3. Бестолковая
— Где... где ор-оружие? — испуганно произнесла вэйка на его родном языке. Неожиданно.
Киран с трудом сфокусировал на ней свой взгляд. Мутная сетка, будто приклеенная к сетчатке его глаз, не давала толком разглядеть ни девчонку, ни замучивших его вэйцев. Мир, который он был вынужден видеть, после многочисленных ударов по голове и пыток потерял свою четкость и остроту, расплываясь в пятнах угрюмых цветов и размытых обликов. Ан-вэйец угадывал очертания собственных пальцев, границы ненавистной тюрьмы и цепи, что с каждым днем становилась тяжелее. Но Киран понимал: дело не в цепи, она ни на грамм не изменилась, это он – слабел и умирал.
— Где оружие? — повторила она уже громче.
Девчонка терялась на фоне окруживших её ублюдков: мелкая, худая и, судя по голосу, заплаканная вэйка. Вэйцы притащили переводчика? Как будто всё это время (Киран не знал, сколько дней уже прошло) им мешал только языковой барьер.
— Не оскверняй мой язык своим грязным ртом.
Но слова Кирана её не остановили: девчонка продолжала задавать вопросы, на которые никто и никогда не получит от него ответа. Переговариваясь с бандитами на вэйском, она, вновь переходя на его родной язык, спрашивала об оружии, словно десять секунд назад Киран не «просил» её заткнуться.
— Пожалуйста, у меня ребенок. Один дома. Прошу вас, ответьте. Где оружие? Где люди? Пожалуйста.
Ублюдки решили, что Киран расколется из жалости к чужаку? Из какого-то сочувствия, какое вообще может быть к вэйке? Его верность Ан-Вэйю не сломили ни лезвия, ни пламя, ни побои, ни голод. У слез девчонки, которые он даже не мог разглядеть за дымкой своих помутненных глаз, не было никакого шанса.
— О, — Киран попытался усмехнуться, но скривился из-за боли в ушибленной скуле. — Это, конечно, всё меняет. Скажи им... Скажи им, что всё их оружие ржавеет на дне, а люди кормят там же тварей.
Пусть всё катится в Ад. Он устал.
Месиво на месте его правого уха страшно болело. Ублюдки резали его и рвали на кусочки, подталкивая через боль к предательству. Множественные переломы правой руки сделали её абсолютно бесполезной. И будь на его месте кто-то другой, всё было бы уже кончено, но Киран – Северный Защитник, скорее потеряет зрение, слух и собственную жизнь, но не честь.
Ан-вэйец уже не слышал правым ухом, не мог полагаться на свои глаза. Последние силы он тратил на поддержание вида невозмутимого воина, что никогда не сдастся, но внутри искалеченного тела он смирился.
Смерть настигнет его в этих грязных, пыльных стенах, а не на поле боя, покончит с ним в рваных тряпках, что когда-то были одеждой, а не в доспехах.
Даже если бы неведомые чудеса его спасли, ни одна сила Ан-Вэй не поставит его на ноги: он был разбит так сильно, что магия его не соберет. Даже с братьями острова Ан-Вэй, даже со всеми молитвами и чудесами медицины Северный Защитник превратился бы в тень самого себя, инвалида, не способного удержать собственный меч, увидеть и услышать врага.
Бессильный. Всё равно что мертвый.
Вэйцы переговаривались между собой. Киран не понимал слова, но слышал, что девчонка звучала всё громче, а её голос всё больше наполнялся паникой и страхом. Он знал эти чувства: сотни раз читал их в лицах своих врагов.
Да, проблемы, страхи и боли вэйцев его ни капли не волновали, но человеческое в нём все же вздрогнуло, когда девчонку, отчаянно кричащую «Нет!» (это вэйское слово Киран знал отлично), уронили на грязный пол его тюрьмы, а затем прищемили тяжелой железной дверью её тонкую ногу. Он замер, переполняемый отвращением и презрением к вэйским «мужчинам», искалечившим и подписавшим смертный приговор своей же соплеменнице. Ублюдки.
Война переворачивала наизнанку души обоих народов, но девчонка была всего лишь безобидной женщиной, которой, видимо, не посчастливилось знать его язык.
Пока она, оглушенная болью, сжималась в комок и давилась слезами, Киран пытался смириться теперь с двумя будущими смертями: неизбежной своей и дополнительной её. И нет, никакие ответы, которые хотели вытряхнуть из него подлые ублюдки, не вернули бы девчонку туда, откуда они её достали. Киран знал таких подонков. Киран знал, что, будучи не в силах стереть слова ан-вэйца и собственные лица из памяти девчонки, они избавятся от неё так же, как вскоре покончат и с его поломанным телом.
Но вэйка наивно об этом не догадывалась.
— Какое сегодня число? — спустя некоторое время, когда её рыдания, наконец, иссякли, спросил он.
В камере не было ни одного окна, а коридор подвала за решеткой тускло освещался одинокой лампой, что не давало Кирану понять смену дня и ночи и определить, сколько времени он в заточении.
Девчонка, обнимающая худые колени, сидела у решетки. Она задрала штанину своих выцветших джинсов и разглядывала расцветающий на лодыжке бордово – фиолетовый синяк. Услышав голос Кирана, она дернулась и подняла на него взгляд каре-зеленых глаз. Сколько злости бы в них ни плескалось, ан-вэйец её попросту не видел.
— Где оружие? — голос девушки стал слабым и хриплым от недавних криков. — Где люди? Где?
Ан-вэйца захлестнуло разочарование, он хмыкнул. Может, судьба сжалилась и позволила ему послушать родной язык перед смертью, но эта девчонка продолжала тянуть бесконечные вопросы, к которым он оставался глух. Да и говорила она с непонятным акцентом, неприятным оставшемуся в целости уху.
Оба в камере замолчали. Мужчина привык к тишине и одиночеству, и было странно наблюдать за смазанной девичьей фигурой и слышать её срывающееся от приступов слез и боли дыхание. Девушка закрыла лицо руками и что-то бормотала на вэйском. Киран не понимал и признавался себе в том, что понимать её не хотел.
— Почему я должна страдать за это? — она снова заплакала, обращаясь к нему на ан-вэйском. — Где это чертово оружие? Это ты им нужен, это ты виноват... почему я?
Бестолковая. Киран покачал головой, от чего унылая картинка перед глазами размылась еще больше.
— Это сделал с тобой твой народ, — сказал он. — Не мой.
— Ты должен сказать им всё! Я не причем, я не виновата, я ничего не знаю, — она спотыкалась на каждом слове. — Это ты молчишь! Моя нога... —поморщившись от боли, девушка прикоснулась к лодыжке: перелом, ушиб, трещина? — Мне нужно домой...
— Не я тебя сюда затащил.
Она поменяла позу, вставая на колени и опираясь ладонями в бетонный пол. Так её лицо приблизилось к нему, и он увидел впалые щеки, мокрые от слез, и подбородок в кровавых разводах от порванной в истерике губы.
Киран чувствовал жалость к ней, как к невинной жертве многолетней войны, но его бесила ненависть, которую вэйка направляла на него, а не на своих соплеменников. Бестолковая отказывалась осознавать очевидное: в её безвыходном положении виноват не он.
— Но ты можешь сказать, что они хотят. Это же неважно, хоть что-нибудь, пожалуйста. Прошу! — девушка опустила взгляд вниз, дорожки слез стекали на бетонный пол. — Я же не виновата.
— И я не виню тебя. Это твой народ. Проси их, а не меня.
— Но... но...
Если ублюдки считали, что его сердце могут размягчить девичьи мольбы, то Киран их разочарует. Да, он был воспитан как рыцарь, который должен помогать попавшим в беду девицам, какому бы острову те ни принадлежали, но наивность и юношеская глупость давно выветрились из его головы.
Ответы ан-вэйца её не спасут, вот и всё. Бестолковой не хватало толка, чтобы до этого додуматься.
— Подумай, — Киран попытался объяснить. — Представь, я скажу тебе. Ты будешь знать, где какое-то оружие и какие-то люди, уже знаешь это место, знаешь лица тех уродов...
— Они сказали, что отпустят домой... — в её огромных глазах застыл ужас, когда слова ан-вэйца обрели смысл.
Кошмар происходящего медленно проникал в её сознание. Глаза округлились, лицо застыло, напоминая замершую лань перед когтистыми лапами хищника, что готовился к прыжку.
— Подумай, — повторил он. — Может, тогда они и меня домой отпустят?
Вэйка медленно переводила взгляд от одного его увечья к другому. Несмотря на то, что в подвале царили холод и сырость, стопы мужчины были обнажены. Что бы бандиты ни делали с пальцами на его ногах, под ногтями виднелись кровоподтеки. Его ноги и торс скрывала порванная одежда, но Киран чувствовал, что раздробленные ребра мешают глубоко дышать, и любое резкое движение могло стать для его легких последним. Сломанная рука безвольно висела на плече, синяки и отёки раскрашивали лицо во все оттенки синего, фиолетового, красного и зеленого цветов. На месте правого уха виднелись лишь кровавые куски висящей кожи, а черные волосы на голове прядями слиплись от крови и пота.
Свобода и жизнь ему больше не грозили.
— Но я же не виновата... я просто случайно, у меня ребенок дома... — её лепет напоминал ему речь ан-вэйского дитя.
— Мне очень жаль, — Киран не лгал.
Она отвернулась от мужчины, уставилась на прутья ржавой решетки и, подползя к двери, начала изо всех сил её на себя дергать. Попыталась поковыряться в замке тонкой заколкой со своей головы, но та лишь погнулась и ничем не помогла. В конце концов, вэйка сдалась: легла на пол и свернулась в позе эмбриона, продолжая бормотать непонятные Кирану слова.
— Я не хочу умирать, — прошептала она на ан-вэйском. — Мне нельзя умирать. Я не умру.
Если бы он мог выбраться, их встречи бы и не состоялось. Киран не сказал ей «Смирись», жалость застряла где-то в горле и заставила его промолчать. Он и сам умрет, никакой самообман уже не работал.
Затянувшаяся пауза превратилась в молчание и попытки полудремы. Глаза Кирана закрывались, уговаривая его ненадолго забыться, но он продолжал наблюдать за подрагивающими плечами девчонки до тех пор, пока окончательно не обессилел.
Сколько прошло времени, никто не знал, но его разбудил грубый вэйский голос. Девушка вскочила к решетке, но, вскрикнув от боли в ноге, села обратно на пол. Ублюдок что-то спросил, а вэйка в ответ, качая головой, жалобно отвечала. Киран догадывался, что та умоляла о свободе. Бестолковая не смирилась: даже когда ублюдок, усмехаясь, прошел мимо клетки, не получив желаемых ответов, она выкрикивала свои мольбы ему вслед. Только зря силы тратила.
С Кираном она заговорить не пыталась. Для себя он решил, что игнорировать её проще, чем жалеть. Чуть позже подошел другой урод из банды и оставил у решетки стакан с водой. Ан-вэйец собрался с силами и, опираясь о стену, встал. Цепь зазвенела.
От его движений девчонка испугалась: она сжалась в противоположном углу клетки и молча наблюдала, как мужчина на дрожащих ногах медленно подошел к стакану и осушил половину содержимого одним глотком. Затем он покосился на нее и протянул оставшуюся половину.
— Пей.
Вэйка покачала головой, не сводя с него взгляда испуганных глаз. Киран был уверен, что бояться ей стоило только своих соотечественников.
— Пей, — повторил он. Долго стоять становилось пыткой. Но куда невыносимее осознавать, насколько слабым и жалким он стал.
Когда она вновь отказалась, он пожал плечами и допил воду. Бестолковая: когда еще им повезет с водой? В желудке уже давно всё сжалось и умерло от голода.
Его тюремщики не догадывались, что вода была тем малым, что поддерживало в нём жизнь. Морская, она, как и всё Мирное море, омывала берега острова Ан-Вэй, а значит, давала ан-вэйцу тонкую ниточку связи с Родиной. Если бы не это, его дух давно бы покинул тело, сдавшееся под гнетом пыток.
Киран с трудом вернулся на свое «место» у стены и сел, поморщившись от боли в груди. Он чувствовал: осталось недолго. Сотни сражений за спиной, столько угроз умереть героем в бою, но жизнь распорядилась иначе. Он гнил за решеткой.
Время – странная штука, когда не имеешь возможности за ним следить. Оно текло, не раскрывая скорости своего течения. Проходили ли в молчании минуты или часы, никто из пленников не знал.
Девчонка беспокойно заерзала, осматривая камеру.
— Когда меня сюда притащили, было двадцатое апреля. Я думаю, это было вчера, — неожиданно заговорила с ним она. — Была ночь. Сейчас двадцать первое апреля, наверное.
Кровь в жилах ан-вэйца застыла. Почти месяц он не был дома, две недели провел в этой дыре.
Кивнув, он задумался о том, почему она вообще ответила. Неужели поумнела?
— Ты не мог бы... — она откашлялась. — Пожалуйста, ты не мог бы закрыть глаза и уши?
То есть ухо?
Киран не понимал, о чем речь, пока не проследил за её движениями к углу камеры, в котором стояло ведро для нужды. Он бы посмеялся над той неловкостью, которую она, скорее всего, испытывала, но боялся, что тогда осколки костей в ребрах окончательно его прикончат. Выходит, девчонка ответила только потому, что захотела в туалет, и лишь для того, чтобы попросить об иллюзии уединения.
О, Мирное Море, у них действительно были проблемы посерьезнее.
Ан-вэйец молча опустил веки и прикрыл ладонью оставшееся в целости ухо. Со сгущающейся пеленой перед глазами он бы и так ничего не разглядел (как будто бы вообще смотрел), но ладно, Киран дал ей возможность умереть не от стеснения. Вскоре умрёт от рук своих же соплеменников.
Закончив, бестолковая заняла свой «угол».
Пленники не могли уловить изменения времени суток, но холод, постепенно обретающий большую силу, предупреждал о наступлении ночи. Уже прошли сутки или это всего лишь портилась погода?
Девчонка обняла себя за плечи, пытаясь сохранить тепло, будучи в простой футболке. Киран, уже привыкший к холоду и голоду, уговаривал себя не засыпать. Он ловил себя на мыслях, что боится не проснуться. Тогда о каком смирении с будущей смертью шла речь? Очередной самообман, отражающийся болью в его серых глазах.
— Возьми, — ан-вэйец, оторвавшись от стены, медленно протянул девушке пыльный и потертый кусок некогда пледа, лежащий раньше между его спиной и бетоном. — Больше ничего нет.
Киран знал, что боль в спине от контакта с грубой бетонной стеной только увеличится, но жалость к вэйке победила. Её дыхание уже оборачивалось клубами пара.
— Спасибо, — она робко забрала лохмотье и сжалась, чтобы максимально в него закутаться.
Дежавю: спустя некоторое время ан-вэйец, вновь уснувший, вновь был разбужен от голосов вэйцев. Судя по его онемевшим от холода пальцам, могли пройти часы. Девчонка сорвалась, снова унижаясь в мольбах и пощаде, а уроды, снова не получив ответы, её проигнорировали.
— Они сказали, что убьют тебя, — медленно произнесла она, размазывая грязными пальцами слезы по щекам.
Киран кивнул. Он уже стал никем и ничем. За месяц на Севере должны были найти ему достойную замену. Все мысли о материнских слезах по его пропаже и смерти он пресекал прежде, чем они могли обрести законченную форму.
— Меня тоже убьют? — её голос стал еще тише. Мужчине пришлось повернуться к ней здоровым ухом, чтобы расслышать слова среди беспорядочных всхлипов.
Об этом он задумываться не хотел. Даже зная её как бестолковую безымянную вэйку, он сочувствовал девчонке. Она была кем-то для тех, кто ждал и не дождется её дома.
Молчание опустилось между ан-вэйцем и вэйкой, заставляя погрузиться в тоску, горе и холод, окутывающий больные тела. Киран бы в очередной раз уснул тревожным сном, но напрягся, услышав в подвале шаги. Громкие, тяжелые, знакомые и предвещающие скорую беду.
— Иди сюда, — резко сказал он сжавшейся на полу девчонке. — Быстрее!
Слишком медленно: она подняла на него непонимающий взгляд, оглядывая камеру на предмет опасности. Каждая изнуренная клетка тела Кирана вздрогнула в ожидании боли и холода.
— Отодвинься от решетки, — прошипел мужчина, морщась от покалывания в ребрах. — Давай, быстрее!
Девушка неуверенно начала двигаться к нему, опасаясь резко напрягшегося ан-вэйца, а не того, что заставило его так застыть. Поздно.
К решетке подошел вэйец, которого тело Кирана будет помнить до самого конца. Ублюдку нравилось считать, как много раз можно ударить голову ан-вэйца о железный стол прежде, чем тот вырубится, как много иголок можно вонзить под его ногти, насколько глубоко можно порезать кожу на его ребрах, но не убить. А хуже побоев были ледяные ведра с водой.
Бандит резко замахнулся двумя глубокими ведрами воды, где еще кусочками плавал нерастаявший лёд. С высоты размаха его рук содержимое стремительно выплеснулось на пленников, растекаясь лютым холодом по их изнуренным телам.
Девчонка вскрикнула от неожиданности: намокший плед прилип к худощавым плечам, больше не помогая согреться.
— Душ, — посмеялся урод и, ударив ведром по железным прутьям, скрылся.
Вэйское слово «Душ» Киран тоже теперь, к сожалению, знал. Оно заставляло молиться о том, чтобы температура воздуха не понизилась и позволила волосам, одежде и лужам на полу быстрее высохнуть.
— Иди сюда, — обратился ан-вэйец к девушке. Та уставилась в потрескавшуюся стену напротив и чересчур быстро задышала через рот.
Не выдержала жестокости своего же народа? Ан-вэйец успокаивал себя тем, что уже должен был привыкнуть, но всё равно не мог унять дрожь, что стремительно овладевала его телом.
— Эй, — повторил Киран. — Здесь проходит труба, тут немного теплее. Сядь здесь.
Когда она вновь не отреагировала: ни кивка, ни слова, Киран забеспокоился. Может, это слишком? Да, её проблемы не должны его касаться, и они всё равно оба лишь будущие трупы, но... Воспитание и сочувствие пробуждали в нем слишком много нелогичных и лишенных основания мыслей, перетекающих в необдуманные и бесполезные действия.
Он с трудом встал, рукой опираясь о стену. Его ноги еле-еле удерживали собственный вес, и Киран впервые в жизни почувствовал, что не сможет взять девушку на руки. Как унизительно.
Даже когда он медленно склонился над её остолбеневшей фигурой, она не издала ни звука. Решив, что сможет просто протащить по полу тело девчонки к стене, где раньше сидел он сам, Киран осторожно взял её сзади за предплечья, на которые всё еще был накинут промокший плед. В ребрах заныло, но он аккуратно тянул вэйку до тех пор, пока спиной не уткнулся в знакомый бетон. Цепь мешала его ослабевшим ногам.
Кирану нужен отдых. Он присел рядом с девчонкой, пытаясь успокоить отяжелевшее дыхание. Слабак: как же близка была к нему смерть, если худое девичье тело уже стало для него такой тяжелой проблемой? В глазах с новой силой помутнело. Окружающий мир, такой уродливый и мучительный, смазывался пятнами, тускнел и чернел. Сердце ан-вэйца пропускало редкие удары, и мужчина поразился внезапной мысли. Что, если свои последние силы он потратил на то, чтобы помочь бестолковой согреться? Что, если, поддавшись соблазну сейчас закрыть глаза, он больше никогда их не откроет?
Не увидит дом. Не вернется на Север.
Вэйка, смотревшая в никуда или куда-то перед собой, обратилась марионеткой, даже не поблагодарившей Кирана за своеобразный подвиг. Не двигалась, не смотрела на него, не говорила, может, и не моргала – он не мог этого увидеть. Только её бледная рука, лежащая на мокром бетоне между их телами, дрожала так сильно, что он заметил это даже своими затуманенными глазами.
Сознание ускользало от него, теряясь в холоде и боли, путаясь в размытой и поломанной картине мира.
«Замерзнет на полу», — неожиданно для себя подумал он и слабо потянулся к тонкой кисти вэйки, чтобы поднять её с бетона на колени.
И стоило грубой коже Кирана прикоснуться к ледяным пальцам девушки, как по его венам буйным огнем заструилась мощь невиданной ранее силы, мир вокруг резко приобрел четкость и ясность, а бестолковая вздрогнула, сфокусировала на нем взгляд и пронзительно закричала.