Золотая авиакатастрофа

POV Лалиса

Каждое утро я наблюдала, как первые лучи рассвета распарывали ночную тьму и окрашивали виднеющиеся вдалеке верхушки гор всеми оттенками оранжевого. Сквозь запотевшее от ночной прохлады стекло размытый пейзаж за окном выглядел мирно и безмятежно: солнечный свет пробивался сквозь темные тучи, превращая черную тайгу в сверкающее всеми оттенками зеленого море. Но, как только влажная от конденсата ладонь смахивала со стекла прохладные капли, суровая реальность принимала болезненно-реалистичные очертания — вместо нежно-пастельных оттенков природы глаза резал стальной блеск колючей проволоки и чернота рытвин изуродованной земли.

Весь последний месяц я каждый новый день встречала у окна в комнате Чонгука. Зябко куталась в теплый флис и, не отрывая взгляда, рассматривала тюремный двор — боялась пропустить момент появления пленников. Когда охранники матами и грубыми тычками выгоняли людей на улицу, облегченно вздыхала — все на месте, никто не остался в корпусе. Ведь не выход на работу мог означать лишь одно — человек был избит или слаб насколько, что не мог подняться. Понурые, изможденные люди привычно выстраивались в шеренгу, и, что самое удивительное, всегда в одном и том же порядке. Пленники подсознательно пытались хоть как-то упорядочить свою жизнь, привнести в нее крохи стабильности и призрачной прочности. Две девушки, за ними — еще две. Следом Тэхён —  и пилот Хосок. Далее шеренгу пассажиров обычно разбавляли парни-мексиканцы, но замыкали ее всегда хмурый Чимин. и хромающий Райан. Мужественные и решительные, эти двое зорко наблюдали за идущими впереди товарищами по несчастью, готовые в любой момент поддержать падающих от слабости людей и принять на себя нередкие удары прикладами.

Неровная колонна скрывалась за лесом, а взгляд еще долго продолжал скользить по бескрайней тайге, пока за спиной не раздавался хрипловатый со сна голос Чонгука:

— Иди сюда!

И я шла. Ярость давно утихла, злость исчезла, а чувство справедливости испуганно затаилось за невидимой стеной, которой постаралось закрыться измученное сознание. Все это заменилось глухим равнодушием, лишь изредка разбавляемым холодком страха. Все чаще я говорила, да и думала о себе в прошедшем времени; все реже мысль об окончании сезона заставляла сердце испуганно выпрыгивать из груди. Невозможно бояться постоянно — рано или поздно даже самые сильные эмоции притупляются. Тоска, оглушающая скука и давящее грудь ощущение безнадежности стали моими верными спутниками. И чем сильнее они давили, тем больше я нуждалась в Чоне. Этот чудовищный мир планомерно искажал восприятие, формируя уродливые по своей сути привязанности. Я ничего не могла с собой поделать — мир сузился до размеров его комнаты, и, целый день изнывая от скуки, я была искренне рада видеть приходящего вечером Чона. Да и сам он стал чуточку мягче, расслабленнее и, что самое главное, почти перестал страдать от своих необъяснимых страшных приступов. После той ночи с разбитым стаканом воспоминания больше не уносили его сознание в объятый войной Ирак. И я, само собой, старалась больше стаканами не раскидываться.

В наших «отношениях», если так можно назвать подобное сосуществование, установилась шаткая гармония. И каждый раз, когда я забиралась к нему под одеяло и прижималась к горячему после сна телу, когда ощущала скользящие по телу грубоватые руки, свое тянущее томление в низу живота, я ощущала себя живой. Пока еще живой.

Уж не знаю каким чудом, но среди оставленного после закрытия тюрьмы хлама Чонгук раскопал и притащил огромную пыльную коробку с книгами. Аккуратно разглаживая пожелтевшие, слипшиеся от сырости страницы, я день за днем уходила прочь из этой бездушной реальности, погружаясь с головой в вымышленные миры. Чтение стало моим единственным развлечением, средством не сойти с ума от одуряющего одиночества. Чон почти все время где-то пропадал, а из комнаты я предпочитала лишний раз не высовываться, чтобы снова не нарваться на неприятности. Только днем, когда почти пустующее здание затихало, я спускалась в столовую или помогала Сокджину ухаживать за раненой Розэ. Док делал все возможное, но подруга все равно очень медленно шла на поправку — серьезное пулевое ранение осложнялось начавшимся заражением, и девушка весь месяц провела в медблоке. Обласканный и весьма довольный моим поведением и приобретенными навыками Чонгук не возражал, а занятому прииском Намджуну было не до мелочей.

Часть лета пролетела незаметно. Жить нам оставалось не больше двух месяцев.

***

— Чонгук! Чонгук, просыпайся! Пожар! Просыпайся!!! Всё горит...

Кто-то что есть сил колотил в запертую дверь. Чон проснулся мгновенно, и, шепотом выругавшись, резко вскочил и уже через несколько секунд влез в джинсы. Выбегая из комнаты, предупредил:

— Ни шагу отсюда!

Дверь за ним захлопнулась, и я осталась одна — толком не проснувшаяся, растерянная. Что у них там опять случилось и, самое главное — как это отразится на нас, пленниках? Похоже, дело было серьезнее некуда — в проникающем в окно лунном свете была хорошо видна висящая под потолком полупрозрачная дымка. Спешно одеваюсь и бегу к окну — весь тюремный двор и близко подступающая тайга озарены отблесками бушующего где-то сверху, под самой крышей пожарища. Пытаюсь сквозь двойное стекло рассмотреть верхние этажи — разгорающееся все ярче пламя уже охватило большую часть нашего корпуса. Где-то в глубине пожарища вдруг раздался страшный треск, и сверху посыпался водопад горящих обломков, заставший меня резко отпрянуть от окна. Потрясенная увиденным, начинаю беспорядочно хватать свои вещи — все, что попадались под руку. Распахиваю дверь и с разбегу врезаюсь в грудь вернувшегося Чона.

— Что там?

— Выметайся! — Чонгук подталкивает меня в спину, направляя в сторону лестницы, — ждать у ограды, понятно? Бегом, я сказал!!!

— А ты? Да что там случилось-то?

— Пожар.

Спасибо, Кэп. Ждать Чонгука, метнувшегося обратно в комнату, я не стала. Ускоряясь все быстрее, неслась по непривычно темному, лишенному света коридору. Навстречу мне метались охранники — полуодетые, сбитые с толку. Тут и там слышались маты и приказы брать все самое необходимое и покинуть здание. От выхода меня отделяло всего несколько ступеней, когда над головой снова что-то грохнуло, и сверху посыпался водопад горящих обломков — похоже, рухнули лестничные пролеты верхних этажей. Ничего не видя слезящимися от дыма глазами, я наощупь пробиралась к выходу из этого ада.

К моменту, когда я оказалась на улице, пожар уже охватил значительную часть ветхого здания, озаряя угольно-черное небо оранжевыми всполохами. Огонь внушал первобытный, безотчетный страх — люди в панике метались по тюремному двору, кричали, толкались, не давая бежать вперед. Толчок в плечо, и я падаю на землю, ощущая разгоряченными ладонями ночную сырость травы. Инстинкты орали и гнали прочь, подальше от сжирающего все на своем пути пламени и рушащихся на глазах перекрытий. Навстречу мне неслись охранники — изначально им был дан приказ отстаивать здание до последнего, но очень быстро стало понятно, что это не имеет смысла. Иссохшиеся за сотню лет перекрытия вспыхивали как спичка, а сильный ночной ветер лишь добавлял сил разгорающейся агонии. Тут и там на истоптанный газон тюремного двора сыпались горящие обломки, а в небо поднимался столб черного дыма. Зарево пожарища должно было быть видно на всю Аляску.

— Розэ! Рози! Чимин! — в панике оглядываю двор в надежде увидеть ребят.

Руку жжет — один из обломков прожег рукав, и покрасневшая кожа сильно саднит. Оглядываюсь по сторонам, кричу и зову ребят по имени, и изнутри будто окатывает волной жара — похоже, никто не додумался вывести пленников! Пока горела только левая часть здания, административная, но, судя по скорости распространения, огонь скоро доберется и до корпуса с камерами. Наверняка, уже сейчас люди в панике мечутся у запертых дверей, задыхаясь от дыма.

— Эй, кто-нибудь! — смахнув слезы, пытаюсь кричать как можно громче, — выпустите ребят! Откройте камеры! Срочно!

Но меня не слышат — в ярком свете было видно, что ближайшие ко мне охранники суетливо разматывали какие-то шланги, тянули их темными червями к зданию. Скорее всего, это делалось по инерции, ведь было понятно, что спасти тюрьму не получится.

— Кто-нибудь! Эй! — я хватаю за руку пробегающего мимо мужчину, — надо открыть камеры!!!

— Ключи у Чонгука и Намджуна, — мужчина выдергивает руку и быстро исчезает в клубах черного дыма, который валит уже практически изо всех окон административного корпуса.

О Боже, Рози! Там осталась слабая, не оправившаяся после ранения Розария. И мне нужен Чонгук с его ключами от камер. Поэтому, как бы не было страшно, я осторожно приближаюсь к пока еще не тронутому пожаром входу в здание, но уже в самых дверях дорогу мне преграждает разозленный Чон. Мужчина успел надеть свою черную форму и распихать по карманам оружие, очертания которого угадываются сквозь застегнутую куртку. Толкнув в плечо, орет:

— Какого хрена?! Тебе сказано у ограды ждать!

— Там Рози...

— Пошла! — от сильного толчка в спину я еле удержалась на ногах, слыша, как Чонгук витиевато выругался. Схватив меня за рукав, тащит прочь, но пронзившая вдруг резкая боль заставляет громко вскрикнуть — Чон нечаянно схватился за место ожога. Бросив быстрый взгляд на рану, процедил:

— Твою мать!

— Открой камеры! И надо Рози вывести, Чимин... 

И вдруг в поле зрения попадает быстро спускающийся по ступеням Док, поддерживающий под руку испуганную Розарию. Отталкиваю Чонгука и несусь к подруге.

— Лиса, отведи ее подальше, — Док нервным движением отирает испачканное сажей лицо, — мне надо еще одного привести.

На попечении Дока вот уже неделю был еще и мужчина мексиканец, который по несчастливой случайности сломал ногу на прииске. Док исчез также внезапно, как и появился — в серых клубах дыма мелькнула и тут же пропала его спина в темном свитере. Это был последний раз, когда я его видела — Док никого не успел больше привести. Почти сразу же оглушающий грохот сотряс тайгу — рухнул весь лестничный пролет, погребя под горящими обломками и Ким Сокджина. Не веря своим глазам, кричу от ужаса - взметнувшееся до самого неба пламя вперемешку с фейерверком ярких искр поглотило самого бескорыстного, отзывчивого и милосердного человека, единственного, кто был здесь по-настоящему добр ко мне. Заливаясь слезами, тащу плачущую Рози подальше, к стоящему посреди поляны Чонгуку.

Огонь бушевал на верхних этажах, и внутри здания Чонгук с ним не столкнулся. Во всей своей красе пожар предстал перед ним прямо сейчас. И когда от сильного жара начали лопаться оконные стекла, я уже могла примерно предсказать, что будет дальше.

Когда первое стекло разлетелось на мелкие осколки, и из окна повалил черный дым, Чонгук судорожно втянул носом воздух. Затем раздался еще хлопок, еще и еще, и вот тогда началось то, чего я боялась больше всего. Чон замер посреди двора, не сводя глаз с огня. Крылья носа раздувались, побелевшие губы что-то беззвучно шептали, а движения плотно сжатых челюстей, казалось, отдавались скрипом. Я точно знала, что означает эта восковая бледность, испарина на лице и вздувшиеся от немыслимого напряжения шейные вены. Чон вновь боролся с собой. Колено подогнулось, и он начал медленно оседать, но в последний момент сумел взять себя в руки и выпрямиться. В потемневших зрачках отражалось пламя.

— Чон, миленький, пожалуйста... только не сейчас...— не найдя другого решения, приподнимаюсь на носочки и обнимаю двумя руками за шею. Жар и крупная дрожь его тела передаются и мне.

— Выпусти их! Выпусти пленников, пожалуйста...

Реакции не последовало, разве что бившая его дрожь немного утихла.

— Пожалуйста, открой камеры. Они ведь умрут там! Помоги, умоляю! — именно эти слова мобилизовали его кинуться на помощь захлебывающейся в реке Рози, и я без зазрения совести повторяла их снова и снова. Что угодно, лишь бы не дать страшному эху прошлого вновь захватить его сознание. Не сейчас.

Но все было бесполезно — Чонгук медленно, как во сне покачал головой и прикрыл глаза. Выступившая на лбу обильная испарина и напряженные до предела мышцы лица подсвечивались оранжевыми всполохами. Дьяволы не отпускали его. Но и он не собирался сдаваться. Несколько раз сжав и разжав огромные кулаки, он весь подался вперед, навстречу задыхающимся пленникам и собственным страхам, но в последний момент отступил и резко отвернулся от меня. Не выдержав, хватаю его за рукав.

— Дай ключи!!! — сквозь двойные решетки камер были видны кончики пальцев. Пленники как могли привлекали внимание, звали на помощь, но их крики терялись в общем гвалте царившего хаоса, — дай мне ключи, Чонгук!!! Я открою камеры! Я сама открою!!!

И тут же отшатнулась. Страшнее взгляда, чем сейчас, я у него еще не видела. Покрытые красной паутиной растрескавшихся сосудов глаза выражали так много боли, что я замерла на месте. Невозможно описать сколько в них было внутренней борьбы и невероятной усталости. Дьявол не просто не отпускал его — он жрал изнутри.

— Их надо выпустить. Огонь уже близко. Они сгорят. Заживо... — я не переставая шептала эти слова, с радостью наблюдая, как рука находящегося в прострации мужчины медленно достает из кармана связку ключей.

И я уже почти дотянулась до них, уже практически ухватилась за зубчатый край, как Чон резко одернул руку.

— Нет! Нет, отдай мне!!!

Несильно толкнув меня плечом, он вновь сделал первый шаг, второй. Показалось, что сквозь плотно сжатые губы прорвался глухой стон. Медленные, угловатые движения давались с таким трудом, будто его ноги были отлиты из свинца. Но, как бы то ни было, он шел в сторону тюремного корпуса. Покачивался как пьяный, но огромным усилием заставлял отяжелевшее, непослушное тело идти вперед все быстрее. И я выдохнула лишь тогда, когда из клубов дыма начали появляться первые испуганные пассажиры.

Он сделал это. Закрыв глаза грязными от копоти руками, я счастливо засмеялась. Это была его личная победа. Он справился.

Через несколько минут все пленники стояли коленями на земле под прицелами автоматов.