Danke

Кто сказал, что немецкий – гавкающий язык?

Нет, я серьёзно. Покажите мне этого человека. Я лично набью ему морду!

Ладно, возможно, доля правды есть в этом утверждении. Я говорю о сравнении с собаками. Немецкий. Он же такой.. мм.. рычащий? Да. Рычащий. Хищный, демонстрирующий преимущество. Малейшее повышение громкости приводит к таким колоссальным мурашкам по телу, что аж в сторону дёргает от первобытного страха. А эти хитрые вопросительные тона? Ох, сука. У меня волосы дыбом встают от них. Эти мнимая грубость, обрывочные фразы, загадочные предложения.

Вот почему я перевёлся из группы немецкого. Английский скучный, но от изучения английского у меня не появлялось желание залезть учителю в рот и послушать его акцент. Бля, я благодарил всех богов, которых только знал, за то, что сделал это раньше, чем начали бушевать гормоны. Наш старичок Станислав Сергеевич никогда бы не понял моих стояков посреди опроса у доски.

И вот почему я сейчас так возмущался.

— Я учил английский с пятого класса! Как я буду тянуть немецкий уровня одиннадцатого?

Половина класса согласно загалдела, и я сложил руки на груди, откидываясь на спинку стула, чувствуя себя предводителем мини-восстания. Сергей Вячеславович окинул меня тяжёлым взглядом, устало выдыхая.

— Шастун, учитель же прекрасно это понимает. Он не будет давать вам какие-то серьёзные задания.

Я фыркнул всё ещё недовольно, когда классный руководитель ободряюще улыбнулся, поправляя воротник собственной рубашки.

— Да и выбора у вас особого нет. Светлана Анатольевна уволилась ещё в прошлом году, а замену ей так и не нашли. Вам, как одиннадцатиклассникам, уже не позволят на английском шататься по всей школе. Статус не тот. Смирись, Шастун, халявить в этом году не получится.

Он улыбнулся ещё шире и добрее, хоть и выглядел пиздецки уставшим после первосентябрьской линейки. Весь класс, до этого жутко напряжённый неожиданной новостью об объединении языковых групп, как-то разом выдохнул, а в воздухе можно было почувствовать светлую улыбку. Я тоже расслабился, даже руки расцепил.

Всё-таки не любить Лазарева Сергея Вячеславовича было просто невозможно. Добрый, обходительный и внимательный учитель физкультуры с телом греческого Бога привлекал к себе много если не влюблённых, то дружелюбных взглядов. Он всегда давал советы нуждающимся, никогда не грубил и, даже когда был не в духе, не вымещал агрессию на учениках. Нам очень повезло с классным руководителем. Он прикрывал нас и наши косяки, позволял сбегать с пустых уроков через чёрный ход спортзала да и вообще относился к нам, как к своим детям. А отец он ахуенный.

— Но Сергей Вячеславович, — подал голос с соседней парты Максим, — Станислав Сергеевич ушёл на пенсию. Кто будет вести немецкий?

Я уже было хотел забить на уютную, ленивую атмосферу после длинного концерта и снова поднять бунт, как словил умоляющий взгляд классного. Он ментально просил меня не пиздеть раньше времени.

— Нам набрали новых учителей, не волнуйтесь. Уже завтра вы с ними познакомитесь, — всё же потирая от усталости переносицу, ответил он, когда услышал, как я недовольно забурчал. Ну а что? Не могли найти учителя английского, а других набрали сразу несколько? — И я тебя предупреждаю, Перерубов, только попробуй завтра не прийти на занятия. Походи в школу ради приличия хотя бы пару недель.

— Сергей Вячеславович, да я весь год ходить буду! — тут же обиженно отозвался Максим. По классу прошёлся весёлый шепоток.

— Не, Макс, это ты, конечно, хуйню спизданул, — не выдержал я. Грохот смеха было слышно даже за дверьми, и только классный недовольно качал головой, пусть и улыбался.

Я считал, что если учебный год начинался с удачно прошедшего классного часа, то всё будет заебись. Ошибался?

***



Утро следующего дня началось очень тяжело. Будильник сработал вовремя.

Убирая последствия вчерашнего полуночного вдохновения, я радовался, что мама уже была на работе. Нет, мне, безусловно, не нравились её двенадцатичасовые смены, после которых она приходила еле живая, но сейчас, когда я так безбожно опаздывал, это было на руку. Рюкзак собрался быстро, туда попали только тетради и дневник, так как учебники всё ещё были в классном кабинете. Пусть вся школа и жила по российским канонам, наш класс отличался невероятной смекалкой. Мы никогда не забирали домой все учебники: в начале учебного дня брали те, что нужны были в течение семи-восьми часов, а в конце — только те, что были необходимы для выполнения домашней работы.

Правило трёх «п»: продуктивно, практично, пиздато.

Немного подумав, закинул в рюкзак ещё и альбом, который со вчерашнего вечера пополнился новым небесным рисунком.

Комната всё ещё пахла дождём, шедшим вчера ночью, и я на секунду задержался, закрыв глаза и вдыхая прохладный воздух полной грудью. Рюкзак болтался на руке тяжёлым комом, а я никак не мог перестать мечтательно вспоминать грозовые отголоски, ощущение тонкой кисти в руке и запах гуаши и влаги.

Из прострации меня вывела трель телефона. Огладив треснувший экран, ответил.

— Блять, Шастун, сколько можно тебя ждать?

Посмотрел на часы ошалевшим взглядом. Внутренне сгорел.

— Бля, Димон, я спускаюсь.

На той стороне трубки послышалось тяжёлое, недовольное сопение. Отчётливо представил, как друг, одной рукой держа трубку у уха, второй снял с себя очки, скептично оглядывая несуществующее пятно на линзе, которое мешало ему жить припеваючи. Но будем честны. Он искренне в этот момент верил, что этим пятном являлся я.

— Ты же сейчас стоишь посреди комнаты в одних трусах, да?

Я ничего не ответил, взглядом ища штаны и ключи от квартиры. И браслеты. И кольца. И рубашку. Ну хоть портфель собрал.

— У тебя десять минут, придурок.

Уже в школе мы встретили одноклассников у стенда с расписанием. Сверились, убедились, что со вчерашнего дня ничего не изменилось, прокляли Перерубова, который всё же не пришёл, и потопали за учебниками.

Первым был русский.

Плюхаясь устало за свою первую парту в первом ряду, я улыбнулся Оксане, что сидела рядом. Соседка очаровательно улыбнулась в ответ, приветствуя, и я показал через её плечо фак Диме, что так красноречиво блестел своими любящими интриги глазами. Позов гордо задрал голову, поправляя очки средним пальцем, и уткнулся в сборник по химии.

Павел Алексеевич оказался очень хорошим учителем, любящим свой предмет. В меру строгим, но очень забавным и саркастичным. Увидев меня во время переклички, он тут же широко улыбнулся, спрашивая о моём росте. Я тоже, зевая, улыбался. Не один теперь носил звание шпалы. Заебись.

Урок проходил легко и быстро, полезная информация лилась без конца, изредка приправляясь опасениями о будущем ЕГЭ. Никаких угроз «вы не сдадите», никаких оскорблений «какие же вы тупые». Только приятная атмосфера и продуктивное времяпрепровождение.

— Серьёзно, ребята? Вы думали, что деепричастие образовано в результате слияния глагола и причастия? Но причастие же — это глагол с прилагательным! — сокрушался Воля, размахивая мелом, чем вызывал приступы смеха, — Извращенцы! Инцест пропагандируют!

Когда прозвенел звонок, я даже немного опешил от быстро пролетевшего времени. Получив домашнее задание, вышел из класса в приподнятом расположении духа. За один урок узнал даже больше, чем за все десять лет учёбы.

После географии и математики, что прошли не так хорошо, как первый урок, голова жутко раскалывалась. Серьёзно, почему некоторые учителя не понимали очевидных вещей? Зачем нам твой зачёт по географии в начале года? Откуда мы можем помнить как выглядит квадратная функция? Мы тупые? Да, блять, а ваша работа — исправить это.

Глаза слипались, а мешки под ними тянули голову вниз. Очень сильно хотелось есть, но на этой перемене, пусть и документально она была закреплена за нами, в столовой было полно младшеклассников.

Позов рядом бодро пихал меня в бок, не давая уснуть на ходу. Я искренне не понимал, почему он улыбался. Человек химию сдавать собирался и в медицинский поступать, я бы на его месте уже давно спился. А он шёл, очками блестел, биологией перед моим носом махал. Я через весь коридор обеспокоенно взмолился взглядом к Оксане, кивая на воодушевлённого Позова. Она лишь пожала плечами, сочувственно улыбаясь.

Точно. Вспомнил. Сейчас же была биология.

Матвиеныч (а именно так он просил себя называть) совсем не выглядел как учитель. Первые пару минут урока я искренне думал, что это из параллели пришли за журналом. У него был отвратительно смешной хвостик на голове, он был одет в нелепые мешковатые вещи и минут двадцать не мог найти мел. Ходил по классу на своих маленьких ножках, спотыкался, недовольно погаркивал, почёсывая щетину, а потом сорвался в соседний класс.

Оксана рядом не переставала хихикать, записывая происходящее на телефон, а я постоянно оглядывался на Позова, который, недовольно сложив руки на груди, поверх очков пялился леденящим взглядом на нового биолога.

Из коридора послышался громкий смех Павла Алексеевича, и в кабинет ввалился Матвиеныч, весь красный от смущения и с пачкой мелков в руках. Я всё ещё посмеивался, глядя на ещё больше насупившегося Диму. Кажется, он готов был сам начать вести занятие.

Через пару минут стало не до смеха. Урок закружился в бешеном темпе, некогда было оторвать взгляд от тетради. Матвиеныч нёсся вперёд по материалу электровеником, что-то записывая на доске, скрипя мелом, быстро и чётко объясняя. Нихера не было понятно, но даже возмущаться было некогда. Моя бунтарская натура снова обиженно жалась в углу, когда я посылал её, усиленно пытаясь понять эту ебучую темновую фазу фотосинтеза и успевать за шустрым учителем.

Оставалось десять минут до конца урока, и я плюнул на эту биологию так же, как делал это последние лет пять. Оксана рядом уже сидела в инстаграмме, заливая новые фоточки новых учителей. Я пихнул её коленкой под партой, кивая в сторону соседней, и мы вместе умилённо хихикнули, смотря на счастливого, как щеночка, Позова. Его очки чуть покосились, щёки пылали, и глаза внимательно следили за каждым шагом Матвиеныча, за каждым жестом, за каждой чёрточкой на доске. Суркова запечатлела замечтавшегося Диму. Она долго не знала, что подписать под обработанной в вырвиглазном розовом фильтре фоткой. Мы пару минут спорили, сойдясь на коротком, но ёмком «фанатка».

— Интересно, у Матвиеныча инста есть? — размышляла девушка, выходя из кабинета после звонка. Я поравнялся с ней, посмотрел сначала недоумённо, а потом, поймав её хитрый прищур, ухмыльнулся:

— Хочешь его отметить?

— Да.

Мы согласно переглянулись, пожимая руки и останавливаясь возле входа в правое крыло, чтобы дождаться задержавшегося у биолога Диму.

Физкультура проходила в столовой, где мы наконец могли поесть, не опасаясь быть сбитыми мелкими метеорами. Вокруг тихо переговаривались одноклассники, шумел ветер занавесками, пахло сыром, сосисками и какао, и солнце заливало помещение ярким светом сквозь широкие окна. Я пытался разглядеть небо, но видел только угловатое левое крыло здания школы.

— Сергей Борисович окончил МГУ экстерном и получил докторскую степень! — воодушевлённо вещал Позов, не забывая жевать свой салат и листать всё ту же книжку по химии, — Он пообещал позаниматься со мной на выходных, представляете?

У Оксаны игриво дёрнулась бровь, девушка отпила тёплый кофейный напиток, улыбаясь уголками губ. Я недовольно выдохнул, бросая попытки посмотреть на небо, которое сейчас, наверняка, было чистейше-синим, и повернулся к столу полностью, взял свой зерновой батончик и попытался откусить кусочек. Ну что за хуйня? Это вообще для людей?

— Сергей Борисович, Дим? — прищурился я, довольно облизываясь, когда всё же удалось откусить от лакомства часть, — Он, вроде, просил называть себя Матвиенычем.

Позов на секунду замер, глотая малиновый кисель, прогружаясь, как старенький компьютер (клянусь, в его очках появились значки загрузки!), поднял взгляд и возмущённо воскликнул:

— Но он же учитель!

Мы с Оксаной успели только понятливо переглянуться, закатывая глаза и хмыкая, когда в столовую, скрипя подошвой по плитке, ворвался Сергей Вячеславович.

— Где Перерубов? — задыхаясь от быстрого бега, почти взмолился классный.

— Не появился, — молвил Позов, вновь утыкаясь в свои книги, будто секунду назад не собирался выдавить нам с Оксаной мозги из бошек от возмущения, — Ему позвонить?

Лазарев уставился на Диму, как на идиота, и я со стуком захлопнул рот от шока, потому что на моего друга так не смотрели уже очень давно. Мужчина перевёл дыхание, подошёл к нашему столу и присел на корточки, складывая руки на столешнице и сдерживая желание уронить на них голову. Я придвинул к учителю свою нетронутую чашку кофе. Он благодарно кивнул, залпом выпивая остывший напиток.

— Уже звонил. Этот козёл не отвечает. Придётся навестить их милое семейство.

Мы вместе с одноклассниками сочувствующе загалдели, желая классному удачи. Он кивнул, рывком вставая, отчего стол затрясся и зазвенела посуда, и, пригрозив жестокой расплатой любому, кто попытается сбежать с последнего урока через окно столовой, ушёл, свистя себе под нос что-то прилипчивое.

Я насупился, ведь именно это и собирался сделать. Оксана рядом смешливо хрюкнула, щёлкая меня в свой инстаграмм.

Последним уроком был немецкий.

И блять. Я попал.

Арсений Сергеевич выглядел так, будто только что вырвался из чьего-то эротического сна: шикарная фигура, выгодно подчёркнутая классическим костюмом (эту рубашку нужно было запретить законом, я, блять, не шучу, она покушалась на мою жизнь), мужественные хищные черты лица, будто выдолбленные из мрамора похотливой до идеальных скул девицей, родинки, родинки и глаза. Такие чертовски холодные голубые глаза. Он не произнёс ещё ни слова, а я уже был готов распрощаться со своей гетеросексуальностью.

— Guten Tag, Kinder!*

Блять. Всё. Теперь точно распрощался.

О боже, блять, милостивый, за что мне такое наказание? Его голос был глубоким и обволакивающим. Рычащие нотки будто рождались из самого нутра, а глухие словно перекатывались на языке. Он улыбнулся приветливо, я почти простонал вслух, потому что это было, блять, поражение по всем фронтам. Клыки, мать вашу.

— Я осведомлён о вашей ситуации. Обещаю английскую группу не заваливать заданиями. Моё условие заключается в том, чтобы вы сидели в другой части класса и не отвлекали немецкую группу. Haben Sie verstanden?**

Я с громким стуком упал лбом на прохладную крышку парты, густо покраснев и еле слышно простонав от отчаяния. Это всё. Это капут. У него и в русской речи такой пиздецки сексуальный акцент, что хотелось эту самую парту бошкой насквозь пробить, потому что в штанах стало тесно. И это нехорошо.

Оксана рядом щебетала что-то обеспокоенно, осторожно трогая меня за плечо, а я совершенно её не слушал. Ненадолго отрывался от парты, приподнимался и снова стремительно опускался, пытаясь выбить из головы отголоски рычащего голоса. И родинки. И клыки.

Замер только, когда меня коснулись совсем не оксанкины нежные, маленькие ладошки. Эти руки были грубыми и горячими, как и их обладатель. Подняв голову, что теперь немного звенела, увидел перед собой ярко-голубые глаза, обеспокоенные и немного недовольные, но всё равно холодные и такие красивые.

— Ist alles in Ordnung, Mann? Möchtest du ein Glas Wasser?***

Ох, сука, Боже.

Я резко выдохнул, таращась на учителя так внимательно, что, наверное, ему стало не по себе. Но нет. Он стоял дальше надо мной, говорил что-то. Так горячо говорил. Я сглотнул вязкую слюну, когда он руки в карманы брюк засунул. Костюм натянулся, как и моя ширинка. Он внимательно смотрел на меня, ожидая реакции, ответа. Нужно было что-то сказать. Что-то простое, но не тупое. Что-то не запоминающееся, чтобы от меня отстали до конца года.

— А это точно не порно?

Да блять.