Часть 10
Антон много раз видел в фильмах, как люди красиво и плавно сползали по стене вниз, садясь на пол, в моменты, когда на душе совсем тяжело, но его природа грациозностью обделила, и он смог разве что коряво упасть на пол, лишь в замедленном режиме, ударившись спиной о бетонную стену, и больно плюхаясь на дощатый пол, наконец, приземлиться. Но, если честно, его это сейчас вообще не ебало. Вот совсем. И ладони как-то сами потянулись к его лицу, закрывая его от внешнего мира. flashback 08.11.2006 Восьмилетний мальчишка вздрагивает и непонимающе смотрит на дверь, запертую на ключ, настороженно вслушиваясь в крики родителей. Папа снова кричал на маму, а она говорила ему что-то в ответ, и отца это злило. Антон шарахнулся, когда в дверь с той стороны неожиданно впечаталось что-то тяжелое, прокатываясь по комнате громким звуком. Мальчик отошел к окну напротив, сел на пол, и закрыл уши руками, плотно прижимая ладошки настолько, что кожа на них покрылась красными отметинами. — Не слушай, не слушай, — говорил он сам себе, слегка покачиваясь, успокаивая самого себя. Комната не была освещена, и лишь струя света, исходившая из-под двери, проникающая в маленькую щелку, спасала от окончательной истерики, но спустя мгновение потухла и она: кто-то выключил свет в коридоре. Антону было восемь, когда он научился плакать тихо, всхлипывая беззвучно, утыкаясь лицом в руки и закусывая края рукава. 15. 04. 2007 Антону девять, и он привык сидеть в одиночестве в комнате. Когда мама с папой ссорились — они просили уйти его в свою комнату и запирали дверь на ключ, а когда он сопротивлялся, то применяли силу, папа даже пару раз толкнул его так сильно, что он либо падал на пол и сдирал кожу на ладошках, либо ударялся обо что-то, — и мама кричала на него за это. Мальчик привык, что до него никому нет дела. Единственный, кто с ним общается — одноклассник, его зовут Дима, и он носит очки, которые Антон вечно норовит отобрать и надеть на себя. Друг злится лишь для виду, но никогда не кричит на него, как это привыкли делать родители. — Он совсем ничего не ест! — возмущенно жалуется мать, стоя над душой мальчишки, которому под таким внимательным взглядом кусок в горло не лезет, хотя он и голоден. — Не хочешь жрать — вали отсюда! — выпаливает отец, уставший от повышенных тонов от некогда любимой женщины. Антон от неожиданности роняет ложку и слышит в свою сторону мат из уст отца. Мама снова взрывается негодованием: «Да как ты смеешь ругаться при ребенке?!». Антон под шумок ускользает из кухни, хватая со стола лишь корку хлеба и запирается в комнате сам. 05. 05. 2009 Проходит еще два года. Антону уже одиннадцать и он завел себе еще одного друга — Сережу. Он смешной и поднимает ему настроение, а Дима дает списывать домашку. И ему нравится гулять с друзьями, а потом и одному еще пару часов, только бы не приходить домой, где снова будут раздаваться крики и разгораться скандалы. Он просто устал от всего этого. Ему одиннадцать, и порой ему кажется, что он устал жить. 09. 10. 2010 Родители развелись. Ему не стыдно, когда он отмечает этот день с друзьями и впервые пробует энергетик во дворах с верными пацанами — Димоном и Сержем. Он уверен, что его личный ад закончился. Папа уедет, а мама будет спокойнее. Нет, ад не прекратился. Он только начался, как оказалось. До этого была лишь условность. Теперь, когда отца нет, мама срывается на него. Кричит подолгу, с надрывом, срывая голос, а потом плачет, и если он пытается успокоить ее, подавив в себе обиду за колкие слова, его выгоняют и частенько дают подзатыльник или прилетает по плечам и спине, в основном. Антон вроде и взрослый мальчик, но не понимает, за что его так ненавидят родители. flashback Антон ерошит волосы, и задирает голову, глядя в потолок, смаргивая слезы. Его ненавидели всю жизнь. Так почему он вдруг нафантазировал, что его смогут принять и полюбить?.. Мальчик, живущий сам по себе, кем ты себя возомнил? Это было временное внимание, просто порыв со стороны преподавателя, а ты уже поверил, что можешь быть дорог кому-то постороннему. А теперь встань, отряхнись, вытри сопли, сходи за сигаретами и сделай пару затяжек. И с каждым вдохом постарайся напоминать себе: ты никому не нужен. Ни раньше, ни сейчас. Идиот.
***
Антон садится за привычную парту второго ряда и ложится на выстроенные в ряд четыре стула, прикрывая глаза. Он не спал всю ночь. Не смог. Выкурить с десяток сигарет смог, выпить столько же чашек кофе тоже смог, а вот уснуть так и не удалось. — Рота подъем! — раздается как гром средь ясного неба голос над ним, открыв глаза, Антон видит нависающего над ним Арсения Сергеевича, и внутри что-то больно-больно колет, а потом саднит. Шастун смаргивает непрошенную влагу на ресницах и подрывается, выпрямляясь. Мужчина странно смотрит на него, но возвращается к кафедре, приветствуя теперь уже весь поток в полном и не спящем составе. Первые минут пять лекции Антон просто повторяет про себя: не нужен. Лишь после затянувшегося самобичевания он поднимает глаза на доску, где уже выведена тема, и пытается включиться в тему урока, но скверные мысли скребут на душе, словно стая изголодавшихся котов. Он вспоминает даже сейчас, на повторе, в сотый раз за сутки: первый в жизни алкоголь, первый серьезный экстрим, первые сильные побои, полученные дома, когда он не мог противиться действиям прилично подвыпившей мамы, обвиняющей в том, что из-за него они расстались с отцом, первая попытка самоубийства, он почти решился, даже принял таблетки, а потом выблевал их все до единой в последний момент, еще пару дней после валяясь дома как овощ... — Шастун, ты с нами вообще? — Антон испуганно повел дрожащей рукой, задевая пенал и роняя его на пол. Неловко извиняясь, он подобрал его, не поднимаясь с места и словил на себе настороженный взгляд голубых глаз, от которых стало лишь больнее. — А может?.. — Никому, Антон.
***
Юноша идет на выход вместе с потоком студентов, и ему даже кажется, что его окликает преподаватель, но он лишь накидывает на голову капюшон и спешит скрыться, но его вырывают из потока, больно сцепив пальцы на предплечье и потянув на себя. Дверь закрывается. Испуганный взгляд зеленых глаз натыкается на хладнокровный голубой океан перед собой. — Ты в порядке? — фраза повисает в спертом воздухе, Антон ощущает себя так, словно ему только что дали под дых, хорошенько приложившись кулаком. Он боится сказать что-то не то, и одновременно понимает, что соврать не получится, когда перед тобой разворачивается настоящий шторм, он смотрит и не верит, что глядя в такие глаза, можно вообще обманывать, а потому отводит взгляд, что кажется единственным верным вариантом. — Наверное, да, — неопределенно пожимает плечами мальчишка, вздрагивая как от порыва холодного ветра, желая укутаться в свою кофту поглубже, спрятаться ото всех взглядов, запереться в своем маленьком мирке, как делал это в детстве — защелкивая замок в своей комнате. — Наверное? — ведет бровью мужчина, касаясь подбородка Антона, вынуждая смотреть себе в глаза, а не на ботинки. — Зачем вам знать? — фраза звучит как-то нагло и гораздо грубее, нежели хотелось изначально, но она уже произнесена и сменить интонацию теперь уже не получится. Антон чувствует себя идиотом, когда ловит на себе непонимающий взгляд. — Потому что... ты выглядишь странным? — задается вслух вопросом Арсений, пряча руки в кармане и перекатываясь с носка на пятку. — И это повод задерживать меня? — Антон готов ударить самого себя по голове, желательно, чем-то тяжелым. О, могу я на минуту одолжить этот толстый журнал успеваемости учащихся? — Какой ты грубый с утра пораньше, — подмечает вслух преподаватель, хмурясь еще больше, а в глазах вот-вот разыграется шторм, уносящий в бездну каждого, кто лишь соприкоснется с ним взглядом — Шастуна в первую очередь. — Извините, — выдыхает Антон, и разворачивается, спеша уйти, нет, убежать, пока не наговорил чего лишнего. Арсений что-то говорит вслед, а у него уши заложены так, что он слышит только биение собственного сердца, и стучит оно так, словно грозится проломить ребра и сделать еще больнее, чем есть. Когда в один момент рушится баррикада, отгораживающая от воспоминаний, которые и помнить не хочется — ломается человек. На осколочки. И падает мелкими крошками рядом с баррикадой.
***
— Антон, поешь, — просит его Катя, протягивая Антону тарелку с супом, который сварила специально для друга. Она не видела, чтоб он хотя бы касался еды дня два точно. И ей совсем не нравится, что он прогуливает пары все те же два злосчастных дня. — Ты скоро на атомы расщепишься, знал? — хмуро сообщает она, поднимая вверх безвольное тонкое запястье юноши, которое без проблем может обхватить одной ладонью. — Не хочу, — меланхолично отзывается тело на кровати, вырывающее запястье и кладя его себе на грудь, беспрерывно смотря в потолок. — Что случилось, говорить ты тоже не будешь? — в ответ тело, просто оболочка некогда жизнерадостного Шастуна, качает головой в знак протеста. — Сам напросился, — кивает ему Катя, грозя пальцем и уходя за дверь. Куда — она не посчитала нужным сказать. Но кого это ебет? Смотри, Катя за тебя переживает, приготовила вон даже что-то, а ты лежишь тут и расстраиваешь ее, скотина. Весело копаться в голове и изображать овощ, а, Шастун? И, придурок, с каких пор ты думаешь о себе во втором лице? Шарики за ролики. Он встает и делает пару шагов по комнате, выпивает стакан воды и снова заваливается на кровать, накрываясь пледом. Кати нет уже с полчаса. Неужели он так довел ее, что она просто ушла?.. — Сука я, — вслух говорит Антон, отворачиваясь к стене и пытаясь уснуть, но дрема не накрывала его со вчерашнего дня, после божественного двухчасового сна без мыслей и переживаний. К психологу, что ли, сходить? Дверь с тихим скрипом отворяется, впуская в общажную комнату гостя. — Ну наконец-то, где пропадала? — бодрее, чем час назад, произносит Антон, приготовившийся вдохнуть глоток жизни сначала. Действительно, хватит с него... ... а потом он видит перед собой глаза-океаны, и желание тает, унесенное смертоносным штормом. — Ну привет, меланхолик, — с легким задором обращается к нему Арсений, медленными шагами ступая ближе. Антон открывает и закрывает рот, а в голове сплошные маты: «Кать, я убью тебя, сука». — Что вы?.. — но его нагло обрывают, не дав закончить предложение. — Нажаловались, что тут, оказывается, мой любимый студент решил отсидеться дома. Так ладно бы по-человечески время проводил, а он даже не ест ничего, не спит, и постоянно курит. Я все правильно говорю? — точно, нажаловались. Любимый студент У Антона нет сил даже придумать ответ, так сильно словосочетание вторгается в мозг, воспроизведя целую цепочку эмоций. Зачем вы со мной это делаете, Арсений Сергеевич?.. Почему вы такой?