Глава 35
Антон пришёл в себя в больничной палате, наполненной тишиной, которую нарушал только монотонный писк кардиомонитора. Глаза не сразу смогли сфокусироваться — перед ним плыл мутный силуэт. Запах антисептика и пульсирующая боль в руке моментально вернули воспоминания.
— Тоша... — раздался знакомый голос. Тихий, будто боялся разрушить хрупкий покой.
Арсений сидел рядом, сутулясь на неудобном пластиковом стуле, скрестив руки на коленях. Его глаза — неестественно красные, в уголках засохшие слёзы. Он выглядел разбитым. Измученным. Но живым. И рядом.
Антон попытался пошевелиться, но движения отозвались болью. Он застонал, и мужчина тут же подскочил к кровати.
— Тише, не дёргайся, — Арсений осторожно положил руку на его плечо. — Ты выжил. Ты со мной. Спасибо тебе... что остался.
Антон с трудом сглотнул. Губы были сухими, горло саднило. Он посмотрел на Арсения, глаза мутные, но живые. Настоящие.
— Я не хотел... я просто... — его голос сорвался. — Я устал, Арс...
— Я знаю, — перебил Попов. — Прости. Прости за всё. Я не защитил тебя. Я должен был быть рядом в тот момент. Ты не должен был чувствовать себя таким... одиноким.
Он прижался губами к пальцам Тоши, к тем самым, что ещё совсем недавно были обагрены кровью.
— Ты спас меня, — хрипло прошептал Антон, смотря в потолок. — Хотя я... даже не знал, хочу ли, чтобы меня спасали. Но ты — пришёл.
Арсений сел на край койки, сжав ладонь парня в своей.
— Я не отпущу тебя. Даже если ты будешь выталкивать меня из своей жизни, я всё равно останусь. Буду стоять у двери, как идиот, и ждать. Скорая. Солнце. Тьма. Неважно. Ты — мой выбор. И я хочу, чтобы ты знал: я тоже боюсь. Но я хочу жить. С тобой.
Антон прикрыл глаза. Его сердце билось в груди как-то ровнее, тише. Впервые за долгое время он чувствовал... безопасность.
— Ты правда думаешь, что мы справимся? — спросил он едва слышно. — С моими паниками. С твоей злостью. С моим... мозгом, который постоянно кричит, что я никому не нужен?
— Не думаю. Я уверен, — твёрдо ответил Арсений. — Мы оба сломаны, но, может быть, если соединить нас — получится что-то целое.
В палате снова повисла тишина. Только дыхание и слабый сигнал на мониторе.
***
Через несколько дней Антона выписали. Арсений буквально не отходил от него, даже в душ заглядывал каждые пять минут, с опаской.
Тоша ворчал, обзывал его «параноиком» и «мамочкой», но внутри чувствовал: его держат. Его не бросят.
Поздним вечером, лежа рядом на кровати, Антон наконец повернулся к Арсению и уткнулся в его грудь.
— Знаешь, я сегодня смотрел на свою руку. Там теперь будет шрам.
— И у меня будет, — вздохнул мужчина, — от капельницы. Память.
— А я хочу, чтобы мы сделали тату. Вместо шрама. Вдвоём.
Арсений улыбнулся. Он погладил парня по волосам и прошептал:
— Пусть это будет точка. Нет — не конец. Начало.
И в ту ночь они спали спокойно. Без кошмаров. Без страхов. Впервые — в настоящем.
В любви.
Спустят 2 недели
Утро в их квартире было непривычно тихим. Арсений сидел на полу в гостиной, у стены, в старой серой футболке, с заспанными глазами и чашкой недопитого кофе. Он не хотел шуметь — Антон спал в спальне, под тяжёлым одеялом, уткнувшись носом в подушку. Так, как всегда спит после плохих снов.
Прошло два месяца с той ночи. Два месяца тишины, осторожных разговоров, терапии, прикосновений, где каждый жест был — обещанием.
Попов боялся. До дрожи, до одышки. Он не мог забыть, как держал в руках безжизненное тело. Не мог забыть ту белизну, венки, кровь на губах. И потому теперь он просыпался каждый час, проверяя, дышит ли Тоша.
Он ненавидел себя за это — за контроль. За тревогу. За то, что смотрит на парня не как на мужчину, а как на хрупкую фарфоровую куклу, с которой боится даже заговорить громче.
Антон заметил это. Конечно, заметил.
В то утро он вышел из спальни в его футболке и в шерстяных носках, в которых шаркал по паркету, как дедушка. Он присел рядом, прямо на пол, без слов обнял Арсения за плечи и положил голову ему на грудь.
— Ты всё ещё боишься, что я исчезну? — глухо спросил он.
Попов не ответил сразу. Он просто обнял крепче.
— Каждый день, — сказал наконец. — Каждый грёбаный день.
— Тогда давай сделаем что-то, чтобы ты не боялся.
Арсений поднял голову.
— Что?
Антон посмотрел ему в глаза. Медленно, с улыбкой, но какой-то тяжёлой в уголках губ.
— Я хочу к тебе. Навсегда. В твой дом. В твою жизнь. В твоё будущее. Хватит этих съёмных квартир, больниц, тревог. Я хочу, чтобы каждый день начинался с тебя. Я устал быть временным.
Попов на секунду растерялся. Он не ожидал. Не сейчас. Не в такой обычный, серый вторник.
— Это не эмоции? Ты уверен?
— Если бы это были просто эмоции, я бы не пережил тогда ту ночь, Арс. Я всё ещё здесь. Я — выстоял. Ради тебя. Ради нас. И теперь я хочу сделать выбор не из боли, а из желания. Я хочу жить. С тобой. В тебе. Ради тебя.
Арсений молча прижал лоб к его виску. Долго. Он чувствовал, как внутри что-то плавится, как будто лёд, который был в нём столько лет, наконец треснул.
— Хорошо, — выдохнул он. — Прямо сейчас переезжай. Всё твоё будет здесь. Считай, что это уже твой дом.
Антон улыбнулся.
— Значит, сегодня вечером мы покупаем ящики и едим пиццу на полу?
— Да, — кивнул Арс. — Только я не разрешу тебе таскать коробки. Ты слишком дохлый.
— Дохлый, но красивый.
— Самовлюблённый кот, — хмыкнул Попов.
— Но твой.
Они так и остались на полу. Пока кофе остывал, а за окном медленно таял снег. Жизнь продолжалась. И впервые за долгое время — не казалась страшной.
***
Коробки скрипели, будто жаловались на слишком тяжёлую ношу. Серёжа стоял в дверях, опершись плечом о косяк, и наблюдал за Антоном, который с деланно важным лицом раскладывал книги по цвету.
— Если ты собираешься сделать радугу из своих депрессивных томиков, я молча уеду, — усмехнулся он, держа в руках старый чемодан.
— Ты всё равно вернёшься, — буркнул Тоша, бросая взгляд на Арсения, который на кухне возился с пиццей и ананасами. — Ты не умеешь жить без наших драм.
— Это правда, — пожал плечами Серёжа, — но в этот раз она, — он кивнул на их новую совместную спальню, — чувствуется иначе. Тише. Будто вы выдохнули.
Антон замер на секунду. Он действительно выдохнул. И всё же внутри него было что-то, чего он пока не мог назвать. Что-то, что шевелилось по ночам, щекотало затылок, когда он закрывал глаза. Страх возвращения туда. В ту ночь.
Позже, когда Серёжа ушёл и квартира наполнилась уютной тишиной, Арсений устроился на диване с пледом и Тошей под боком. Он гладил его по волосам, не говоря ни слова.
— Знаешь, — начал Антон, — я сегодня впервые не проснулся в четыре утра. Даже снотворное не понадобилось.
— Это хорошо, — мягко отозвался Арс. — Организм понимает, что ты в безопасности.
— С тобой, — поправил Тоша. — Я в безопасности с тобой.
Он посмотрел на мужчину и, впервые за долгое время, не отвёл взгляда.
— Я тебе верю. Знаешь, как трудно снова кому-то верить?
Арсений кивнул. Он знал. Потому что сам учился этому — каждый день, медленно, осторожно, будто наступал по тонкому льду.
— Я тоже, малыш. Я верю, что мы вытянем. Даже если ещё будут срывы. Даже если будет страшно.
Они сидели так ещё долго, пока за окном не стемнело. Телевизор работал вполсилы, по экрану бегали какие-то герои, но никто их не смотрел. Они просто дышали в унисон.
Впервые — по-настоящему рядом.