1. Люди и чудовища
«Жизнь - игра со смертью.
Где святость, там и грех...»
(«Король и Шут» - «Невеста Палача»)
***
«Наш бренный мир задуман Им
Как царство света и покоя.
Наш мир и должен быть таким,
Но где вы видели такое?»
(«Король и Шут» - «Добрые Люди»)
***
Канада, Северо-Западные Территории, 1845 г.
Джейми всё ещё толком не понимал, ЧТО с ним произошло и продолжало происходить. Всё случившееся не могло быть правдой, не должно было ею быть, если всё не страшный сон, не кошмар, привидевшийся ему в болезни. А что же это ещё, если не бред от горячки? На явь уж точно походило меньше всего, и мальчик ждал, что вот-вот проснётся.
Однако сон никак не желал кончаться. Брат всё тянул его за собой, люди кричали позади, собаки лаяли, а уставший, больной Джеймс спотыкался на каждом шагу, пока, наконец, не свалился, и даже Вик не сумел удержать его от удара о землю, да и сам запнулся.
- Не могу я бежать, Вик... - еле простонал он, умоляюще глядя в странным образом изменившиеся, чудные, непонятные глаза парня, которого хоть и не слишком хорошо, но всё же знал как старшего брата. Мать всегда сторонилась когтистого мальчишки и не разрешала Джейми общаться с ним, однако Виктор плевал на запреты и всё равно чуть ни каждый день находил способ увидеться с младшим братом... Вот как сегодня: пришёл, ни о чём особо не говорил, только сидел и обтачивал ножом свои когти - ведь за испорченную мебель и дверные косяки его ругали и наказывали.
Джейми никогда не отдавал себе отчёта в том, какие чувства испытывал к чудному парню, как к нему относился, но считал всё же кем-то другим, кем-то, кто в значительной мере отличался от него самого, от матери с отцом, даже от страшного вечно пьяного Крида-старшего. Вик не был для Джейми человеком. Во всяком случае, взрослые всегда так говорили. Мальчик вырос с сознанием того, что вот он, слава всемогущему Богу, нормальный, обычный человеческий ребёнок, а не полуживотное, мерзкое и противное душе и разуму. По мнению матери, от гадкого Крида нормальное дитя родиться и не могло, а от такого, как Хоулетт, в высшей степени достойного и прекрасного человека, наоборот, лишь и стоило рожать, чтоб гордиться своим ребёнком.
Но сегодня, в этот проклятый пасмурный вечер, всё вскрылось, и мать, та самая, что читала Джейми на ночь Библию и так гордилась им, с огромными, в ужасе до нельзя раскрытыми глазами, воскликнула: «Что ты такое?!»
«Что?..»
От чудовища могло родиться только чудовище, и тот человек, которого мальчик всю жизнь считал отцом, любил и уважал, не имел к нему никакого отношения. Никакого... Сколь ни старался Хоулетт, а не сумел сделать человека из приёмного сына, и пасынок этот сегодня стал убийцей. Он был монстром, как их с Виком настоящий отец, и от этого Джейми хотелось сгинуть. Он убил родного отца. Он такое же исчадье ада, как и Вик, даже хуже, ведь брат пока ещё никого не лишил жизни. Сказал только, глядя в самую душу своим недобрым звериным взглядом, что Крид заслужил это, даже и не думая пожалеть о смерти родителя. Наоборот, как будто бы оправдывал Джеймса и даже был ему благодарен. Но как же, как это может быть? Как?!
Люди с ружьями и сворой собак приближались, стылый ночной воздух пронзался криками и лаем. Братьям придётся сдаться. А что же делать? Где-то внутри, в кулаках, что-то нестерпимо чесалось и даже болело, но Джейми твёрдо решил: он больше не выпустит из себя этого демона, это дьявольское отродье, это зло, кошмарное, нечеловеческое зло, которому ни оправдания нет, ни названия.
Нет! Они сдадутся, и будь что будет. Может, люди поймут их с братом, поверят, что всё было не по их вине, что это какое-то страшное наваждение, то, чего Джейми не желал и никогда бы о себе не подумал. Быть может, кто знает...
Но все эти мысли вдруг улетучились, растаяли в холодном воздухе, будто простыли в нём. Потому что кто-то, чуть больше Джейми, но меньше взрослого человека, взметнулся вдруг, взвился над землёй, как прыгают, устремляясь к добыче, звери и накинулся на одну из собак. Джейми, едва дыша, зажмурился и заткнул уши: он не хотел ни видеть всего этого, ни слышать. Потому что бестией, остервенело рвущей теперь с рычанием и диким нечеловеческим криком скулящего пса, был Вик. Вик! Чудовище - неистовое, яростное и не похожее уже на человека и даже на его подобие.
В озябших кулаках свербило всё невыносимей, но Джейми терпел, больше всего на свете боясь потерять последние остатки нормальности, человечности. Однако лишь грохотнул, рвя на части тонкий слух, выстрел, как простой напуганный мальчишка замолк, сгинул куда-то, а вместе с жуткими тонкими костяными когтями на свободу вырвался кто-то невменяемый, неописуемо страшный и жестокий, ни пощады не знающий, ни сострадания.
Лютый, дикий зверь взревел, отвечая на хрип и рык такого же, как и он. В брата стреляли. Стреляли в брата! И будто собственная кровь течёт из дыры в груди, и словно собственная боль разрывает лёгкие.
Вопль, чудовищный, душераздирающий, оглушительно громкий - и когти в чьём-то брюхе. Противник не ожидал, не успел ни прицелиться, ни отмахнуться.
Ещё один вскрик, грохот. Не для Джейми пуля - для Виктора, тот всё ещё жив, и не просто жив - кидается ополоумевшим зверем, заставляя людей, вереща, взывать к Господу-Богу. Однако здесь, на этой адской, залитой кровью поляне, присутствовал, похоже, только Сатана и, улыбаясь зловеще, благословлял двух своих чад на продолжение смертельного пира.
Третья пуля - Вику в живот. Он упал и хрипит, встать пытается, но не может. Три кусочка свинца за младшего брата... Вик, казалось, делал всё, чтоб блеснуть, чтоб привлечь к себе всё внимание. Но Джейми не дурак, Джейми всё понимает - старший брат проложил ему дорожку к триумфу. И Джейми не медлил - он вспарывал глотки и бока, он резал и протыкал. Ужасался сам себе, вопил внутренне, но всё продолжал и продолжал кровавый танец.
Он не хотел этого, поверьте: не хотел! Он человек! Но зачем вы стреляли? Зачем желали прикончить брата? Отец - пусть и неродной, но самый настоящий - всегда учил быть справедливым и терпимым к любым живым существам, даже к таким, как Вик, ко всяким. И Джеймс поклялся, чтоб будет защищать Вика. Они вместе будут, два чудовища, защищать друг друга...
Так зачем, зачем вы стреляли в Вика?! Джеймс и пальцем бы вас всех не тронул. Если б вы не убили Вика...
Последний из людей целился в Джейми, но дрожь в руках не давала сделать ещё один выстрел. Глаза бедняги часто моргали, губы шептали что-то невразумительное. Джейми слышал прекрасно, всё слышал, но бессвязный бред разобрать был не в состоянии. Его собственные кулаки тряслись, и он пытался вообразить себе, кто ждёт человека дома: жена, может быть, дети, старики-родители? Вокруг и так, пронзая чувством вины, как и резким сладковатым запахом крови, валялось пять людских трупов, и Джейми-человеку совсем не хотелось добавлять к ним шестого. Этот пекельный звериный пыл, которого мальчик так боялся теперь и так ненавидел, почти что исчез, затух, спрятался куда-то в глубину, уполз в черноту лесных оврагов, когти сами втянулись в предплечья, где, похоже, и прятались с самого рождения. Теперь он вновь был похож на обычного восьмилетнего человеческого ребёнка, однако тот, кто всё ещё держал его на прицеле, оружие опускать не торопился.
- Я не хочу причинять вам вред, сэр... - прошептал Джеймс, играя со своим противником в странные и нелепые гляделки. Взрослый мужчина боялся его, до позорной дрожи в коленях и руках, до пересохшего горла и недоброго урчания в животе. Боялся... Джейми не нравилось, как пахнет страх. Джейми - человек, справедливый и цивилизованный. Не нужно его бояться. Он не тот, кто должен вызывать ужас в чьём-то сердце. Нет, нет!
- Ты оборотень... тебе веры нет... - одними губами простонал тот, кого, наверное, ждали дома, но ствол его ружья всё же опустился на несколько дюймов, уже не упираясь в хрупкое на вид мальчишечье туловище.
Ещё чуть-чуть, и человек уйдёт восвояси, к жене, детям и седовласым родителям, которых понапридумывал ему когтистый монстр, однако если уж злая судьба за кого-то берётся, то не отпускает просто так, не милует, но требует оговоренную жертву.
Точно чёрт из самой преисподней, страшный в ошмётках одежды и пятнах крови, с диким безумным взором, горящим в свете фонарей и факелов, что давно уже выронили из рук мертвецы, со звериным оскалом и блеском выпущенных когтей, на человека набросился тот, кто считался Джеймсу старшим братом. Хотя ничего от прежнего Вика Джейми в этом существе уже не видел. Он помнил Виктора молчаливым и послушным, глядящим исподлобья и порой отрывисто, несмело огрызавшимся, а иной раз угрюмо молчащим, тихо точащим когти: то где-то раздобытым ножиком, то украдкой просто о косяк. Да, Хоулетт говорил, что по Вику зверинец плачет, да, не любили его в семье и своим не считали, но никогда, никогда младший брат не видел в старшем чудовища.
Теперь только убедился, что все ранее сказанные в его адрес слова обрели, наконец, в полной мере свою справедливость. Вик был животным, страшнее которого Джеймсу видеть не приходилось, и вообразить не вышло бы. При всём старании.
Тот, кто когда-то не смел поднять глаз на женщину, его породившую, и отводил взор при виде её мужа, рвал теперь на части тело своей несчастной жертвы, давно скончавшейся от разрыва сердца, и хохотал, страшно так и безумно, что нутро застывало, точно превращалось в гадкое тряское желе. Терзал человечью плоть, вонзая в неё острые когти, смеялся этому, кричал, что сам дьявол теперь им не страшен и нюхал кровавые ошмётки на своих руках. И упивался этим, счастливый, как монстр из ночных кошмаров, как дьявольское отродье, как исчадье ада и самое отвратительное из животных на этой земле.
Что случилось с Виком? Что с ним сделалось? Ведь не был же он таким. Не был...