8 страница12 августа 2017, 09:28

Глава 7

Река  в  праздничном  наряде.  Как  одеваться  для путешествия по реке.
Удобный  случай  для  мужчин.  Отсутствие  вкуса у Гарриса. Фуфайка Джорджа. День  с  барышней  из модного журнала. Могила миссис Томас. Человек, который не  любит могил, гробов и черепов. Гаррис приходит в бешенство. Его мнение о Джордже, банках и лимонаде. Он показывает акробатические номера.
Когда  Гаррис  рассказывал  мне  о  своих  переживаниях в лабиринте, мы проходили  Маулсейский  шлюз.  Это  заняло много времени, так как наша лодка была  единственная,  а  шлюз велик. Насколько мне помнится, я еще ни разу не видел,  чтобы  в  Маулсейском  шлюзе была всего одна лодка. Мне кажется, это самый  оживленный из всех шлюзов на реке, не исключая даже Баултерского. Мне иногда  приходилось  наблюдать его в такие минуты, когда воды совсем не было видно  под множеством ярких фуфаек, пестрых тапочек, нарядных шляп, зонтиков всех  цветов  радуги, шелковых накидок, плащей, развевающихся лент и изящных белых  платьев.  Если смотреть с набережной, этот шлюз можно было принять за огромный  ящик,  куда  набросали цветов всех оттенков, которые заполнили его до самых краев.
В  погожее  воскресенье  река  имеет  такой  вид  почти  весь  день. За воротами,  и  вверх  и вниз по течению, стоят, ожидая своей очереди, длинные вереницы  лодок; лодки приближаются и удаляются, так что вся сверкающая река от  дворца  вплоть до Хэмптонской церкви усеяна желтыми,синими, оранжевыми, белыми,  красными,  розовыми  точками.  Все  обитатели  Хэмптона  и  Маулси, разодевшись   по-летнему,   гуляют   вокруг   шлюза   со   своими  собаками, любезничают,  курят  и  смотрят  на лодки. Все это вместе - куртки и шапочки мужчин,  красивые  цветные  платья женщин, снующие собаки, движущиеся лодки, белые  паруса,  приятный  ландшафт  и сверкающие воды - представляет одно из самых  красивых  зрелищ,  какие  можно  видеть  близ  нашего унылого старого Лондона.
Река  дает  возможность  одеться  как  следует. Хоть здесь мы, мужчины, можем  показать, каков наш вкус в отношении красок, и если вы меня спросите, я  скажу,  что  получается  совсем  не  так  плохо.  Я  очень  люблю  носить что-нибудь  красное  -  красное  с  черным.  Волосы  у  меня,  знаете, такие золотисто-каштановые  -  довольно  красивый  оттенок,  как мне говорили, - и темно-красное  замечательно к ним идет. И еще, по-моему, сюда очень подходит голубой  галстук,  юфтяные  башмаки  и красный шелковый шарф вокруг пояса, -шарф выглядит ведь гораздо лучше, чем ремень.
Гаррис  всегда предпочитает различные оттенки и комбинации оранжевого и желтого,  но  я  с  ним  не согласен. Для желтого у него слишком темный цвет лица.  Желтое  ему не идет, в этом нет сомнения. Лучше бы он избрал для фона голубой  цвет,  и  к  нему  что-нибудь белое иди кремовое. Но поди ж ты! Чем меньше  у  человека  вкуса  в вопросах туалета, тем больше он упрямится. Это очень  жаль,  потому  что  он  никогда  не  достигнет  успеха. В то же время существуют  цвета, в  которых он выглядел бы не так уж плохо, если бы надел шляпу.
Джордж  купил  себе  для  этой прогулки несколько новых принадлежностей туалета,  и  они  меня  огорчают.  Его фуфайка "кричит". Мне не хотелось бы,чтобы  Джордж  знал,  что  я  так  думаю,  но,  право,  для  нее  нет  более подходящего  слова.  Он  принес и показал нам эту фуфайку в четверг вечером. Мы  спросили  его,  какого  она,  по его мнению, цвета, и он ответил, что не знает.  Для  такого цвета, по его словам, нет названия. Продавец сказал ему,что это восточная расцветка.
Джордж  надел  свою  фуфайку  и  спросил,  как  мы  ее  находим. Гаррис
заметил,  что она вполне годится для того, чтобы вешать ее ранней весной над цветочными  грядками,  - отпугивать птиц; но от одной мысли, что это предмет одежды,  предназначенный  для  какого  бы то ни было человеческого существа, кроме  разве  бродячего  певца-негра, ему делается плохо. Джордж надулся, но Гаррис  совершенно правильно сказал, что, если Джордж не хотел выслушать его мнение, незачем было и спрашивать.
Нас  же  с  Гаррисом  беспокоит  лишь  одно: мы боимся, что эта фуфайка привлечет к нашей лодке всеобщее внимание.
Девушки  тоже  производят в лодке весьма недурное впечатление, если они хорошо  одеты. На мой взгляд, нет ничего более привлекательного, чем хороший лодочный  костюм.  Но "лодочный костюм" - хорошо бы все дамы это понимали! - есть  нечто такое, что следует носить, находясь в лодке, а не под стеклянным колпаком.  Если с вами едет публика, которая все время думает не о прогулке,а  о  своих платьях, вся экскурсия будет испорчена. Однажды я имел несчастье отправиться  на  речной  пикник  с двумя дамами такого сорта. Ну и весело же нам было!
Обе  были  разряжены  в  пух  и  прах  -  шелка, кружева, ленты, цветы,
изящные  туфли,  светлые  перчатки.  Они  оделись  для  фотографии, а не для речного  пикника.  На  них  были  "лодочные  костюмы"  с  французской модной картинки.  Сидеть  в  них поблизости от настоящей земли, воды и воздуха было просто нелепо.
Прежде  всего  эти дамы решили, что в лодке грязно. Мы смахнули пыль со всех  скамей  и  стали  убеждать  наших спутниц, что теперь чисто, но они не верили.  Одна  из  них  потерла  подушку  пальцем и показала его другой; обе вздохнули  и  уселись  с  видом мучениц первых лет христианства, старающихся устроиться поудобнее на кресте.
Когда   гребешь,  случается  иногда  плеснуть  веслом,  а  капля  воды,
оказывается,  может  совершенно  сгубить  дамский туалет. Пятно ничем нельзя вывести, и на платье навсегда остается след.
Я  был  кормовым.  Я  старался  как  мог. Я поднимал весла вверх на два
фута,  после  каждого  удара  делал  паузу,  чтобы с лопастей стекла вода, и выискивал,  опуская  их  снова, самое гладкое место. (Носовой вскоре сказал,
что  не  чувствует  себя  достаточно  искусным,  чтобы  грести  со  мной,  и
предпочитает,  если  я  не  против,  сидеть  и изучать мой стиль гребли. Она очень  интересует  его.)  Но,  несмотря  на  все мои старания, брызги иногда залетали   на  платья  девушек.  Девушки  не  жаловались,  а  только  крепче приникали друг к другу и сидели,  плотно сжав губы.Всякий раз,как их касалась капля воды,они пожимались и вздрагивали.Зрелище их молчаливых страданий  возвышало душу, но оно совершенно расстроило мне нервы. Я слишком чувствителен.  Я  начал грести яростно и беспокойно, и чем больше я старался не брызгать, тем сильнее брызгал.
  Наконец  я  сдался  и  сказал, что пересяду на нос. Носовой тоже нашел,
что  так  будет  лучше,  и  мы  поменялись местами. Дамы, видя, что я ухожу, испустили  невольный  вздох облегчения и на минуту просияли. Бедные девушки! Им бы следовало лучше примириться со мной.
Юноша,который достался им теперь, был веселый,легкомысленный, толстокожий и не более  чувствительный,чем щенок ньюфаундленд.Вы могли
метать в него молнии целый час подряд, и он бы этого не заметил, а если бы и заметил,то не смутился. Он  шумно, наотмашь, ударил веслами, так что брызги фонтаном  разлетелись  по  всей лодке, и вся наша компания тотчас же застыла,выпрямившись  на скамьях.Вылив на платья барышень около пинты воды,он с  приятной улыбкой говорил:"Ах,простите,  пожалуйста", - и предлагал им свой носовой платок.
-О,это неважно, - шептали в ответ несчастные девицы и украдкой
закрывались  пледами  и  пальто  или  пытались  защищаться  от  брызг своими кружевными зонтиками.
За завтраком им пришлось очень плохо. Их заставляли садиться на траву,а трава была пыльная; стволы   деревьев,к которым им предлагали прислониться,видимо не были чищены уже целую неделю. Девушки разостлали на земле  носовые  платки и сели на них, держась очень прямо. Кто-то споткнулся о  корень,  неся в руках блюдо с мясным пирогом, и пирог полетел на землю. К счастью,он не попал на девушек,но этот прискорбный случай открыл им глаза на  новую  опасность  и  взволновал их. После этого, когда кто-нибудь из нас нес  что-нибудь,  что  могло  упасть  и  запачкать  платье,  барышни  со все возрастающим  беспокойством  провожали его глазами, пока он снова не садился на место.
-А  ну-ка,девушки,-весело сказал наш друг носовой,когда с
завтраком было покончено, - теперь вымойте посуду.
  Сначала  они  его  не поняли. Потом, усвоив его мысль, они сказали, что не умеют мыть посуду.
     -  Это  очень  забавно!  Сейчас  я вас научу! - закричал юноша. - Лягте
на... я хочу сказать, свесьтесь с берега и полощите посуду в воде.
Старшая  сестра  сказала,  что  не  уверена,  подходят ли их платья для
подобной работы.
-  Ничего с ними не сделается, - беспечно объявил носовой. - Подоткните их.
И  он  заставил-таки  девушек  вымыть  посуду!  Он  сказал,  что в этом главная прелесть пикника. Девушки нашли, что это очень интересно.
  Теперь  я  иногда  спрашиваю  себя,  был  ли этот юноша так туп, как мы
думали?  Или,  может  быть, он... Нет, невозможно! У него был такой простой, детски-наивный вид!
Гаррису  захотелось  выйти  в  Хэмптон-Корте и посмотреть могилу миссис Томас.
- Кто такая миссис Томас? - спросил я.
-  Почем  я  знаю, -ответил Гаррис.-Это дама, у которой интересная
могила, и я хочу ее посмотреть.
Я  возражал  против  этого.  Не знаю, может быть, я не так устроен, как другие,  но  меня  как-то никогда не влекло к надгробным плитам. Я знаю, что первое,  что  подобает сделать, когда вы приезжаете в какой-нибудь город или в  деревню, - это бежать на кладбище и наслаждаться видом могил, но я всегда отказываю  себе  в  этом  развлечении.  Мне  неинтересно  бродить по темным, холодным  церквам  вслед  за  каким-нибудь  астматическим  старцем  и читать надгробные  надписи.  Даже  вид  куска  потрескавшейся  бронзы,  вделанной в камень, не доставляет мне того, что я называю истинным счастьем.
Я  шокирую  почтенных  причетников  невозмутимостью,  с какой смотрю на трогательные  надписи, и полным отсутствием интереса к генеалогии обитателей данной  местности.  А  мое плохо скрываемое стремление поскорее выбраться из церкви кажется им оскорбительным.
  Однажды,  золотистым  солнечным  утром я прислонился к невысокой стене, ограждающей,   маленькую  сельскую  церковь,  и  курил,  с  глубокой,  тихой радостью   наслаждаясь  безмятежной  картиной:  серая  старинная  церковь  с деревянным   резным   крыльцом,   увитая  гирляндами  плюща,  белая  дорога, извивающаяся   по   склону   горы  между  рядами  высоких  вязов,  домики  с соломенными  крышами, выглядывающие из-за аккуратно подстриженных изгородей,
серебристая река в ложбине, покрытые лесом горы вдали...
Чудесный   пейзаж!  В  нем  было  что-то  идиллическое,  поэтичное,  он
вдохновлял  меня...  Я  казался себе добрым и благородным. Я чувствовал, что не  хочу  больше  быть  грешным  и  безнравственным. Мне хотелось поселиться здесь,  никогда  больше  не  поступать дурно и вести безупречную, прекрасную жизнь;   мне   хотелось,  чтобы  седина  посеребрила  мне  волосы, когда  я состарюсь,и т.д. и т.д.
В  эту  минуту  я  прощал всем моим друзьям и знакомым их греховность и
дурной  нрав и благословлял их. Они не знали, что я их благословляю. Они шли своим  дурным  путем,  не  имея  понятия  о  том, что я делал для них в этой далекой  мирной  деревне.  Но  я все же делал это, и мне хотелось, чтобы они это знали, так как я желал сделать их счастливыми.
Такие  возвышенные,  добрые мысли мелькали у меня в голове, и вдруг моя
задумчивость была прервана тоненькими, пронзительными возгласами:
- Все в порядке, сэр! Я иду, иду. Все в порядке, сэр! Не спешите.
Я  поднял  глаза  и увидел лысого старика, который ковылял по кладбищу,направляясь  ко  мне;  в  руках  у него была огромная связка ключей, которые тряслись и гремели при каждом его шаге.
С  молчаливым  достоинством  я  махнул  ему  рукой, чтобы он уходил. Но старик все приближался, неумолчно крича:
-  Я  иду,  сэр,  иду! Я немного хромаю. Теперь я уже не такой прыткий, как раньше. Сюда, сэр!
- Уходи, о несчастный старец, - сказал я.
- Я торопился изо всех сил, сэр! - продолжал старик. - Моя хозяйка вот
только сию минуту заметила вас. Идите за мной, сэр!
-  Уходите,  -  повторил  я,  -  оставьте меня, пока я не перелез через стену и не убил вас.
Старик, видимо, удивился.
- Разве вы не хотите посмотреть могилы? - спросил он.
-Нет,  -  ответил  я. - Не хочу. Я хочу стоять здесь, прислонившись к
этой  старой  крепкой  стене.  Уходите,  не  мешайте  мне.  Я  доверху полон
прекрасными,  благородными  мыслями и хочу остаться таким, ибо чувствую себя добрым  и  хорошим. Не болтайтесь же здесь и не бесите меня. Вы рассеете все мои  добрые  чувства  вашими  нелепыми могильными камнями. Уходите и найдите кого-нибудь,  кто  похоронит  вас  за  дешевую  цену,  а  я  оплачу половину расходов.
На  минуту старик растерялся. Он протер глаза и пристально посмотрел на меня. Снаружи я был достаточно похож на человека. Старик ничего не понимал.
- Вы приезжий? - спросил он. - Вы не живете здесь?
- Нет,  не  живу,  -  сказал  я. - Если бы я жил здесь, вы бы здесь не
жили.
     -  Ну,  значит,  вы  хотите  посмотреть  могилы,  -  сказал  старик. -Гробницы, знаете, закопанные люди, памятники.
-Вы обманщик,-ответил я, начиная раздражаться. - Я не хочу смотреть ваши  могилы. Зачем это мне? У нас есть свои могилы - у нашей семьи. Могилой моего  дяди  Поджера  на  кладбище Кенсел-Грин гордится вся округа; гробница моего  дяди в Бау может принять восемь постояльцев, а моя двоюродная бабушка Сюзен  покоится в кирпичной гробнице на кладбище в Финчли; надгробный камень ее  украшен  барельефом  в  виде  кофейника,  а  вдоль  всей  могилы тянется шестидюймовая  ограда из лучшего белого камня, которая стоила немалых денег. Если  мне  требуются  могилы,  я  хожу  в те места и наслаждаюсь ими. Мне не нужно  чужих  могил.  Когда вас самого похоронят, я приду и посмотрю на вашу могилу. Это все, что я могу для вас сделать.
Старик  залился слезами. Он сказал, что на одной из могил лежит камень, про  который  говорят,  будто это все, что осталось от изображения какого-то мужчины,  а  на  другом  камне вырезаны какие-то слова, которых никто еще не мог разобрать.
Я продолжал упорствовать, и старик сказал сокрушенным тоном:
- Может быть, вы посмотрите надгробное окно?
Я  не  согласился  даже на это, и старик выпустил свой последний заряд. Он подошел ближе и хрипло прошептал:
- У  меня  есть  там внизу, в склепе, пара черепов. Посмотрите на них.
Идемте  же, посмотрите черепа. Вы молодой человек, вы путешествуете и должны доставить себе удовольствие. Пойдемте, посмотрите черепа.
Тут я обратился в бегство и на бегу слышал, как старик кричал:
- Посмотрите черепа! Вернитесь же, посмотрите черепа!
Но  Гаррис  упивается  видом  могил,  гробниц,  эпитафий  и надписей на памятниках,  и  от  мысли,  что  он может не увидеть могилы миссис Томас, он совершенно  свихнулся.  Он  заявил,  что  предвкушал возможность увидеть эту могилу   с  того  момента,  как  была  задумана  наша  прогулка,  и  что  не присоединился бы к нам, не будь у него надежды увидеть могилу миссис Томас.
Я  напомнил  Гаррису о Джордже и о том, что мы должны доставить лодку к пяти  часам  в Шеппертон и встретить его, и Гаррис принялся за Джорджа. Чего это  Джордж  целый  день  болтается  и  заставляет  нас  одних  таскать  эту громоздкую  старую перегруженную лодку вверх и вниз по реке и встречать его! Почему  Джордж  не  мог  сам  прийти  и  поработать?  Почему он не взял себе свободный  день  и не поехал с нами? Провались этот банк! Какая польза банку от Джорджа?
-  Когда бы я туда ни пришел, - продолжал Гаррис, - я ни разу не видел,чтобы   Джордж   что-нибудь   делал.   Он  весь  день  сидит  за  стеклом  и притворяется,  будто  чем-то занят. Что пользы от человека, который сидит за стеклом?  Я  должен работать, чтобы жить. Почему же он не работает? Зачем он там  нужен  и какой вообще толк от всех этих банков? Они берут у вас деньги,а  потом,  когда  вы  выписываете  чек,  возвращают  его,  испещрив  во всех направлениях  надписями:  "Исчерпан. Обратитесь к чекодателю". Какой во всем этом  смысл? Этот фокус они проделали со мной на прошлой неделе дважды. Я не намерен  долго терпеть подобные вещи. Я закрою свой счет. Будь Джордж здесь,мы  могли  бы посмотреть могилу. Я вообще не верю, что он в банке. Просто он где-нибудь  шляется,  а нам приходится работать. Я выйду и пойду чего-нибудь выпью.
Я  указал  Гаррису,  что  мы  находимся  на  расстоянии  многих миль от трактира,  и  Гаррис  принялся  ругать  реку.  Какая  польза от этой реки, и неужели  всякий, кто отдыхает на реке, должен умереть от жажды? Когда Гаррис в  таком настроении, лучше всего ему не мешать. В конце концов он выдыхается и сидит потом спокойно.
Я  напомнил  ему,  что  в  корзине есть концентрированный лимонад, а на носу  стоит  целый  галлон  воды.  Надо  только  смешать  одно  с  другим, и получится вкусный, освежающий напиток.
Тут  Гаррис  накинулся на лимонад и "всякую - по его выражению - бурду,
годную  лишь  для  школьников", вроде имбирного пива, малинового сиропа и т.д.  Все  они  расстраивают  желудок,  губят  тело и душу и являются причиной половины преступлений, совершаемых в Англии.
Но  все  же,  заявил  он, ему необходимо чего-нибудь выпить. Он влез на скамью  и  наклонился,  чтобы  достать  бутылку.  Она  лежала  на  самом дне корзины,  и  ее, видимо, было нелегко найти. Гаррису приходилось наклоняться все  больше  и  больше;  пытаясь  при этом управлять лодкой и видя все вверх дном,  он  потянул не за ту веревку и вогнал лодку в берег. Толчок опрокинул его,  и  он  нырнул  прямо  в  корзину и стоял в ней головой вниз, судорожно вцепившись  руками  в  борта  лодки  и  задрав  ноги кверху. Он не отважился шевельнуться,  чтобы  не  полететь в воду, и ему пришлось стоять так, пока я не вытянул его за ноги, отчего он еще больше взбесился.

8 страница12 августа 2017, 09:28

Комментарии