Глава 2.
Лето стремительно уходило, а я всё больше забывала, что когда-то собиралась уехать. Казалось, что этот ресторан — нечто постоянное, будто у меня действительно здесь своя жизнь, свои обязанности, как у всех остальных. Я привыкла к ритму работы, и каждый день был похож на предыдущий, но именно это постоянство делало всё таким уютным.
— Тык, — холодные пальцы коснулись моего затылка, где волосы, собранные в высокий пучок, обнажали шею.
Меня словно ударило током. Я замерла, чувствуя, как по телу прошла дрожь. Вот почему я ненавидела эту прическу. Она оставляла мою шею — моё уязвимое место, мою Ахиллесову пяту — совершенно беззащитной.
— У тебя здесь родинка, — его голос был низким и ленивым, но каким-то слишком уверенным, слишком близким.
Я резко отступила, вырвавшись из его прикосновения, и развернулась к нему, пытаясь сохранить остатки самообладания.
— Я знаю, — огрызнулась я, стремясь убрать его руки как можно дальше от себя. — И не делай так больше.
Он наклонил голову чуть набок, с любопытством разглядывая меня, будто это он решал, прислушаться или нет.
— Как?
— Не трожь мою шею! — выпалила я, чувствуя, как голос дрогнул.
Он не двигался. Всё так же стоял позади меня, но теперь я не видела его лица, лишь слышала голос — глубокий, будто шепот хищника, решившего сыграть с жертвой.
— Ты не любишь, когда касаются твоей шеи? — его слова были обманчиво мягкими, но в них читалось нечто большее. Это был не вопрос. Это было утверждение.
Я снова почувствовала холодок. Его интонация говорила: «Ты показала мне своё слабое место. И это была ошибка».
— Кстати, поедем сегодня домой вместе? — его голос стал лёгким, а взгляд — спокойным, как будто это было нечто совершенно обычное.
— Меня же папа заберёт.
Он приподнял бровь, и в его глазах вспыхнуло озорство:
— Ну так, давай, твой папа и меня заберёт.
Эти его слова заставили меня рассмеяться, и, подыгрывая его игре, я сказала:
— Хочешь к нам домой?
Но, к своему удивлению, я увидела, как он серьёзно кивнул и спокойно ответил:
— Да!
От неожиданности я замерла, но быстро собралась с мыслями и продолжила поддразнивать его:
— И что мне папе сказать? Какой-то парень хочет к нам домой?
Он усмехнулся, слегка прищурившись, словно разыгрывая меня, но голос его прозвучал на удивление серьёзно:
— Ну, если ты скажешь «какой-то парень», то, конечно, он что-то скажет. Но если скажешь «мой парень хочет к нам», тогда он ничего не скажет.
На мгновение у меня буквально отпала челюсть, и я почувствовала, как по телу пробежала теплая волна от его слов. На этот раз я осталась без ответа, не в силах придумать что-либо остроумное. Его неожиданные слова выбили меня из привычного ритма. В голове мелькнуло: «Неужели он на самом деле думает об этом? Или просто шутит?»
Наши с Русланом короткие перепалки и шутки стали чем-то естественным, как часть обыденного фона. Мы словно притёрлись друг к другу — он больше не был таким закрытым, а я научилась читать его скрытые эмоции в коротких взглядах и полуулыбках.
Так наша идиллия продолжалась, пока, в один из санитарных дней, Тамара не подошла ко мне и сообщила, что со следующей недели меня переведут на другую смену.
— Чего? — Страх — именно так можно было описать мою реакцию на её слова, но ответа она не дождалась: я просто стояла, как истуканная. Я могу работать только в его присутствии, а теперь меня лишали этого, меня лишали от него. В душе кошки скребли, и я, не зная, как выразить свои чувства, начала молить её не делать этого.
— Это уже решено, — ответила она, и её слова прозвучали как приговор.
Выйдя на улицу после смены, я заметила рыжую кошку и, не удержавшись, захотела её погладить. Я задержалась рядом с ней, теряя волнение, но уже собиралась уходить, когда вдруг увидела Руслана.
Я замедлила шаг, позволяя ему догнать меня, затем мы просто шли вместе в сторону улицы.
— Я тебя ненавижу,- нарушила я вдруг тишину.
— За что?
— За то что тебе плевать.
— На тебя?
— Да.
Он, не глядя на меня, ответил с какой-то небрежностью:
— Мне много на что плевать, Лилия.
Я ушла, чувствуя, как в груди всё сжалось. Если я вхожу в список того, на что ему плевать, значит, ему будет плевать и на мою ложь, и на моё исчезновение. Так ведь?
В ту ночь я не смогла удержаться и написала ему. Написала о том, как буду скучать, ведь мне предстояло работать еще месяц без него, а потом и уезжать. Мне казалось, что я больше никогда его не увижу. Непередаваемое ощущение утраты и невесомости охватило меня.
Утром, около четырех, он ответил. Слова его были полны уверенности:
— Не стоит так накручивать себя. Мы еще увидимся и не раз.
— Точно. Он же не знает, — подумала я. Не знает, что я собираюсь уехать, оставив всё позади, как в тумане. Но в этот момент меня охватило беспокойство. Как можно было говорить о встречах, когда я сама собиралась исчезнуть из его жизни?
Но после всех драматичных прощаний со своей сменой меня на удивление решили оставить на своей смене. Я была безмерно рада, но в то же время обида на Руслана всё еще тлела внутри. Он не знал, как меня это задело.
В один из этих дней он игрался с моей резинкой для волос, и, не задумываясь, надел её на запястье. Чертовка, подумала я, когда увидела, как он ходит с ней весь день. Я не могла оторвать взгляда от его руки, которая казалась мне помеченной — помеченной мной. На пятиминутках, за барной стойкой или в зале — где бы я ни была, мысли возвращались к этой резинке. Она словно говорила всем, что он мой, и меня охватывало странное, радостное волнение.
—Желание обладать, — снова пронеслась как ветер у меня в голове, какое знакомое чувство.
Каждый раз, когда я ловила его взгляд, в душе разгоралась надежда. Но вместе с этим пришло и смятение. Зачем он надел её? Это просто игра? Или, может, в этом кроется нечто большее, то, о чем я лишь догадывалась, но боялась признать.
Мое терпение напоминало мне осколок бомбы замедленного действия, оставленный в груди. Я знала — знаю, — что не выйдет из этого ничего, что лучше было бы отпустить, не таить никаких надежд ни для себя, ни для него. И я держалась. Вцепилась в самоконтроль, как утопающий хватается за последний клочок земли, думая, что, быть может, этого хватит, чтобы удержаться.
Но все же что-то шло не так. Я ощущала, как внутри меня поднимается волна, как в недрах вулкана собирается кипящая магма, рвущаяся наружу. Это чувство росло во мне день за днем, заставляя сжимать зубы, прятать глаза, сдерживать дыхание, но волна становилась всё сильнее. Я словно стояла перед замершим озером, где под тонким льдом затаилась буря, готовая прорваться наружу и смести всё на своем пути. Я хотела кому-то доверить эту правду, открыть сердце, но держала всё в себе — как если бы признаться в этом означало проиграть.
Порой мне казалось, что этот внутренний шторм сводит с ума, что вся моя выдержка — не больше, чем иллюзия, которая рассыплется в любую минуту. Как долго я смогу прятать от себя эту правду, быть зрителем и не стать её пленницей?
***
— Ты заболела? — Диана положила мне на лоб ладонь и вгляделась, будто проверяя температуру.
— Нет, а что?
— А чего тогда без настроения?
— Я просто устала, — ответила, отводя взгляд.
— Ты уже разговариваешь его фразочками? — усмехнулась она, прищурив глаза.
— Что?
— Ну, Руслан тоже всегда отмахивается, что устал, когда не хочет разговаривать, — Диана посмотрела на меня с хитрой улыбкой.
Диана была младше меня на год, и устроилась на работу на неделю раньше, и я сразу заметила её среди остальных. Невысокая, с короткими рыжими волосами, которые при нашей первой встрече были ярко-зелёными. Её заставили перекраситься, и она подчинилась, хотя, казалось, носила эту яркость словно протест. Её личность была такой же — лучезарной, смелой, порой колючей, но неизменно интересной. Может, именно этим она привлекла внимание Аслана, ещё одного официанта из нашей смены, который уже стажировал её, когда я только устроилась. Я замечала, как он искал повод задержаться возле неё, как задерживал взгляд на её лице чуть дольше, чем требовали правила вежливости. Её это словно не касалось — или, быть может, она сама не замечала его попыток быть ближе.
Мы с ней сблизились быстро, будто друг в друге нашли ту самую поддержку, которую в первый рабочий день остро чувствуешь, находясь среди чужих людей. В начале нашей работы мы были единственными девушками среди официантов, и это нас тоже связывало. Наши взгляды на жизнь были разными, казалось, что сами мы словно пришли из противоположных миров. Но за эти короткие недели мы стали близкими подругами. Диана была той, кому я могла бы открыться, потому что знала: она выслушает, поймёт и, возможно, даже не станет давать советов, просто поддержит.
Итак, я решилась рассказать ей о себе, но целый день не могла найти подходящих слов. Мысли путались, а каждый вариант, который я прокручивала в голове, казался слишком сложным или неуместным.
Вернувшись домой после смены, я умылась, забралась под одеяло и, как обычно, пролистала ленту в соцсетях. Уже засыпая, вдруг ощутила импульс, который невозможно было игнорировать. Просто открыла наш с Дианой чат и отправила одну из своих фотографий — ту, где я стою на фоне университета.
Ответ пришёл почти сразу:
— Что за фотография?
Я замерла, глядя на экран. И только потом машинально набрала:
— Это мой университет. Красивый, правда?
Она ответила спустя минуту, и от её слов моё сердце сжалось:
— Ты здесь только на лето.
Её сообщение не было вопросом. Возможно, она просто забыла поставить знак, а может, уже всё поняла, как обычно.
Я отложила телефон на подушку, чувствуя, как смешанные чувства накатывают волной. Пальцы сами напечатали:
— Ага.
Молчание, повисшее после этого, казалось громче любых слов.
— Ненавидишь меня за то, что я врала тебе?
— Если бы врала до конца — ненавидела бы. Ты просто не доверяла мне настолько, чтобы поделиться. Это ведь не такая уж страшная тайна. Жаль, конечно, что уезжаешь. Но я буду приходить в гости. К тому же, ты ведь не навсегда.
Ох, чёрт, как же мне нужны были эти слова.
— Кхм... Хочешь еще секрет?
— Давай, раскрывай все скелеты в шкафу, а я пока попкорн возьму.
— Мне кажется мне кто-то нравится.
— Ура! Ура! Ура! Я так рада! Ну, он же явно к тебе неравнодушен. Это даже со стороны видно, знаешь ли.
— О ком ты?
— Это ведь Руслан? — через экран почувствовала как ухмыльнулась Диана.
Моё лицо мгновенно вспыхнуло.
— На самом деле, знаешь, я как человек, который смотрит на вас со стороны... Ну, заметно же, как он к тебе относится.
— Да он ко всем относится одинаково.
— Ой, только не надо. С тобой он совсем другой. Вот со мной он разве шутит так же? Разве придирается так? Нет. А на тебя у него даже взгляды другие. Ты хоть замечаешь это?
— Ты преувеличиваешь, — я закусила губу, не зная, что ответить.
— Ну да, конечно, преувеличиваю. Просто скажи мне: он тебе массаж в своё время делал?
Я чуть не выронила стакан воды.
— Что?
— Ага, вот и молчи дальше.