Потерянная брошь
Фа-ак...Вот как знала! Обещала же себе не пить! Ни черта не помню... Чтобы я еще раз с Ваней в клуб пошла! Да ни в жизни!
— Проснулась? — Послышался женский голос над головой.
— Мам..?
— Хорошо погуляла, уже мать родную не узнаешь!
Мама смотрела на меня с суровым выражением лица, скрестив руки на груди. Но рассмотрев мое замученное с похмелья лицо, глубоко вздохнула и принесла с кухни стакан воды и таблетку.
— Спаси-ибо...-протянула я, и снова плюхнулась на мягкую подушку, закрывшись с головой одеялом. От яркого света люстры, готова начинала болеть с новой силой, поэтому я решила, что проведу этот день именно в таком положении никак иначе. Но через секунду моим планам пришел полный *** ну вы поняли.
— Алиса! — Крикнула мама и резко стянула одеяло, — Живо вставай и принимайся за уроки!
— Но я же все сделала!
— То, что ты сделала школьные уроки, которые, между прочим, обязана делать, это не значит, что ты можешь бездельничать.
И вот так всегда.
Она провела пальцем по аккуратно стоящим книгам на полке книжного шкафа и вытащила роман «Триумфальная арка» Эрих Марии Ремарк.
Я вздохнула, и устало встала с кровати. Мой путь лежал через кухню, на которой я взяла бутерброд, засунула его в рот и поплелась в ванную. Приняв холодный душ, я снова вернулась в комнату и принялась читать оставленную мамой книгу.
В понедельник первым уроком была ненавистная литература. И первым кого спросили, была я. Кто бы сомневался!
— Миронова, поведай нам о литературе тридцатых годов в целом.
Я вспомнила, что учила эту тему в субботу, наивно полагая, что смогу поставить учителя на место своим ошеломляющим рассказом, но из-за недавнего похмелья все как назло вылезло из головы. Я еще раз прокляла Ваню, потом этот несчастный клуб и начала рассказывать, судорожно вспоминая хоть что-нибудь.
— Ну...30-е годы происходит нарастание негативных явлений в литературном процессе. Начинается травля выдающихся писателей, таких как М.Булгаков, А. Платонов...
Я рассказывала все, что смогла вспомнить, но по виду Михаила Александровича этого было недостаточно.
Он помотал головой и влепил мне четверку, после чего вызвал к доске отличницу, дополнять мой рассказ. Она рассказывала, как будто в ее руках был учебник, и она тупо по нему читала. И как только люди запоминают все эти даты и биографии? Ей богу не понимаю!
Прозвенел спасительный звонок, и я собралась уходить, но меня снова обломали.
— Миронова, а вас я попрошу остаться. — Сказал мне холодным голосом Михаил Александрович. От его голоса у меня побежали мурашки, и я встала на месте не в силах пошевелиться.
— Твои ответы поверхностные и не отражают самой сути, — начал причитать учитель, — ты как будто специально опускаешь самое важное. Сегодня, после уроков зайди ко мне в кабинет и мы позанимаемся.
— Что? Но вы же говорили, что литературой будете заниматься со мной по средам и четвергам.
— А кто сказал, что мы будем заниматься литературой?
Мою неподвижность как рукой сняло. Я отпрыгнула от учителя чуть ли не до самой двери и уставилась на него. А он...рассмеялся...
— Не делай такое выражение лица. Я пошутил.
— Чего?! Ну, знаете, у вас шутки Михаил Александрович ....
Вдруг он опустил правую руку в карман брюк и достал от туда какую — маленькую вещицу и начал крутить ее между пальцев. Он думал о чем-то своем, явно забыв о нашем разговоре. Пользуясь моментом, я внимательнее присмотрелась к этой вещицы, у него в руке.
Это была МОЯ БРОШЬ! Откуда она у учителя?! Я же ее вроде в том клубе потеряла...Черт! И что мне теперь ему сказать? Что-то типо: Извините, я там в пьяном угаре потеряла дорогую мне вещь, если честно я не знаю, как и вас туда занесло, но можете мне ее отдать?
Но не успела я отойти от шока и произнести хоть слова, Михаил Александрович заговорил первым:
— Я был в клубе... в субботу и поцеловал одну девушку. После чего в моих руках оказалась эта брошь. Я не помню ее лица, только поцелуй, но уверен, что эта брошь принадлежит ей. Вещь дорогая, и я хотел бы вернуть владелице... Ты случайно не знаешь, чья она?
Я стояла как статуя с открытым ртом. Он что-то говорил про поцелуй. Поцелуй с какой-то девушкой, у которой случайно и взял эту брошь. Но брошь то моя и таких больше нет. Все-таки ручная работа под заказ. И это получается, что....Я ЦЕЛОВАЛАСЬ СО СВОИМ УЧИТЕЛЕМ ЛИТЕРАТУРЫ?!
***
— А...эм...зачем вы мне это рассказываете? — Поинтересовалась я, всеми силами сдерживая дрожь в руках.
В памяти начали воспроизводиться события моего загулья в субботу. Я вспомнила, как Михаил Александрович поцеловал меня, как его язык ласкал мой, и как я отвечала на этот поцелуй, как пыталась стянуть с него одежду, а он с меня...
Мои щеки загорелись, а тело бросало в жар, меня словно лихорадило.
— Не знаю... — Признался учитель и посмотрел на меня. — А ты чего такая красная? Я не так стар, чтобы забыть о всех прелестях жизни, да и ты, я уверен, тоже ходишь по клубам.
Мне хотелось вылететь из класса, школы, уехать в другой город, а лучше страну и больше никогда не возвращаться. Но ноги не двигались.
— Миронова, с тобой все в порядке? — С нескрытным беспокойством спросил Михаил Александрович.
— Д-даа...
Он скептически посмотрел на меня и подошел близко, приложив свою ладонь мне на лоб. Я боялась даже вздохнуть, не то, чтобы пошевелиться. Его дыхание заставляло сотни мурашек пробегать по моему телу каждую секунду, а рука на моем лбу заставляла краснеть так, что любой помидор обзавидуется. Да какой помидор, целая плантация!
— Вроде жара нет. — Констатировал учитель. — Но ты лучше иди домой, а занятия перенесем.
Я кивнула и собралась уйти, но какая-то неведомая сила охватила мой и без того больной разум и я подошла вплотную к Михаилу Алексеевичу. В следующую секунду я поцеловала его. Он ошарашено распахнул глаза, но скоро начал отвечать на поцелуй. Когда воздух почти закончился, я отстранила и сказала:
— Это моя брошь...
После чего я взяла из рук офигевшего учителя литературы драгоценность и пулей выскочила из кабинета.
«Дура ты, Миронова, дура!» — говорила я сама себе, приложив палец к губам, а в другой руке сжимая брошь.