Правила Бездны

„Это свободная страна. Люди имеют право писать мне письма, а я имею право не отвечать на них."

Уильям Фолкнер

Ленинградская область, деревня имени Гоголя, первый проезд.

15 сентября 1931 год.

Под гримом склада скрывалась мастерская. Снаружи стояла разработка веломобиля: пока что просто каркас с педалями. Внутри помещение 5 на 4 метра, забито самыми разными вещами: в углу, под тканью, самогонный аппарат; по всему остальному периметру множество деталей и инструментов. Но больше всех выделялся раритетный шкаф.

Дверца в «мастерскую» приоткрылась и туда вошли двое ребят: молодой парень и девочка.

Рома — это высокий для своего возраста юноша, с темным козырьком на бок, безвкусными серыми штанами на подтяжках и с заправленной вниз белой рубашкой. Образ ботаника перебивала небольшая жилетка и внешность обыкновенного мальчугана тех годов, это волосы приятного русо-персикового цвета и глаза естественного зеленого.

Девочка на пару-тройку лет младше парня: ей девять. И зовут её Ниной. Волосы у нее типичного светло коричневого цвета, сильно разлохмачены и собраны в неровный пучок. На стройных ножках бриджи, а на теле свитер, который ей велик. На ступнях, поверх носок, были грязные черные сапоги и только черти знают, где ее носило.

В один момент та начала по-хозяйски рыться в шифоньере, открывать коробки и доставать чертежи.

Например, один из них — чертеж, образно говоря, «веломобиля», чей корпус стоит снаружи. Это машина, велосипед, вертолет и моторная лодка одновременно.

Нина планирует и дальше расширять возможности данного транспорта.

Чего и следовало ожидать: из-за её невнимательности шкаф пошатнулся и выронил с верхней полки тяжелый кейс. Летел он по вектору прямо на девочку. Если бы не Рома, то наш главный герой по немыслимой случайности оказался бы в травмпункте.

Юноша схватил чемодан, а Нинка, увидев тяжеленный кейс прямо перед своим носом, впала в легкий от недопонимания шок:

— С-спасибо.

— Не за что, — парень слабо улыбнулся и вернул предмет на его законное место.

Девочка нашла для себя несколько секунд, чтобы вернуть нормальное сердцебиение, а Роман тем временем стал вести монолог:

— Вот возьмем с ребятами, организуем собственную спасательную бригаду для утопающих, например, — мечтательным тоном, — и будем людей спасать.

— Или для невнимательных девочек от чемоданов, — вмешалась Нинка и прикрепила чертеж на дверцу одной тумбы.

— Или для невнимательных девочек от чемоданов, — подтвердил тот, — А можно и старушек, что не могут улицу перейти.

Его подруга сначала улыбнулась, а секунды спустя погрустнела:

— Тебе легко говорить, тебя взяли в пионеры, скоро комсомолом будешь! А меня одну из класса так и не приняли.

— Да ну, я уверен, если ты сегодня в школу придешь и перестанешь прогуливать — примут и никуда не денутся. А потом возьмем тебя к нам в звено...

— В звено, — вздох.

Нинка демонстративно стукнулась головой о шкаф.

Шифоньер дрогнул, искренне не понимая, почему дети не могут оставить его в покое. А из кейса, словно пушинкой, девочке на плечо опустился конверт.

Она молча взяла его в руки и не долго думая распечатала, на что Рома, как будущий комсомол и уже сейчас добропорядочный гражданин вознегодовал:

— Стой! — он схватил девочку за предплечье, — это не нам!

— Да ну тебя, — шикнула та и развернула письмо, — ещё скажи, что тебе не любопытно.

— Мне...

— От Фима... Насте... — на лице Нины появилось удивление.

Пробежав глазами по тексту, девочка слегка приоткрыла рот, а веснушчатое лицо приобрело румяну. Её друг заинтересовался.

— Что там? — он подошел ближе.

— Чш, — сосредоточилась, — «.Любимой Анастасьюшке и её дочке Неониле Ефимовне, тчк-а, тысяча девятьсот двадцать седьмой год», — пауза, — это написал мой папа?

Любопытство смогло побороть даже самого заядлого пионера со всеми нравственными установками.

— Читай, — он отмахнулся.

На двух хлипких от старости листках было написано:

«Здравствуйте, мои дорогие Настенька и Нина.

Простите, что не писал вам достаточно давно, но и вы не ответили мне еще ни разу за все это время. Но несмотря на это я все равно пишу вам.

Я хотел сказать в очередной раз, на случай, если это письмо вы откроете единственным, что попал в ту ссылку не по своей вине и воле. На самом деле меня отправили туда вместо некоего Артемия Соловьева. И я, конечно, много раз пробовал обращаться к верхам. И вот что мне отвечали:

— Раз ты попал сюда, значит сделал что-то против партии и родины, а просто так сюда не ссылают

Вход, как говорится, свободный, а выхода нет.

Кстати говоря, генерал был зол на меня и потому вернусь домой я лишь ближе к сороковым...

А на службе у меня все так же как и раньше: новые места, число потерь наших солдат растет... Но я обещаю, что скоро обязательно вернусь и докажу вам мою любовь.

Целую вас, Фим»

Рома остановился в ступоре и заново перечитал последние абзацы:

— Получается твой отец не вернется... До сороковых?!

Нина еще немного смотрела в письмо, не замечая вокруг себя ничего. Скоро она осторожно вернула то в конверт и спрятала в карман.

— А мама говорила, что папа нас бросил, — Нинка посмотрела на Рому.

Парень слабо улыбнулся и обнял девочку:

— Я рядом, всё будет хорошо, — он допустил небольшую паузу, — Я кричу, и мой голос дикий, это медь ударяет в медь...

— ...Я, носитель мысли великой, не могу, не могу умереть, — закончила Нина.

Мама рассказывала, что эти порезы по телу и на руках она получила в тот же вечер, когда папа ушел от них, сказала, что отец оставил записку с угрозой убить девочку. Раны сохранились и до сих пор, в виде белых полос на руках. Девочка не понимала, почему нужно было врать. И с чего мама взяла, что ее папа причастен к этому?

Да, может и так. Но ответа девочке пока никто не давал.

Вечер.

Лучший друг уже ушёл домой, пообещав, по-возможности прийти ночью и погулять с Нинкой. Девочка, оставшись наедине со своими мыслями снова прогуляла день в школе. На этот раз разум нашел этому поступку вполне весомые оправдания: Я в школу приду хоть завтра, а письмо папы найду... может никогда!

И потому она весь день наворачивала медленные круги по кухне. Запястья за спиной сцеплены в замок. То письмо она успела перечитать уже три раза и на сердце остался странный осадок...

Вот, во время четвертого круга, девочка зацепилась рукавом об одну картину. Рамка немного сдвинулась и Нина заметила, что позади натюрморта что-то было. Какой-то тайник.

Но взгляд в тот же момент сфокусировался на часах. Стрелки на них будто стали идти медленнее. Время икс, или приход матери, становилось всё ближе. Очередной прогул Анастасия Дмитриевна так просто не оставит. И уже скоро она вернется с работы.

Ожидание.

Смена кончилась. Запускаем отсчет. 1... 2... 3... 53... 60...

Настя подошла к дому: вернулась из небольшого магазинчика, где работала продавщицей. Все жители этого села знают её.

Она зашла в дом, а девочка затаила дыхание.

— Солнце моё, я дома! — сказала женщина, припудрившись у зеркала.

Нина чуть дернулась и вышла матери на встречу. Лицо девушки во мгновение приобрело строгий окрас:

— Я сегодня видела Инессу Васильевну, и она мне сказала, что тебя в очередной раз не было в школе! При чем с начала года!

Нина стала оправдываться:

— Просто мы с Ромой нашли письмо от... — она слегка замялась, — моего папы...

По глазам Насти стало понятно, что весомое оправдание для девочки для матери не ценнее фантика. В ее понимании: омерзительное.

— Вот как? — та посмотрела на нее, — кто разрешал рыться в моих вещах?!

Девочка в небольшом ступоре. Мать без единой доброй эмоции смотрела на неё, а все в доме вмиг показалось враждебным.

— Но, оно само... — отведя взгляд пробормотала Нина.

— Прекрати врать и шагом марш в свою комнату! — некоторое время та смотрела на дочь, что не собиралась двинуться, — Во имя всего святого, в этом доме ноги его не будет!

— В этом доме тоже ничего святого! — вскрикнула девочка.

— Что... Что ты сейчас сказала?! — женщина с ярко выраженной агрессией подошла к дочери.

Спорить с матерью было бесполезно и даже опасно. Ничем, кроме очередного скандала это кончиться не могло. Девочка быстро вошла в свою комнату.

А Насте оставалось лишь стоять в ступоре и высказывать в коротком монологе все свое отношение к этой ситуации: «Ну и пожалуйста! Ну и подумаешь...» и через секунды: «Я ее любила! Воспитывала! А она!..»

Нина же вошла в комнату и, тяжко вздохнув, прошептала: «Прости меня, мамочка, но я выросла совсем другой»...

Место, куда та вошла, было небольшим, как и сам дом. Даже меньше склада. Там, справа от двери стояла кровать, вплотную к уголку. Над ней старая и хилая гитарка. Левая стена была в листках, исписанных чертежами, схемами, а так же различными физическими формулами и эскизами по сборке. Там же был большой шкаф с разными дорогими вазочками и фотографиями. В том числе с фотографией ее отца.

Девочка, глядя в пустоту, присела на кровать. Её переполняли непонятные чувства. Она верит, что мама поступает неправильно, но в тоже время ей жаль ее. Мама ведь старается и очень хочет правильно воспитать Нинку, дать ей самое лучшее... Но ее любовь кажется девочке неправильной, местами даже жестокой и глупой. И несмотря на то что Нина помнит папу лишь по фотографиям: высокий, добрый летчик, с авиационным шлемом на голове и с правой рукой около лба, она все равно его любит. Его образ был где-то в сердце и бросать память о нем было не честно даже если он мертв, даже если правда их бросил. Он не мог и мог не просто так.

Нина сняла со стены гитару и, перебрав несколько красивых аккордов начала играть тихую, но до боли близкую себе мелодию, которую сочинила почти на ходу:

https://youtu.be/dswxMCjhPjw

Нина, конечно, не забывала о своей маме... Она чувствовала ее печаль и слезы за стеной, но искренне желала, чтобы она чувствовала слезы девочки в ответ.

Нина не понимала, как можно учить технологию пятого класса в то время как она уже прошла оптику, ядерную физику и механику программы института.

Она не понимала, почему ее душе было спокойнее и ровнее в грязной мастерской, где каждый день несет нескончаемым перегаром... Этот вредный запах стал роднее дорогих духов матери. Может быть это не правильно.

Но никто никому ничего не должен.

И она не должна любить и уважать мать. А мать не должна ее опекать.

Но что нам эти «Не должны»?

Мы делаем всегда вопреки себе и своим желаниям и любим то, что может нас убить.