то эпично-тупое.

— Идёт, — фыркнул Хенк, сжимая кулаки так, что костяшки побелели, выступая под натянутой кожей. — Потому что «либо» тут лишнее. Он сделает и то, и другое.

Я швырнул в них смятый листок, но жест вышел каким-то вялым, рассеянным — будто всё моё внимание было приковано к одному единственному человеку в этой комнате. 

Потому что она повернулась.

— So... [5]

Её голос – тихий, с едва уловимой хрипотцой, будто она только что проснулась или слишком долго курила на школьном крыльце – заставил класс затихнуть в одно мгновение. 

— Let's start with introductions. Name, hobby, and... [6]

Её голос растекся по классу, густой и обволакивающий, как тёплый мёд. Он был низким, бархатистым, с лёгким акцентом, который я не мог определить — то ли едва уловимый британский оттенок, то ли что-то более экзотическое, восточное. Но именно эта неуловимость заставляла кожу покрываться мурашками, а дыхание — застревать где-то в верхней части груди. 

Её пальцы слегка постучали по столу — лёгкий, нетерпеливый ритм, словно она уже знала, что кто-то попадётся на крючок. Кончики её ногтей, покрытые прозрачным лаком, отбрасывали бледные блики под люминесцентными лампами.

— One secret. Just to make it interesting. [7]

Класс взорвался смешками, перешёптываниями, но я едва их слышал. В ушах стучала кровь. 

— Серьёзно? — Локон озирался по сторонам, его глаза — широкие, испуганные — искали поддержки среди одноклассников. — А если секрет позорный? 

Она подняла бровь – медленно, так, что казалось, будто она наслаждается моментом. Её взгляд скользнул по нему, оценивающий, почти хищный, и губы приоткрылись в лёгкой улыбке.

— Тогда вдвойне интересно.

И вот уже первый доброволец — Толстый с первой парты — бормотал что-то про кино и боязнь темноты. Его пухлые пальцы нервно перебирали край учебника, оставляя на страницах влажные отпечатки. Класс хихикал, но смешки звучали приглушенно — будто все боялись пропустить что-то важное. 

Потом очередь дошла до Риты, которая, не моргнув глазом, заявила, что коллекционирует крышки от пива и однажды украла табличку с улицы Ленина. Она сидела, развалившись на стуле, одна нога перекинута через другую, и смотрела на Елену Николаевну с вызывающим блеском в глазах — словно проверяла, насколько далеко можно зайти. 

— Смело, — Елена Николаевна кивнула, и в уголке её рта дрогнула тень улыбки. — Next? [8]

И тут я понял — моя очередь. 

Сердце резко рвануло вперёд, ударившись о рёбра, будто пытаясь вырваться наружу. Хенк напряжённо сжал кулаки под партой, его пальцы побелели от нажима, будто он готов был в любой момент схватить меня за шкирку и вытащить из класса. Но было уже поздно. 

Я встал. 

— Иван, — сказал я, нарочито медленно, чувствуя, как где-то под рёбрами предательски ёкает. — Хобби... мм, нарушать правила.

В классе засмеялись, но смех этот прозвучал где-то далеко, будто сквозь толстое стекло.

Она не улыбалась.

Но её взгляд задержался на мне — не как учительницы на ученике, а как... как фехтовальщика, заметившего опасный выпад. Глаза её сузились, зрачки расширились, вбирая в себя свет, а губы слегка приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но передумала. 

Тишина. 

Глубокая, тяжёлая, натянутая, как струна перед разрывом. 

Потом она медленно наклонила голову, и прядь волос соскользнула на лоб, затеняя один глаз. 

— Interesting, [9]  — произнесла она, и её голос звучал тихо, но так, что мурашки побежали по спине, как ледяные пальцы, прочерчивающие невидимые узоры на коже. — А секрет? 

Голос её был спокойным, но в нём слышался лёгкий вызов — будто она уже знала, что я скажу, и ждала, осмелюсь ли я до конца. 

Я наклонился чуть ближе, упираясь руками в парту, и почувствовал, как дерево холодит ладони, впитывая тепло моих пальцев. Где-то в груди стучало что-то горячее, беспокойное, как птица, бьющаяся о клетку.

— Обожаю, когда меня выгоняют с уроков.

Тишина. 

Глубокая, тяжёлая, как перед грозой. 

Потом — взрыв хохота. Даже Мел схватился за голову, его глаза широко раскрылись, а губы дернулись в непроизвольной улыбке, но взгляд говорил яснее слов: «Ну вот, началось...»

А она... 

Она не злилась. 

Она смотрела. 

Прямо. Без укора. Без раздражения. Будто видела не мою дурацкую ухмылку, а что-то за ней — что-то, чего я и сам ещё не понимал.

— Иван... 

Её голос, низкий и чуть хрипловатый, обвёл моё имя бархатом, обжёг кончики слогов чем-то неуловимо тёплым — так, что мурашки побежали по спине. Мой язык никогда не сворачивался в такие мягкие, почти ласковые звуки. 

— If you want to be expelled so badly... [10]

Пауза. 

Тишина, натянутая, как тетива. Её губы — нежно-розовые, чуть блестящие от бальзама — приоткрылись, будто она вдыхала воздух, чтобы досказать. А я застыл, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. 

— ...you'll have to try harder. [11]

БАМ. 

Класс взорвался. 

Рита подпрыгнула на стуле, чуть не вскочив на ноги, как ошпаренная, её кудри дёрнулись в такт визгу, прикрытому ладонью. Хенк закатил глаза, стукнувшись лбом о парту — его стон был одновременно восхищённым и страдальческим. А у меня... у меня внутри вдруг стало горячо. 

Не просто тепло — остро, ярко, будто кто-то влил в грудь расплавленный сахар. Он разливался по венам, обжигал рёбра, заставлял пальцы непроизвольно сжиматься.

— О, БОЖЕ, ОНА ТЕБЯ ТОЛЬКО ЧТО...

Но я уже не слышал. Потому что она улыбалась. Настоящей, едва заметной улыбкой — будто знала, что я только что поджёг фитиль, и ей было любопытно, как долго он будет гореть.

— А теперь откройте учебники. 

Резкий поворот. Её голос снова стал как сталь — чёткий, холодный, без намёка на ту секундную слабину. 

Но я-то видел. 

Видел тень улыбки, которая ещё дрожит на её губах. 

Видел искру в её взгляде, когда она бросила последний взгляд через плечо. 

И чёрт возьми... 

Я добьюсь, чтобы она улыбнулась так снова. 

***

После звонка воздух в классе сгустился, наполняясь электрическим напряжением.

Тяжёлый, спёртый воздух будто пропитался статикой — каждый вдох обжигал лёгкие, каждый выдох оставлял на губах привкус чего-то опасного, неотвратимого.

Хенк бросил на меня взгляд — не просто тревожный, а предостерегающий, словно я стоял на краю обрыва, не осознавая глубины пропасти под ногами. Его пальцы сжали мой рукав так сильно, что ткань натянулась, грозя разорваться.

— Кис... — его голос прозвучал приглушённо, будто сквозь вату. 

Он будто уже видел, во что это выльется – видел меня, разбитого, исключённого, но всё равно упрямо лезущего напролом. 

— Что? — я развёл руками с наигранной невинностью, но ладони уже покрылись липкой испариной, а висках стучало, будто кто-то молотком выбивал ритм моего же собственного безумия. 

Он провёл рукой по лицу, и я заметил, как дрожат его пальцы. 

— Ты...

— Я ничего не сделал, — перебил я, нарочито медленно перелистывая учебник. Буквы расплывались перед глазами, превращаясь в чёрные мушки, но я всё равно делал вид, что читаю – только чтобы не смотреть ему в лицо.

— Кис, серьёзно, — встрял Мел, его обычно спокойные, чуть сонные глаза теперь сверкали тревогой.

Он наклонился ближе, и запах его дешёвого геля для волос ударил в нос — сладковатый, химический, как сигнал тревоги.

— Прекращай, что бы ты ни задумал.

Я прикусил губу, чувствуя, как где-то глубоко внутри, под рёбрами, что-то ёкнуло — то ли страх, то ли азарт. 

— Мел, ты же знаешь — я никогда не упускаю своего. 

Мои губы растянулись в ухмылке, но в груди что-то болезненно сжалось, будто кто-то сжал сердце в кулаке.

Хенк притянул меня ближе, его горячее дыхание обожгло ухо, а голос прорывался сквозь зубы, хриплый и сдавленный: 

— Кис, ты вообще вменяемый? 

Пауза.

— Это же учительница, блять! 

Его слова ударили в висок, но я только закатил глаза, притворяясь, что это меня не касается. 

— Ты что, совсем... 

Я не ответил. Не мог ответить.

Потому что она собирала книги, и снова этот жест — лёгкое движение пальцев, поправляющих заколку. Её волосы, золотистые под люминесцентными лампами, выскользнули из-под зажима, и она с лёгким раздражением откинула их назад. В этом движении было что-то невыносимо интимное — будто я подсматривал за чем-то личным. 

— Елена Николаевна! 

Мой голос сорвался с губ громче, чем нужно, резко, почти истерично, будто кто-то вырвал это восклицание прямо из груди. 

Класс замер — даже самые отчаянные болтуны оборвали фразы на полуслове, повернув головы в мою сторону. Почуяли драму. 

Она не обернулась сразу — сначала медленно, с какой-то невыносимой грацией, закончила складывать бумаги, проведя пальцами по краям листов, выравнивая их. Потом подняла голову, и солнечный луч из окна скользнул по её скулам, оставив на коже тёплый отсвет. 

— Yes? [12]

Её голос был ровным, но в глазах — предостережение. Я почувствовал его кожей — будто лёгкий ожог, оставляющий после себя покалывание. 

— А домашку как-то особенно оформлять? 

Слова вылетели сами собой, глупые, неуместные, но других не нашлось — язык будто онемел, а в голове стучало только одно: «Не уходи. Ещё секунду. Ещё взгляд.»

Она смотрела на меня. Секунду. Две.

В классе стало так тихо, что я слышал, как у кого-то падает ручка, а за окном каркает ворона, как Хенк затаил дыхание рядом. 

— Just make sure it's done. [13]

Наконец она ответила, и в уголке её губ дрогнула тень улыбки — мимолётная, почти неуловимая, но я увидел. Увидел и запомнил.

И направилась к двери.

Но я уже вскочил с места, опрокинув стул. Грохот разнёсся по классу, эхом отразившись в моих висках.

— А если вопросы будут? Можно после уроков подойти?

Тишина. Гробовая.

Где-то сзади раздался тихий свист. Анжела ахнула, прикрыв рот ладонью — её глаза стали огромными, будто она видела что-то запретное. 

Она остановилась у двери. Не обернулась. 

— My door is always open... For educational purposes. Мои двери всегда открыты... в образовательных целях.

И ушла. 

А я стоял, и в груди — бешеная дробь, будто я только что спрыгнул с крыши. Руки дрожали, а в горле стоял ком — горячий, плотный, мешающий дышать.

Но где-то глубже, под рёбрами, что-то зажглось. 

Что-то опасное.

— Ты... Ты совсем ебнулся, — Хенк схватил меня за плечо, его пальцы впились в кожу почти до боли. 

— Я ничего не сделал, — мой голос дрожал, предательски выдавая волнение, которое клокотало внутри, как шторм в стакане воды. 

— Ничего? — Анжела подошла ближе, её духи — сладкие и удушающие — въелись в ноздри, заставляя слегка морщиться.

Она склонила голову набок, и её тёмные локоны упали на плечо, блестя под люминесцентными лампами.

— Кис, ты только что на глазах у всего класса...

— Спрашивал про домашку! — я ухмыльнулся, но внутри всё горело — адреналин разлился по венам, горячий и опьяняющий, как крепкий виски. 

— Ребят, — шептала Рита, широко улыбаясь.  Её глаза смеялись, сверкая озорными искорками. — Вы видели, как она на него посмотрела?

— Как? — хором спросили мы, наклоняясь к ней, как заговорщики, готовые поделить добычу. 

Она ухмыльнулась, довольная произведённым эффектом, и приподняла бровь, драматично затянув паузу: 

— Как на мину. Которая вот-вот рванёт. 

Хенк простонал, закрыв лицо руками, его плечи содрогнулись от немого отчаяния. Мел закатил глаза так, что стали видны только белки, и шумно выдохнул, словно в его груди лопнул воздушный шар.

А я... 

Я уже знал, что сегодня после уроков буду дежурить у кабинета английского. 

Совершенно случайно.

И я добьюсь её внимания. 

Даже если это будет последнее, что я сделаю в этой школе.

___________________________________________________

[1] — Доброе утро
[2] — Меня Зовут Елена Николаевна, я буду вести у вас английский язык
[3] — Надеюсь, вы не из тех, кто думает, что английский - это просто «Лондон - столица Великобритании». Мы углубимся
[4] — Хорошо, давайте познакомимся
[5] — Итак
[6] — Давайте начнём со вступления. Имя, хобби и...
[7] — Один секрет. Чтобы сделать это интереснее.
[8] — Следующий?
[9] — Интересно
[10] —  Если вы так сильно хотите, чтобы я выгнала вас,
[11] — вам придётся постараться лучше.
[12] — Да?
[13] — Просто убедитесь в том, что она сделана