Глава 9. Человек у окна.
Мой бумеранг со свистом приблизился к психопату и начал разворачиваться. Злодей без комплексов или страха перехватил лезвие и чуть сжал его правой ладонью. Из пореза, оставленного на руке синеволосого дьявола, засочилась кровь, которая испачкала лезвие. От подобающего холодному оружию вида осталось мало: в середине бумеранг сначала побелел от накала, а затем постепенно распался на частички разного размера. Оставшиеся в относительной целости части бумеранга упали под ноги злодея. А тот сделал шаг в нашу сторону.
— Шигараки Томура... — проговорил туман, "голова" которого оказалась близко к этому бледному психу. — Они ведь студенты, зачем их убивать?..
— Замолчи, Куорогири, — лениво произнёс голос из-под ладони на лице Томуры. — Дело как раз и в этом, что та девчонка всего лишь ученица-первогодка. На вид ей не больше семнадцати лет. Мне обидно, что такая дерзкая особа уже в столь юном возрасте посягает на чью-то, а в особенности мою, жизнь. Чувствую себя ущербно.
— И мало тебе! — крикнула я. В таком состоянии мне не было страшно за себя.
Послышался приглушенный смех. Шигараки сделал ещё шаг, и на его пути встал туман, а через секунду в воздухе появилась ещё одна тёмно-фиолетовая дыра, из которой вышел синеволосый. Его красные глаза, гневным алым пламенем горящие из-за завесы волос и между пальцами трупно-голубого цвета ладони, читали душу и мысли и, как твари из книги про волшебство, высасывали всю радость. Этот псих потянул ко мне руку и коснулся моего лица всей ладонью. Я ждала, что же должно случиться, но ничего за этим не последовало. Да и сам Шигараки, похоже, был удивлён неэффективностью прикосновения. Его глаза на долю минуту раскрылись шире, но вскоре он со вздохом закрыл их и лукаво, словно о чём-то догадываясь, ухмыльнулся сухими покрытыми белыми шрамами губами.
— А ты крут, Сотриголова. Жаль только, что тебе<i> придётся</i> моргнуть. Ному, обеспечь. — произнёс злодей. Громила ещё раз приложил учителя лицом в землю, на этот раз ощутимо сильнее прежнего. По воде снова поползли круги. Аизава протяжно застонал и больше не подавал признаков жизни.
Как только стих стон учителя, моё лицо обожгло невыносимой болью, как если бы на меня полили жидкой лавой прямиком из жерла вулкана. Закрыв глаза, чтобы их не выжгло, я схватила Шигараки за руку и потянула на себя. Он упал в воду, всё ещё держась за моё лицо. Недолго думая, я пырнула его по руке лезвием, а второй рукой смахнула с его лица ладонь. Почему-то Шигараки больше заволновался именно из-за потери этой вонючей культяпки, чем о довольно глубоком порезе. Он оттолкнул меня в воду, а сам бросился на поиски ладони.
Вода немного притупила боль, которая распространилась по всему моему лицу, но я всё равно не могла придти в себя от болевого шока. Хоть мы и были у берега, обрыв был глубоким, и меня медленно тянуло в тёмную беспросветную бездну, всё ниже и ниже, глубже и глубже. Мутным от воды зрением я глядела на расплывчатые силуэты людей на поверхности и красные разводы в кристально-чистой воде. Я устало и изнемождённо сомкнула веки. Да, умереть мне нужно сегодня, утонуть всё в том же пруду. Почти в бесчувственном состоянии я не была способна о чем-то думать и осознать, что происходит. Воздух кончался. В ушах гулко отдавались чьи-то голоса. Вода слабо колебалась. Волну как будто бы гладили меня по голове, словно пытаясь утешить или отвлечь от боли. Меня снова вытащили из воды, кто-то что-то кричал, меня пытались привести в чувство, но напрасно. Я не понимала настоящего, не помнила прошлого и не думала о будущем. Моё сознание медленно гасло, как слабая восковая свеча, светившая ночь напролёт и обязанная сойти на нет, неярко вспыхнув тёплым огоньком на прощание.
* * *
Снова коридор. За окном всё так же садилось огромное ярко-красное солнце. Мои шаги снова разносились по всему зданию, стоило каблукам ботинок коснуться пола. На этот раз я не хотела терять время и направила свой путь к двери, которая была и в прошлом сне. Биение сердца, как тогда, оглушало вместе со стуком шагов, но я безбоязненно протянула руку к ручке двери. Она мягко отворилась, стоило мне только слегка толкнуть её. В классе, который эта дверь разделяла с коридором, царил мягкий, золотисто-малиновый полумрак. У окна стояла долговязая худая фигура человека, который задумчиво глядел на матово-серые облака у горизонта, предвещающие ночной дождь или завтрашнюю жару. Человек повернул голову, и в лучах заходящего солнца сверкнули его глаза, обращённые ко мне из-под мягкой пряди тёмных волос...
— <i>Проснись. Уже пора.</i>
* * *
Я медленно открыла глаза. Взор упирался в горящую длинную светодиодную лампу, которая слепила привыкшие к непроглядной темноте глаза. Я поморщилась и отвела взгляд. Обзор немного преградило нечто, напоминающее тонкую марлевую ткань и расположенную прямо перед глазами но даже через него я увидела тёмно-серый квадрат окна на фоне белой стены, которая могла быть только стеной больничной палаты.
В голове пронеслись события сражения. Сколько же прошло времени с того момента, как я перестала что-то чувствовать? Что с остальными? А теперь самое главное: где я?
Ответ пришёл сам собой. С другого конца помещения, в котором я находилась, послышался звук открывшейся двери. Я повернула голову в ту сторону и посмотрела на вошедшего.
— Исцеляющая девочка? — хрипло спросила я, приглядевшись. Старушка, которая была моей посетительницей и, похоже, лечащим врачом, по-матерински улыбнулась, кивнула и подошла.
— Как твоё самочувствие? Болит что-нибудь? — взволнованно спросила она. Я пожала плечами.
— Пока ничего, жить, кажется, буду. — честно ответила я и хотела потереть голову, но рука была словно налита свинцом. Когда я с усилием подняла её, нащупала пальцами бинтовую повязку на лице и в волосах. — Что произошло?
— Ужас произошёл, — вздохнула Целительница и отвернула голову, поворачиваясь ко мне в профиль. — Тебя едва спасли, хвала небесам, что ты жива осталась. Жить ты, конечно, будешь, но какое-то время придётся носить на лице бинты, принимать лекарства и больше отдыхать. Хотя, при твоей регенерации за три дня мало что осталось от того, что было, когда ты сюда попала.
— Как три дня? Неужели я валялась тут всё это время? — выпалила я, о чём пожалела, потому что голову пронзило тяжёлой болью, как будто кто-то добрый ударил меня тяжёлым молотом по пустой черепушке.
— Именно. — ответила Девочка. Повисло молчание, которое снова нарушила она. — Кроме тебя и учителей никто не пострадал, так что...
— Что с Аи... Аизавой-сенсеем? — ещё раз громко спросила я против собственной воли и резко села на кровати. Голова заболела вдвое сильнее, и я с глухим стоном опустилась на подушку.
— Живой, не волнуйся, — мягко улыбнулась Целительница, посмотрев на меня и заботливо погладив по плечу. — Недавно тоже интересовался о твоём здоровье.
— Он? Не верю... — удивилась я. Повернув голову, я заметила на тумбочке пакет с красными яблоками. Проследив за моим взглядом, Девочка пояснила:
— Это от бабушки. Ну и напугала ты её! Никогда я не видела Марокс такой взволнованной... Когда она узнала, что твой классный руководитель фактически спас в некотором роде твою жизнь, тоже не поверила, но потом буквально расцвела.
— Спасибо вам за информацию и лечение, — поблагодарила я. — Простите мою просьбу, но передайте, пожалуйста, часть яблок Аизаве-сенсею. Мало кто знает, но он их очень любит. Или по крайней мере, любил когда-то. — последнюю фразу я произнесла шёпотом, отвернулась от докторши и задумалась. А думать было над чем.
Вот, например, эта битва. Как из неё удалось выйти без сильных потерь? Почему Лига напала именно в этот день, откуда знала о расписании уроков Всемогущего? Но самое главное, почему они так никого и не убили?
Размышления над этими темами привели меня только к мигрени, а так, как голова и без того гудела пчелиным ульем, я решила сменить тематику хода мысли. Следующая тема для мозгования называлась "Что двигало мной, когда я стреляла в Томуру? Почему и что натолкнуло меня на столь необдуманный спонтанный поступок? Почему Аизава не велел бежать, когда Шигараки тянул ко мне свои тяпки, почему вместо этого пожертвовал своими глазами. Неужели он заволновался обо мне?". Я напрягла обе извилины, призвала на помощь логику, даже вытеснила мысли о своём голоде, но - увы и ах! - это оказалось труднее, чем я предполагала.
Вопросов было всё больше, а мыслей в пустой черепной коробке все меньше. Свинцом теперь наливались и веки. Я медленно погружалась в сон, обещая, что на этот раз я начну разговор с человеком у окна, даже если он окажется немым или, хуже того, будет горланить громогласные песни жестоким фальшем.
продолжение следует