Глава 21
Я играла с Артемом, в то время как Максим общался со своей матерью тет-а-тет. Мальчик улыбался и рассказывал мне о своих игрушках, изредка отвлекаясь на мои волосы, которые ему очень нравились и которые он постоянно трогал.
— Ты очень красивая, — немного картавя, сказал Артем, в очередной раз подбросив ладошкой локоны мои волос.
— Твоя мама тоже очень красивая, — улыбаясь, ответила я.
— Ты красивее, — произнес мальчик, запуская машинку. — А почему Максим называет мою маму своей мамой?
— Потому что она и его мама, он твой брат, — в ответ, запуская машинку, произнесла я.
Артем голубыми как небо глазами посмотрел на меня из-под «девичьи» пышных ресниц. Когда он вырастет, то определенно все девочки будут от него без ума.
— А почему у него есть папа, а у меня нет?
Его вопрос загнал меня в тупик. Вроде бы невинный и детский, но в тоже время переполненный слепой надеждой и толикой обиды, которая бывает только у детей, когда они еще всецело не осознают некоторых вещей в силу своего возраста.
— Тем, у тебя есть папа, и ты с ним вскоре познакомишься, — сказал вошедший в комнату Максим.
Я непонимающе посмотрела на него, в то время как белобрысый мальчишка с криками радости подбежал к Морозову, а он взял его на руки и прижимал к себе. В комнату следом вошла Анна, белая, как мел. Я явственно видела, что между ними что-то произошло и явно что-то не хорошее, но решила повременить с выяснением, пока мы не останемся наедине.
— Уже поздно, может, поедем домой? — мягко произнесла я, подходя к Максиму и положив руку на его плечо.
— Конечно.
Парень опустил мальчишку и потрепал его по светлым кучерявым волосам.
— Слушайся маму, Тема, а через неделю мы встретимся. Посмотришь, как я играю, и познакомишься со своим отцом, — подмигнув, сказал Макс и перевел свое внимание на маму. — Я пришлю билеты на самолет по почте, в аэропорту вас встретят. Надеюсь, от сына ты не будешь убегать, — с долей сарказма произнес парень.
Черт побери, что между ними произошло за эти полчаса?! Я определенно не улавливала сути, и мне не терпелось узнать, в чем собственно дело, и почему Анна с Артемом должны прилететь на игру к Максиму, а так же почему он вдруг решил познакомить мальчишку со своим отцом? Ведь я была уверенна, что под папой для Артема, имелся введу именно Виктор Игоревич. На все эти вопросы я хотела получить ответы и чем быстрее тем лучше.
— Не беспокойся, я сдержу свое слово, главное, сдержи свое, — холодно ответила Анна.
На этом какие-либо диалоги кроме прощальных закончились. Уже сидя в машине, я прокручивала последние события, пытаясь найти точку отсчета, когда что-то пошло не так, но этот момент ускользал от меня. Максим выкуривал очередную сигарету за этот вечер и игнорировал любые мои попытки завести диалог, глубоко погрузившись в свои мысли.
— Морозов, я что со стенкой разговариваю?! — вскипела я, раздраженная его игнором.
— Мелкая, не бузи, — протянул парень, делая последнюю тягу и выбрасывая сигарету в опущенное окно.
— А может, ты все же соизволишь со мной поговорить? — не желала уступать я.
— Может.
— Ты издеваешься?!
— Блять, Волкова, угомонись, — рыкнул Максим, с силой сжимая руль и выжимая педаль газа.
Я не понимала, что с ним происходит. С чего он так взъелся и почему срывается на мне? Почему он не может спокойно со мной поговорить и обсудить тревожащие меня вопросы? Почему он снова закрывается от меня как и в начале наших отношений? Что опять пошло не так? Я терялась среди сотни вопросов, на которые не могла найти и получить ответы.
Отвернувшись к окну, я сделала глубокий вдох и постаралась унять дрожь во всем теле. Обида скользкими лапками закрадывалась глубоко внутрь меня и терзала мое сердце. Я спешно смахнула скатившуюся слезу так, чтобы Максим не заметил. Больно... морально больно от его обращения со мной и даже в какой-то мере гадко. Паршиво...
Я почувствовала, как машина замедляет ход и съезжает на обочину, но я не хотела оборачиваться и смотреть на парня, так как я прекрасно понимала, что не смогу сдержать слезы. Я услышала, как щелкнула застежка ремня безопасности и мгновенно была притянута сильными руками прямо на коленки к парню.
— Прости меня, малыш, — зарываясь носом в мои волосы, прошептал Максим. — Я не хотел тебя обидеть.
— Не хотел, но обидел, — ответила я, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать.
И почему всегда так, когда тебя кто-то жалеет, то плакать хочется еще больше, чем до этого?
— Я вспылил, — крепче прижимая к себе, произнес Морозов.
— Угу.
— Что ты хотела узнать?
— Много чего, потому как я совершенно не понимаю, что произошло между тобой и твоей матерью, — вытирая слезы и хлюпая носом, сказала я.
— Плакса-вакса, — улыбнувшись, произнес Максим, разворачивая мое лицо за подбородок к себе и вытирая большими пальцами дорожки слез с моих щек. — Я все тебе расскажу, просто в какой-то степени я боюсь твоей реакции.
— Моей реакции?
— Именно. Понимаешь, то, что я намереваюсь сделать, может повлечь за собой лавину последствий, но я считаю, что мальчику нужен отец. И хоть мой не самый лучше в мире, но он любил меня и продолжает любить больше жизни. И я уверен в том, что для Темы он сделает все возможное. Даст билет в лучшую жизнь, в ту, в которую моя мать никогда не сможет его ввести.
— Но ведь она усыновила его для себя, а не для кого-то. Она воспитает его, и я уверена, обеспечит его всем, чем нужно. Конечно, не в той степени, в которой бы сделал это твой отец, но все же. В конце концов, это жестоко, заставлять ее сходится с человеком, которого она ненавидит, — возмутилась я только что сказанным словам.
Максим фыркнул.
— Ты сама видела, в каких условиях они живут, я не хочу, чтобы мой, хоть и сводный брат, прозябал в нищете.
— В каких условиях? Морозов, окстись! Совершенно нормальные, среднестатистические условия. Я в свое время жила еще хуже, чем твоя мама сейчас и ничего, все прекрасно. Ты, похоже, совершенно не понимаешь что такое нищета!
— Это ты не понимаешь, любовь моя, что, когда есть возможность жить по максимуму, то глупо этим не воспользоваться. А у этого мальчишки будет все, что он пожелает. Он никогда и ни в чем не будет нуждаться. Он будет лучшим из лучших, каким стал я, благодаря стараниям моего отца, хоть я ранее этого и не ценил.
— Я не верю, что это говоришь ты, — отрицательно покачав головой, произнесла я. — Ты ведь никогда не был зациклен на состоянии, деньгах. Ты никогда этим не восторгался и не устраивал показух, что же изменилось сейчас?
— Восприятие, — холодно бросил Максим, испытующе глядя на меня.
В его насыщенно зеленых глазах отображалась решимость и непоколебимость, а я не могла поверить, что все произнесенные слова сказал любимый мною человек, которого, как я думала, я знала. Но я ошибалась, он никогда не открывался мне, никогда не подпускал близко к себе, никогда не давал рассмотреть свою сущность. Он все время держал меня на расстоянии, давал мнимую надежду на то, что он мне раскроется. И я верила ему, не замечая, как он играет со мной, как он диктует свои правила, которым я слепо следовала.
Я попыталась перелезть обратно на свое сидение, но он не дал мне этого сделать. Крепко прижимая меня за талию к себе одной рукой, он другой сжал мой подбородок, заставляя смотреть на себя.
— Ты осуждаешь меня?
— Нет, — искренне ответила я. — Я просто не понимаю, что я делаю рядом с тобой. Ведь тебе нужна другая девушка. Лучшая из лучших, под стать тебе.
Морозов нахмурился, его губы сложились в одну сплошную линию, а по скулам едва заметно забегали желваки. Злился, определенно злился. Но на что, на правду? Что ж, в таком случае пусть злится.
— Ты для меня лучшая. И никто, слышишь меня, — с силой сжав мой подбородок, рыкнул Максим, — никто с тобой не сравнится!
— Да что ты, что-то слабо верится, — прошипела я практически в его губы из-за того, что он притянул меня к себе вплотную.
Мгновение и его губы накрыли мои в требовательном поцелуе, а руки развернули и усадили меня прямиком на него так, что мои ноги оказались по бокам от его ног. Он запустил свою руку в мои волосы и, натянув их, прижал меня еще сильнее к себе, продолжая терзать мои губы. Его свободная рука потянула собачку молнии моей куртки вниз, расстегивая ее, а позже и стягивая ее с меня. Он прикусил жилку на моей шее, вызвав у меня непроизвольный стон, и стал покрывать шею пылкими горячими поцелуями.
— Моя! — вырвался у него гортанный рык, и, скинув с себя куртку вместе с рубашкой, а затем и стащив с меня кофту, он снова безжалостно впился в мои губы, удерживая меня за талию.
У меня не было сил сопротивляться его напору. Да и разве я могла отказать ему? Он стал моей одержимостью, моей личной бездонной пропастью, в которой я погибала без возможности на спасение. Я любила его, любила до такой степени, что готова была простить ему все, все что угодно, лишь бы он всегда был со мной, лишь бы он никогда не оставлял меня. Я тонула в океане своих чувств, эмоций, которые я испытывала к нему. И мне было так хорошо на своем островке оазиса, что я была слепа и счастлива в своем неведении, но лишь до сегодняшнего дня.
Я оттолкнула его, впервые оттолкнула его за все время, что мы были вместе. Максим даже поначалу не осознал этого факта, а я попыталась выхватить свою кофту с пассажирского сидения и слезть с парня, но он не дал мне этого сделать.
Нахмурившись, Морозов сжал обе мои руки за моей спиной одной своей, а второй по привычке взял меня за подбородок, заставляя смотреть в свои пылающие желанием глаза.
— Ты отвергаешь меня?! — требовательно спросил он.
— Это ты отвергаешь меня от себя, — в тон ответила я.
— Серьезно?! И чем же?!
— Своим отношением! Ты никогда, никогда не был искренним со мной. Ты всегда закрывался от меня, всегда держал на расстоянии. И как не горько это осознавать, но я поняла это только сейчас. Я поняла, что совершенно тебя не знаю. Я не знаю, кто такой Максим Морозов на самом деле. Или же Максимилиан Морозов. Я ни черта про тебя не знаю, кроме твоей страсти к баскетболу, дорогим тачкам, элитной выпивке и прочих прелестях мажорной жизни, — как на духу вымолвила я.
Ухмыльнувшись Максим, приподнял лифчик, освобождая мою грудь и без лишних церемоний потянул за сосок так, как мне нравится, заставляя меня прогнуться в пояснице.
— Я ни для кого и никогда не был открытой книгой, но тебе я открылся в большей мере, чем когда-либо кому-либо. И если ты думаешь, что я позволю тебе в очередной раз уйти от меня под мнимыми предлогами твоего больного воображения, то ты глубоко в этом ошибаешься, любовь моя, — приторно, с расстановкой протянул Морозов, обведя языком контур моего соска.
Я ахнула, ощущая, как тело предает меня в умелых руках потрясающе пугающего парня напротив меня. От его прикосновений по коже поползли мурашки, а низ живота ощутимо стало тянуть, когда его пальцы расстегнули мои джинсы и проникли под тонкую ткань трусиков.
— Тебе нравится чувствовать свою власть надо мной, — собравшись с мыслями, произнесла я, стараясь бороться с инстинктами.
— Мне нравится чувствовать, как ты хочешь меня — это высшая похвала, точка безвозвратного признания того, что я тебе небезразличен.
— Ты и так знаешь, что я к тебе чувствую.
— Нет, я не верю словам, я верю тому, что чувствую и вижу. А сейчас я вижу сгорающую от желания девушку, которая пытается бороться с собой, но у нее ничего не получится, потому что она — моя.
Я не успела отметить тот момент, когда Максим освободился от своих брюк, попросту спустив их, и когда он успел надеть резинку, но то, как он медленно насаживал меня на себя, я прочувствовала отчетливо, со стоном, сорвавшимся с моих уст. Это пытка, когда он играется со мной, медленно и нежно входит в меня, а после так же терпеливо выходит. Я начинаю двигать бедрами, стараясь увеличь темп, но он лишь довольно ухмыляется и продолжает дразнить меня. Дьявол! Я не могу это выдержать и начинаю просить, на что он безжалостно начинает играть с моим клитором, практически доводя меня до грани и останавливается. Я практически вою от ноющего чувства внизу живота, и тогда он резко вторгается меня и начинает наращивать темп. Я не сдерживаюсь больше и громко оглашаю свое удовольствие сладостными стонами. Стараюсь поймать его губы своими губами и взрываюсь от фееричных ощущений настигающих меня. Максим какое-то время продолжает грубо иметь меня, после чего постепенно сбивается с ритма и со стоном на губах кончает, утыкаясь носом в мою ключицу и шумно вдыхая воздух.
Мы стараемся отдышаться и довольно улыбаемся друг другу, замечая, что окна в машине запотели, а рядом проносятся на скорости другие автомобили, ведь мы остановились где-то посреди города. Хорошо хоть не в его центре.
***
Я вырисовывала замысловатые узоры на груди Максима в спальне номера отеля, в то время как он перебирал мои волосы, о чем-то размышляя. Завтра нам предстоит долгая дорога домой, а через несколько дней состоится полуфинал по баскетболу.
— Ты все еще считаешь мой поступок эгоистичным и жестоким по отношению к матери? — неожиданно разрезал тишину голос Морозова.
— Я считаю, что ты не прав. Она не обязана отдавать Тему на попечительство твоего отца, потому как он ни ему, ни ей никто, — ответила я, не отрываясь от своего занятия.
— Он все еще ее муж.
Я оторвала свою голову от плеча парня и посмотрела в его глаза, наполненные непреклонностью и решительностью.
— Муж? Но, разве они не развелись?
— Нет, они все еще в браке.
— Но как такое возможно, если считалось, что она умерла, то брак должен был быть расторгнутым...
— Ее смерть была спектаклем для меня. Отец же для себя оставил гарантию того, что она не сможет выйти замуж, потому как по документам она уже замужем. Вроде бы отпустил, а вроде бы и остался держать поводок, только значительно удлинив его.
— Максим, но разве это не жестоко?! Он же ей всю жизнь сломал из-за своих желаний! — возмущенно произнесла я, присаживаясь на коленки, всматриваясь в глаза парня.
— Не без этого, — по большей части равнодушно ответил Морозов.
— Не без этого?! И это единственное, что ты можешь сказать? Ты же ненавидел его из-за того, что он делал с твоей матерью, а теперь ты становишься на его сторону? Да что с тобой не так?!
Я была обескуражена, не в силах поверить в то, что он нашел оправдания поступкам своего отца. Столько лет ненависти и презрения, что томились в его сердце, не могли бесследно исчезнуть. Я не понимала, что послужило толчком для таких кардинальных изменений его восприятия всей ситуации в целом. Не понимала, зачем он хочет принудить свою мать снова общаться с ненавистным ей человеком и вплетает туда Тему.
— Моя ненависть к нему не угасла, но знаешь что, если раньше я ненавидел только его, то теперь похожее чувство я испытываю и к матери, которая ни разу за пятнадцать лет не соизволила воскреснуть в моей жизни, — чеканя каждое слово, произнес парень.
— Черт побери, Морозов! Каким образом она должна была это сделать? Послать почтового голубя?! Она же скрывалась от твоего отца, она не могла вот так бездумно раскрыть себя!
— Конечно, гораздо проще было бросить меня с ним!
Максим встал с кровати, жестикулируя руками. Его лицо исказилось в гримасе гнева, по скулам бегали желваки, а глаза пылали. В последнее время он часто молниеносно заводился, раздражаясь по любому поводу, и даже я не могла унять его пыл. Я, так же как и он, встала с кровати, но не решалась подойти к нему вплотную и держалась на расстоянии. Изучая его взглядом своих карих фактически черных глаз, которые ему так нравились. Я не хотела ссориться, совершенно не хотела ощущать глухую боль в районе сердца и изводить себя, но мои слова вырвались из моих уст произвольно, повергнув в шок не только Максима, но и меня саму:
— Ты погряз в ненависти и злобе! Строишь из себя обиженного мальчика, обделенного любовью. А ты подумал о том, как жила твоя мать последние двадцать лет своей жизни? Что ей приходилось терпеть под гнетом твоего отца? Что она чувствовала, когда потеряла ребенка? Твоего, между прочим, родного брата! Да окажись на ее месте любая другая девушка с меньшей силой духа, она бы давно уже покончила собой. Но твоя мать нашла в себе силы бороться, жить дальше. Она, возможно, только сейчас и почувствовала вкус этой жизни, а ты хочешь лишить ее этого? И ради чего? Ради Артема? Не думаю. Мне кажется, что ты просто хочешь осуществить свои сомнительные мечты по поводу полноценной семьи. Однако, так как нормального способа на воссоединение и излечение таких глубоких душевных ран не существует, ты хочешь сделать это силой, как в свое время сделал твой отец, только его пыл был направлен на удовлетворение своей похоти и желаний, прикрытых любовью! Ты чертов эгоист, Морозов, под стать своему отцу!
— Лучше замолчи, — рыкнул Максим, с силой ударив об стенку так, что с потолка посыпалась штукатурка, а в панели осталась ощутимая вмятина.
Я отшатнулась, делая несколько шагов назад, в то время как парень медленно и размеренно приближался ко мне. Его пальцы были крепко сжаты в кулаки, так что костяшки побелели, губы сложились в одну сплошную линию, его ноздри раздувались по мере того, как он жадно вдыхал воздух, он был на взводе. Не дойдя до меня всего полшага, он остановился, нависая надо мной, давая прочувствовать, насколько я миниатюрная по сравнению с его дышащим силой телом. Он резко развернулся и спешно направился к шкафу, извлекая из него джинсы и свитер. Он оделся за считанные секунды, а я не смогла вымолвить ни звука, пока он не вышел из номера, захватив с тумбочки ключи от машины.
Меня трясло, я обхватила себя руками за плечи, по стенке спускаясь вниз, чувствуя, как по моим щекам стекают безмолвные слезы. И почему так больно? Почему так зверски больно всякий раз, когда мы ссоримся? Почему я так паршиво себя чувствую? Отверженной и покинутой... Истерика поглощает меня целиком, и я реву, не в силах успокоиться.
Я снова терзаю себя, в сотый раз набирая его номер, но он продолжает упорно игнорировать меня. Я нервно выхаживаю по номеру, то и дело посматривая на часы. Уже третий час ночи, а он так и не вернулся. Еще голова раскалывается, такое впечатление, что вот-вот лопнет. Я волнуюсь, я безумно волнуюсь за него, прекрасно осознавая, какой он вспыльчивый, а если взять в расчет то состояние, в каком он от меня ушел, то он мог вытворить все что угодно.
Я не могла найти себе места и закуталась в одеяло, сидя посреди кровати, и лишь тогда я смогла более-менее успокоиться, не выпуская телефон из рук. Ближе к пяти я уснула, так и не дождавшись его...
***
POV Максим
Скорость и вторая полупустая бутылка виски в руке, а мои мысли все еще полны рациональности. Я делаю очередной глоток и немного морщусь, кажется, меня стошнит, если я еще раз отхлебну этой огненной жидкости. Я закрываю бутылку и забрасываю ее на заднее сидение, извлекаю последнюю сигарету из пачки и подкуриваю ее. Горьковатый дым я пропускаю через ноздри, выжимая педаль газа и наслаждаясь рассеивающейся ночью, оповещающей, что скоро рассвет.
Я был не прав, чертовски не прав, но я никогда не признаю своей дурости. Ведь я упертый мудак, желающий следовать лишь своим предпочтениям. Я заставил свою мать разделить опекунство над Артемом с моим отцом лишь из-за обиды на то, что она меня бросила. Да, во время нашей первой встречи я оправдывал ее поступок со всех сторон, но позже, когда созвонился с отцом, я понял, что меня лишь в очередной раз предали. Она могла вернуться за мной, могла забрать меня несколько раз, в то время как отец был в командировках, а меня отправлял на попечительство к моей бабушке, пока она не умерла. К бабушке по маминой линии. Позднее у нее был такой шанс, когда он отправлял меня в лагерь, ведь по всем документам она все еще оставалась женой моего отца. Но она этого не сделала, просто не захотела, забоялась реакции моего отца, струсила и бросила меня.
Сколько же во мне обиды, гнева, неприкрытой ненависти и озлобленности. Адовый коктейль, и я перенасыщен им до краев. А слова Леры напрочь стерли во мне все хорошее, надуманное мной. Она была права, во всем права, я чертов эгоист, погрязший в отвратных чувствах. Я первоначально был таким, просто изливал всю свою злость на отца, а сейчас же я как будто с головой погрузился в это дерьмо.
Мой телефон в очередной раз отозвался приятной слуху мелодией, на экране высвечивался до боли знакомый номер, но я не отвечал. У меня не было достойных слов для оправдания моих поступков. Да и разве собирался я оправдываться? Нет, определенно нет. Мне проще было продолжать стоять на своем, слушая лишь себя самого и изредка заглушать голос разума.
Я кружил по городу до рассвета, а когда взошло солнце я, собравшись с духом, все же поднялся в номер отеля. Лера посапывала на кровати, в руке сжимая мобильный. Она была прекрасна, хоть ее лицо немного опухло от пролитых слез. Мое сердце болезненно сжалось, и я нахмурился, сжимая пальцы. Я снова заставил ее плакать, снова причинил ей боль, в то время как она продолжала, несмотря ни на что, любить меня. Она принимала меня таким, каким я был, не пытаясь хоть как-то изменить меня. А я, а я снова наплевал на ее чувства.
Я не сдержался и сгреб ее в охапку, с силой прижимая к себе, зарываясь носом в ее волосы, ощущая едва уловимый запах ванили, что исходил от ее тела. Моя девочка, любимая, желанная, незаменимая, я снова сделал тебе больно, снова заставил тебя нервничать, снова не уберег тебя от себя. Ее руки несмело обхватили мою шею, слегка царапая ноготками.
— Я волновалась, а от тебя пахнет виски, ты снова пил, Морозов, — прошептала Лера, не размыкая глаз.
— Да, прости меня, я так люблю тебя, не знаю что со мной, — в тон ответил я, целуя ее щеки.
— Ты запутался, но у меня нет сил обсуждать это сейчас...
— Конечно, сладкая моя, спи, я не потревожу тебя.
Я собирался встать с кровати, но она не отпустила меня, попросту сомкнув в замок свои пальцы на моей шее.
— Не уходи, не оставляй меня, — с мольбой в голосе произнесла девушка.
— Я рядом, только переоденусь, — поцеловав ее хрупкое плечико, ответил я.
— Только побыстрее, пожалуйста, без тебя холодно, — отпуская меня, прошептала Лера, заворачиваясь в одеяло.
Я долю секунды продолжал любоваться ею, после чего быстро умылся, переоделся и забрался под одеяло, привлекая девушку к себе. Она в действительности была очень холодной, что заставило меня насторожиться, и я приложил губы к ее лбу. Горячий, однозначно горячий. Дьявол, только этого нам не хватало! Я поднялся за градусником, который лежал в аптечке, без которой я осмотрительно никуда не ездил даже на несколько дней. Она всегда была под рукой и включала набор необходимых медикаментов.
— Лер, давай померим температуру, — произнес я, возвращаясь с градусником в комнату.
— Да нормально все.
— Я вижу.
Подсунув мелкой градусник, я дождался, когда он запищит и посмотрел на него. Отлично, просто отлично, тридцать восемь и два. Я взял таблетку аспирина с анальгином для того, чтобы сбить температуру, и дал ей их выпить, после чего удалился в другую комнату, чтобы позвонить персональному врачу нашей семьи. Михаил Федорович ответил практически сразу, учитывая, что сейчас было около пяти утра. После непродолжительного разговора, он проконсультировал меня и предложил съездить в больницу, и если это простудное, то тогда он пропишет антибиотики, и за пару дней Лера придет в норму.
Я снова вернулся к девушке и, закутав ее в одеяло, крепко прижал к себе. Не помню, когда я в последний раз болел, наверно еще в детстве, когда подхватил воспаление легких, да и отец на моей памяти если и болел, то всего раза два, причем, не вылезая из работы. Придется отложить сегодняшнюю поездку домой и засунуть свою гордость куда подальше для того, чтобы позвонить Князю и попросить провести несколько тренировок без меня. Я шумно выдохнул, снова прикладывая ладонь к ее лбу, но он по-прежнему оставался горячим.