В прятки с Бесстрашием. Часть 2

Алекс

Не люблю я болото, но Скай говорит, что это самый близкий и безопасный маршрут, и я с ней соглашаюсь. Нам сейчас подставляться особенно не стоит, а если за ее голову и правда назначена награда, то резон пройти максимально безопасно действительно есть.

Девчонка не перестает меня удивлять. После нашего пикника в лесу, я начинаю все пристальнее и тщательнее присматриваться к ней, но ничего особенно больше не вижу. Что-то происходит, от всех этих загадок пухнет голова. Недовольные проводят эксперименты над людьми, нам это давно известно. У них не хватает бойцов, есть только киборги, но это всего лишь болванки, защита, живой щит и пушечное мясо. Настоящих людей не заменит ничто на поле боя, и киборгами должен кто-то командовать. А мы убиваем много их офицеров во время стычек.

Также они очень много, слишком много знают о нас. А мы о них — крайне мало. Где они берут офицеров, которые будут тренировать молодых бойцов и киборгов? Должны быть какие-то способы — переманивание Бесстрашных, как вариант. У нас стали пропадать без вести люди. Вот и лидер пропал. Ни трупов, ни вестей, ничего. Может, они крадут людей, что-то делают с ними?

Она сказала, что потеряла память. Не нравится мне это! Какая-то непонятная, сложная комбинация, но если она видела и знает Алексис, или может быть, как-то связана с ней? Ведь чувствуют же близнецы друг друга как-то, и они изучали Ричи. Может, Скай и Алексис также чувствует?

Я тоже ловлю на себе ее пристальные взгляды. Под ногами хлюпает вязкая болотная жижа, а я смотрю, чтобы девица не отставала и не сходила с тропы. Она говорит, что когда мы пойдем сюда отрядом, то болото можно обойти по восточной стороне, но там много ловушек, и это значительно дольше, а нам надо сократить количество ночевок сейчас.

— А, черт, — раздается сзади, я резко оборачиваюсь и протягиваю палку оступившейся недовольной. Хотя надо прекращать ее так называть, даже в мыслях, потому что какая она теперь недовольная, вон, спасибкает, улыбается, значит, все нравится ей.

— Не благодарят у Бесстрашных за помощь, особенно если дело касается жизни и смерти, — объясняю ей. — Скажи просто «спасибо, что не дал сдохнуть», на что обычно отвечают «просто сделай для меня то же самое». Иначе на каждый раз не наспасибкаешься.

— Хорошо, буду иметь в виду. Вы, получается, частенько друг друга спасаете, я видела… когда наблюдала за вами.

Я молчу, а что тут скажешь. Теряла она память или нет, врет или правду говорит, но она была на той стороне, воевала против нас, и как ни крути, часть ее все равно там, как часть жизни. Но если мы ее приняли…

— Слушай. Давай так. Я обязательно буду злой и грозный командир полигона. Я буду подозревать тебя, потому что от меня зависят жизни тысячи человек и если ты предатель… Тихо! — она уже открывает рот, чтобы начать спорить, но я выставляю руку вперед. — Дай сказать! Если ты предатель, их смерть будет на моей совести. Но сейчас, когда мы с тобой тут, в разведке, тесно связаны нашим заданием, забудь, что ты была недовольной. Сейчас ты Бесстрашная, ясно? Одна из нас. Останешься ты с нами или нет, а сейчас, здесь, посреди болота, я доверяю тебе свою жизнь и отвечаю за твою до последнего вздоха, поняла?

— Да, — тихо говорит Скай, — я поняла.

— Хорошо. Двигаем дальше.

— Через тридцать метров кончится болото и можно будет передохнуть, — отфыркиваясь, говорит девица, щурясь на солнце и стирая со лба пот. — Ну и темп мы взяли, я даже не думала, что мы успеем до вечера дойти, а мы уже столько отмахали.

— До полигона далеко еще?

— Не особенно. Сейчас будет небольшая просека, за ней скала, мы подошли с тыльной стороны. Вход замаскирован под пещеру, это вход в тоннель, который ведет на полигон.

Я киваю, стараясь не подавать вида, что мне очень сильно не по себе. Да я вижу, что и она озирается как-то удивленно. Мне не нравится, что слишком все тихо и спокойно. Понимаю, что в болоте не может быть никакого патруля, но не следить за таким важным объектом они не могут. Значит, нас ждет сюрприз сразу на выходе из топи.

— Сейчас надо быть предельно внимательными. Тут много датчиков движения, замкнутых на тепло тела человека. Стой! Подожди. Надо обмазаться грязью, если мы случайно попадем в зону датчика, он не среагирует. Я так Керри выследила. И от тепловизоров пряталась.

Ну надо, значит, надо, и не такое в разведке делать приходилось. Как следует искупавшись в сильно пахнущей тине, я как раз думаю о том, что не хотелось бы сдохнуть в такой вонище. От Скай, когда она заканчивает марафет, остаются одни глаза, и я невольно ухмыляюсь.

— Выглядишь, как кикимора.

— О, Эйт, спасибо за комплимент, — закатывает глаза девица, — можно подумать, ты сейчас смотришься как Аполлон.

— Конечно, — подкалываю я ее, — я неотразим. Ладно, хорош зубоскалить, двигаем.

— Иди строго за мной. Тут могут быть растяжки и другие ловушки.

— Ну растяжки-то я лучше тебя вижу, — припоминаю я ее вылазку с нами за Анишкой, — так что сама не зевай.

Она глубоко вздыхает, бросает на меня злобненький взгляд, а я, усмехнувшись, иду за ней. Сколько бы я ни обещал девице, да и себе тоже, что не буду вязаться к ней, а все равно получается как-то само собой. Мне нравятся проявления эмоций на ее лице, и потом, когда она злится, все сильнее напоминает мне Алексис. Может быть, она так быстрее ее вспомнит?

Но ни в лесу, ни у горы мы не встречаем никого. Вот совсем. То ли это ловушка, то ли… Скай обгоняет меня и идёт впереди.

— Эйт, это очень странно, — говорит она, рассматривая что-то у себя под ногами. — Тут явно недавно кто-то ходил, а сейчас… Быстро! Прячься! — она кидается куда-то в сторону и растворяется в окружающем пейзаже. Я, действуя на автомате, отпрыгиваю в кусты и залегаю там, стараясь дышать потише. Внезапно откуда-то возникают два маленьких беспилотника-разведчика. Я точно знаю, оружия в них нет, но то что они здесь означает только одно: полигон рядом, она не обманула.

Один из аппаратов зависает прямо надо мной, и я уже готовлюсь его снимать, когда он, пожужжав слегка, отправляется дальше. Означает ли это, что они нас запалили или нет? Надо бы у Скай спросить.

— Даже не думай, — неожиданно раздается у меня над ухом, — собьешь его, выдашь нас! — обернувшись, я вижу ее, победно ухмыляющуюся. — М-да уж, боец вы, может быть, и прекрасный, товарищ командир, но в разведку вам лучше не соваться.

— Почему это еще? — как-то разом становится неприятно, я просто на беспилотники отвлекся.

— Я спряталась, а ты даже не понял куда. Потому-то я так долго продержалась у вашего полигона незамеченной.

— Ну прятаться это не самая лучшая тактика, оно хорошо, конечно, а что ты сможешь сделать против вот этого? — я, неожиданно для неё пригнувшись, хватаю ее поперек тела и забрасываю себе на плечо. — Как там наверху, как погодка?

— Ай! — вскрикивает она, не особенно громко, боясь привлекать к себе внимание. — Отпусти меня, Эйт, я поняла, что ты большой и сильный Бесстрашный. Но чтобы меня поймать, надо сначала найти, а ты меня не нашел, так что один-ноль. И нам идти надо. Вполне может быть, что беспилотники тут не одни.

— А вот и не отпущу. Показывай дорогу так, а я тебя понесу.

— Я лучше как-то пешком. Эйт, сейчас не время дурачиться.

— А когда оно будет, это время? — я спускаю ее с плеча и ставлю на ноги прямо перед собой. Она поднимает голову, зависает на пару секунд и, когда я хочу уже сказать ей очередную гадость, начинает заваливаться прямо на меня! Да ебаный свет, когда уже это закончится! Ну блядь, ну нашла время, да что ж такое! — Скай! Скай, да в самом деле, ну брось уже эти штучки! — я легонько похлопываю ее по щекам, и на минуту мне кажется, она сейчас откроет глаза и скажет: «Солнце, что случилось?..» Ч-ч-черт, как же все это непросто. Скорее бы дойти уже до этого ебаного полигона!

Да твою мать, как же я не подумал! Ведь ей надо бы ренбраслет надеть, она ведь у меня так без него и ходит. Запасной, конечно, это не персональный, но лучше чем ничего! Пока я роюсь в рюкзаке, она, оказывается, приходит в себя и, когда я подхожу, сидит на земле, подтянув ноги к груди и обняв их руками.

— Вот, возьми, тебе это пригодится, — я протягиваю ей браслет, а она резко вскидывает голову.

— Никогда больше так не делай! И забери это, мне ничего от тебя не нужно.

— Ты чего окрысилась? Что я сделал-то?

— Давай оставим наши отношения в рамках командир-подчиненный и… нам надо идти. Осталось недалеко.

— Браслет надень. Это мой приказ, как командира. Не хватало твое жалкое бездыханное тельце еще на себе таскать!

Чисто интуитивно понятно, куда идти. Она сказала к горе, туда я и иду. В груди бушуют самые разнообразные эмоции и не все светлые и приятные. Какого хрена, то она обижалась, когда я говорил ей гадости, теперь она обижается, когда я просто немного хотел разрядить обстановку… Нельзя же постоянно пребывать в напряжении, надо иногда и отвлекаться. Чего она взъелась? Подумаешь, недотрога какая… Как же бесят вот эти бабские игрища, тут я тебе глазки сострою, тут я губы надую… Тьфу прямо, как я вообще мог подумать, что это может быть Алексис, она так делать не стала бы ни за какие коврижки! Этого бабского дерьма я наелся за всю свою жизнь большими ложками, чтобы еще всякие малявки…

Однако лес как-то быстро заканчивается. Я чуть не выскакиваю на открытое пространство и все это время не вижу девицу. Она тихо идёт за мной и старательно делает вид, что все в порядке.

— Стой! — злобным шепотом окликает Скай меня. — Тут надо осторожно. Патруль! — и показывает, что надо пригнуться.

Мы мелкими перебежками огибаем гору, она опасливо озирается, а я удивляюсь, что патруля-то никакого и не видно! Может быть, они прячутся и нас тут ждет засада? Но когда мы приходим на место, всему находится свое объяснение…

— Нет! — кричит девица что есть мочи.— Да что же это такое!

— Ты вела меня сюда больше суток, чтобы посмотреть на груду камней, милая? — издевательски протягиваю я. — Тебе спасибо, конечно, за такую заботу о моей физической форме, но может, в другой раз мы ограничимся тренировкой на полигоне?

Я знаю, вижу, что был тут вход. Но полигон явно дальше, если туда ведет тоннель, то он уходит в гору, а здесь входа больше нет, они избавились от него, видимо.

— Но здесь был вход, был! — она топает ногами, как маленький ребенок, с таким же искренним отчаянием, и я понимаю — это подделать нельзя. А уж когда из глаз брызнули слезы… Да твою мать!..

— Боец! Взяла себя в руки, быстро! — рявкаю, чтобы остановить этот слезливый поток. — Есть что доложить по существу? Или будем сопли на кулак наматывать?

— Здесь был вход на полигон! — отчаянно восклицает она. — Теперь он разрушен. Больше мне нечего сказать!

— Сколько по тоннелю идти до самого полигона?

— Долго, наверное, пару часов.

— Наверное?

— Мы ведь не выходим, ну как обычно, наружу. В основном через телепорт. Я выходила только пару раз, да и то на байке, и мне запомнилось, что на это очень много времени уходит. И я не пользовалась выходом, но всегда знала, что он тут.

— Вряд ли он один, скорее всего, есть еще входы.

— Да, но… я только один знаю…

Она так явно расстроилась, видно, что не врет. Я хочу сказать ей опять что-то обидное, но сердце отчего-то щемит. Снимаю куртку и бросаю прямо на траву.

— Ладно. Сделаем привал. Обратно далеко идти, нам нужны силы.

— Ты мне не веришь, да?

Я верю ей. Похоже, что тут действительно был вход, а когда она сбежала, они просто избавились от него. Одно понятно теперь, где конкретно этот из полигон. Если тут в радиусе нескольких километров все обыскать, то можно найти его, а взорванная гора и проверяющие эту местность беспилотники говорят о том, что тут действительно что-то было.

— Помнишь, что я сказал на болоте. Ты Бесстрашная, ты мой напарник, и я не могу тебе не верить. Я вижу, что тут что-то было, а то, что тут…

— Эйт, берегись! — вдруг выкрикивает она и сильно толкает меня на землю. Я только успеваю удивиться, откуда в такой малявке столько силы, как совсем рядом в землю врезается пуля.

Эшли

— Мертв. Сердце не выдержало, — сухо констатирует Ворон то, что и так уже понятно, глядя на распростертое на земле тело в серой форме недовольных, а потом с силой швыряет в ствол дерева шлем, заходясь в отчаянном гневе: — Твою же блядскую, в рот ебать…

Я только откидываю в сторону зажатые в ладони пустые шприцы с регенерацией и встаю с колен, отворачиваясь от ребят и глотая внутренние слезы. Опять ничего не выходит. Не получается. Не можем.

— Крош… — тянет Сани, пиная разломанные останки киборгов. Всё место побоища усеяно ими.

— Я в порядке, — стараюсь говорить спокойно, но внутренне напряжение слишком велико и голос дрожит. Ох как дрожит. И каждая поджилка, все нервы оголены до предела. Придется возвращаться ни с чем, и у меня так и порываются опуститься руки.

Две недели разведки, создание видимости кипучей деятельности, чтобы привлечь внимание недовольных и планирование засады — коту под хвост. Да, мы смогли выманить в ловушку их разведку, разнести их болванки и захватить в плен командира отряда, но во время допроса он просто откинул копыта. Нам очередной раз не удалось ничего узнать. Чем они опаивают или зомбируют своих офицеров, что они повально мрут, попадая в наши руки, даже Эрудиты не могут толком сказать. То у них ампулы с ядом, то импланты срабатывают в голове, то сердце останавливается, или еще какая хренотень, как только мы начинаем задавать вопросы. Тяжелый вздох вырывается из моей груди, тревога туманит разум. Сколько у нас еще есть времени на поиски… Не думать. Не думать о плохом. Мы найдем тебя, родной!

Отряд быстро сворачивается, а мне необходимо возвращаться во фракцию, к детям. Они, конечно, сейчас находятся под недремлющей охраной, но оставлять надолго я их не могу. Мне пропажи Ричи с лихвой хватило, спасибо. Сыта до конца жизни. Но и бросить искать Эрика я не в состоянии. Да, лидера тщательно ищут несколько разведотрядов, Вайро отправил в застенье лучших своих ищеек, пытаясь добыть информацию, но пока ничего. Ни следа, ни весточки. И никаких требований, недовольные словно затаились, на время что-то выжидая. Все, что мы знаем из допроса сбежавшей с Ричи недовольной, это только то, что Эрик находится у них. И что он сам сдался. Конечно, сам, так просто Эрика никто бы не смог взять в плен, если бы он этого не позволил в надежде найти Ричи. Ведь нет ничего, на что бы он ни пошел, ради своих детей. Пусть в огонь, в самое пекло, пусть в ад. Всё слишком затянулось, эта война — настоящий абсурд за гранью возможного понимания, который нужно раз и навсегда прекратить.

Музыка: Giovanni Marradi — Together

Он пропал больше месяца назад, просто ушел, никому ничего не сказав, оставив записку. Второй месяц на острие ножа. Второй месяц — ни минуты без страха за него. Еще чуть-чуть и можно будет просто сойти с ума. Боже… мне дышать нечем.

«Эшли, мне надо исчезнуть на время.

Пойми, так надо. Прошлое не оставляет нас, если я раньше предполагал, что дело в личной мести, то теперь я в этом просто уверен. Мне нужно разобраться, не все так просто, как кажется на первый взгляд. Я должен уйти, как тогда, помнишь, после «маяка». Кто не помнит прошлое, не имеет будущего. Ты знаешь. Ты всегда меня понимала. Не жалей ни о чем и не ищи меня. Время все расставит по местам.»

Ком в груди растет с бешеной скоростью, я пытаюсь вздохнуть, перед глазами эти аккуратные, без единой помарки строки, а воображение, сука такая, так и толкает представить себе… Как он может просить об этом, зная меня как облупленную? В том, что писал именно он, сомнений не возникает, его почерк я узнаю из тысячи. Сперва мы думали, что Эрик что-то задумал, что у него есть какой-то план, например, он сам пытается выследить их логово, поэтому исчез, не оставив никаких на этот счет распоряжений, никого не предупредив, и не хотел, чтобы ему мешали. Может, Эрику удалось что-то ухватить, или сработала интуиция, но ведь записке было упомянуто прошлое. И мне одно не дает покоя, ведь тогда он исчез из-за моделирования, а сейчас… Каким образом его исчезновение связанно с моделированием и связанно ли? И почему он на него намекнул?

Что он задумал, я не знаю, но волнение нарастает снежным комом от неизвестности. А когда Ричи сбежал из плена и лидер не объявился и никак не проявил себя, стало понятно, что Эрик в опасности, а я себе места не могу найти, мечусь как загнанный зверь в клетке. Хоть на стены бросайся, да только не помогает. Он просил не искать себя, да ведь Эрик прекрасно знает, что я не буду просто ждать, сложа руки. Я буду его искать, не могу иначе. Мне нужно это ощущение надежды. Особенно сейчас.

Я раскалываюсь вдрызг, у меня сейчас сердце треснуто, тоска душу съедает и глаза горят от невыплаканной соли. А я и плакать-то не могу больше. Нечем уже. Отчаяние растекается по венам и по артериям, легкие жадно требуют воздуха. В этом потоке жизни, в котором мы так часто теряем близких, совершенно не выходит жить, но и сдаваться мы не намерены. Старшие сыновья разъехались по полигонам. Виктор командует на передовой, Алекс ищет месторасположение главной базы недовольных на дальних рубежах, а мне от беспокойства остается только сжимать дрожащие пальцы и выть в подушку по ночам, стараясь не сойти с ума. И это мой персональный капкан, из которого не вырваться, капкан, стиснувший своими стальными зубами, с которым приходится мириться, потому что это война, разросшаяся так, что ее исход вообще перестает быть очевидным, а ощущение обреченности под ребрами выходит за грани разумного и вообще за пределы терпимого, но нужно бороться, чтобы не случилось. Вот только кому молиться, чтобы нашлись силы все выдержать и пройти через эти бесконечные препятствия и подножки, что уготовила нам судьба, несломленной и отважной? Кому же… Богу? Дьяволу? Черт знает еще кому. Да кому угодно, лишь бы он помог. Я могу справиться со всем, кроме боли, давящей в груди, что дышать не дает без горьких спазмов. И постепенно устаешь и волей-неволей привыкаешь даже к самой страшной боли и самой ноющей ране, но не привыкаешь с ней мириться.

Вернувшись ни с чем во фракцию и первым делом проведав свои находящиеся тут три главных «сокровища», и узнав, что и Вайро не может порадовать какими-нибудь новостями, вновь отправляюсь в архив, перебирать личные дела Бесстрашных, ища хоть какую-нибудь зацепочку. Ну хотя бы самую малюсенькую, пожалуйста. После войны с Эрудицией и разрушения штаб-квартиры, мы скрупулезно восстанавливали архив с личными делами всех урожденных и переходников, заново составляя некоторые файлы. Из последней фонограммы допроса сбежавшей Недовольной, находящейся под арестом у Алекса на полигоне, нам стало известно имя их лидера. Райн Мейн. Но человека с такой фамилией нет среди наших записей, и в тоже время нам известно, что он бывший Бесстрашный. Я раскладываю папки на столе, перечитывая информацию, и вглядываюсь в фотографии, но все, кто мало-мальски бы мог подходить под личность этого ублюдка — мертвы. Остальные проверенны уже десятки раз вдоль и поперек. Кто же ты такой? И что тебе нужно от нас? Сжимаю виски ладонями. Опять начинает болеть голова. Вопросы, вопросы… И никаких ответов на них. Я только одно знаю — нельзя сдаваться.

Ожидание хоть чего-то обнадеживающего в неизвестности — совершенно ненормальное, выбивающее землю из-под ног, состояние. Недели, дни, часы, минуты… время тянется и тянется, вытягивая мои и без того истрепанные в клочья нервы. Дни в разведках. Вечера была в архиве, снова и снова перебирая файлы и папки с личными делами Бесстрашных. Ночи в терзающей острыми когтями тоске. Я стараюсь задвинуть подальше все горестные мысли и не отчаиваться, но они сами лезут в голову без спроса, вламываются в сознание и встают перед глазами, не желая уходить: что они с ним делают? Пытают? Издеваются? Калечат? Мучают, упиваясь своей мнимой властью и местью, изгваздавшей нутро, где у нормальных людей душа? Эрик считает, что все замешано сугубо на личной мести, и мне от таких предположений только страшнее. Сперва они похитили Ричи, без содрогания не могу вспоминать те несколько месяцев. Я просто умирала от запредельного страха, буквально срослась с ним воедино, словно у меня душу изнутри выдрали на живую. А теперь у них Эрик.

Стараюсь из последних сил не представлять себе все жуткие картинки допросов… но подгибаются колени, трясутся и леденеют руки, к горлу подкатывает тугой противный комок, который не дает ни выдохнуть, ни вдохнуть. В таком жалком состоянии, конечно же, справляться тяжелее, но иначе я забьюсь в безобразной истерике, лишусь остатков разума и поползу на брюхе к кому угодно, к черту, к сатане в преисподнюю, или к лидеру Недовольных, обмотавшись взрывчаткой, только чтобы вытащить мужа оттуда. Нужно верить, иногда только вера и держит нас на плаву, не позволяя потонуть в беспомощной горечи и печали, иначе затянет с головой, с концами, на самое дно, и останется за голову хватается оттого и захлебываться собственным бессилием и паникой, что больше нет надежды. Меня вновь захлестывают обжигающие до физической боли, смешавшиеся воедино, ужас, отчаяние, страх… Это мучительно невыносимо!

И снова сердце рвется на куски, когда наступает очередная ночь без него. Безумно хочется ощутить родного человека рядом с собой. Почувствовать тепло любимого тела, услышать, как толкается в груди его сердце. Бьётся. Обнять наконец, забраться под большую ручищу и вдыхать его запах… Пустая комната и холодная постель поджидают меня вот уже какой день, и я бы совсем уже растерзалась бы в клочочки, если бы не дети. Топот голых пяточек из детской по полу и на кровать забирается бледненькая Люси, боится спать одна, когда нет Эрика. Она совсем вялая в последнее время, больше не смеется беззаботно своим звонким голоском, похожим на переливания серебряных колокольчиков.

Нам безумно его не хватает, безумно! Мальчишки еще держатся, Трою и Ричи было тяжелей, когда они были разлучены, а вот Кнопа… У нее с Эриком существует какая-то особенная, исключительная связь, как-будто они накрепко переплетены своими душами между собой. Люси ощущает, что с папой что-то не так. Она говорит, что «папе плохо» и что она сильно по нему скучает, а у меня сердце кровью обливается, и что-то внутри медленно отмирает. Кнопа словно поддерживает его силы на расстоянии, помогает ему, но сама теряет много сил, и так у них с самого ее рождения.

Когда у меня начались схватки, я лежала в Эрудиции, намертво вцепившись в коммуникатор, ожидая Эрика, а он все не приезжал и не приезжал, хотя я точно знала, что муж уже как несколько часов выехал с полигона. Он всегда старался быть рядом в такие моменты, и я всегда чувствовала это. Да и после того, как мужу пришлось самому принимать близнецов, мне подсознательно было спокойнее знать, что он близко. А я ждала и глаз не сводила с экрана передатчика, наблюдая, как медленно ползла по нему полоса соединения, но связь не устанавливалась, и паника захватывала в свои объятия. Время сплавлялось во что-то еле текущее, переживания, нехорошее предчувствие и мандраж не желали отступать. Мелисса, воркующая надо мной, успокаивающая ровным тоном, серьезный Дин, раз десять заглянувший в палату, за каким-то хреном, притаившаяся в животе малышка, отчего-то передумавшая появляться на свет, и отсутствие такого необходимого человека… Только через несколько часов, когда Люсия все же решилась почтить нас своим появлением, мне сообщили, что Эрик все это время находился в соседней операционной, в ренкапсуле, пока его состояние стабилизируется. Их отряд попал по дороге в засаду Недовольных, и его серьезно ранило… а полоска все ползла и ползла, сука… Ненавижу коммуникаторы!

— Мам, ведь папа вернется, он обещал? — тихонечко шепчет Люси почти бесцветным голосом, я сглатываю сиплый ком в горле и обнимаю ее крепче.

— Конечно вернется, малыш. Папа всегда возвращается. Нужно только подождать.

— Я скучаю по нему, очень.

— И я скучаю. — Нельзя показывать слезы, загнать, утопить их во внутренней боли… — Давай-ка укладываться. Папа расстроится, если мы не будем спать.

Люси тихо вздыхает, а я закрываю глаза, и из-под плотно сомкнутых ресниц льются предательские слезы. Я знаю, что Эрик жив. Чувствую сердцем, я всегда его чувствую, словно мы перевязаны шелковой нитью, которая сейчас натянута тугой струной. Он сильный, отважный и самый бесстрашный в мире, но и силам нашим бывает предел. И я не готова его потерять. Я этого не переживу, лучше умереть самой, чем оплакивать любимого человека. Мне невыносимо даже думать об этом, паршиво, тревога и неприятное тянущее чувство где-то под ложечкой не дают даже на мгновение забыться.

Родной мой, ты только держись… Как же ты мне дорог… всегда был дорог, и всегда будешь. Я так люблю тебя, но разве словами можно рассказать, как ты мне необходим… И без тебя я просто не в состоянии существовать, ты — часть меня, часть моей жизни, сердце моё, а его разрывает такая колючая боль, что оно вот-вот перестанет биться, но я выдержу. Мы выдержим, вместе. Вместе мы всегда преодолевали все трудности и сейчас обязательно справимся. Ты вернешься, я свято в это верю. Ты же у меня самый сильный, стойкий, и ничему нас не сломать. Ничто не сможет нас разлучить. Иначе и быть не может. Нам есть ради кого жить и есть для чего бороться до последнего вдоха.

Кнопа тихо сопит, уснула маленькая, свернувшись клубочком у меня под боком. Я зарываюсь носом в мягкие, растрепанные волосики, вдыхая любимый детский запах, всё время подсознательно ожидая того, что сейчас тяжелая, горячая рука обнимет нас двоих, одним движением притянув ближе к себе, и станет хорошо и спокойно. И больше не будет страшно.

Эрик

Ебать, твою мать! Значит, Алексис все это время была в плену! Все это время они чего-то от нее хотели, чего-то добивались! Не зря Алекс ее искал, совсем не зря. Значит все-таки она его зацепила гораздо, гораздо сильнее, даже чем я предполагал. Он знает. Они, наши половинки, всегда все знают, откуда только, вот вопрос? Мы как-то связаны, знать бы еще как, чтобы хоть как-то дать понять, она тут, она жива! Он найдет ее, если только они не добьют ее раньше… Надо обязательно что-то делать, как-то ее спасти, вытащить отсюда! Но Ричи здесь, и у меня связаны руки… Что же делать?! Черт пиздохуйный!

Вернувшись в камеру, я не могу усидеть на месте, мечусь по узкому помещению из стороны в сторону. Как же ее вытащить отсюда? Может, попытаться отвлечь на себя внимание, когда нас ведут на процедуры или пытки? Обычно это все проходит у них с утра, значит водят заключенных примерно в одно время, но по разным коридорам. Надо будет тщательно последить за ними, понять их расписание… Или когда меня будут вести куда-нибудь, надо будет постараться стащить электронный ключ… Да, у них тут все на электронике, одно жаль, почти каждый замок биометрический… Но это полбеды. Самое главное, что у них тут повсюду камеры. Надо как-то вытащить ее из лаборатории, пока они ее не замучили до смерти!

Как назло ни одной, ни единой возможности как-то, ну хоть как-то выбраться не представлялось. Мой страх за младшего сына слишком велик, сделай я попытку сбежать, я уверен, Райн этого так не оставит… Но если бы только предоставилась возможность! Меня даже на процедуры водить перестали, Райна так и нет на полигоне, и мне даже начинает казаться, что он про меня забыл.

***

Проходит еще несколько дней, прежде чем я понимаю, что Райн объявился и мои пытки возобновятся. Я даже успеваю обрадоваться этому, потому что сидеть сложа руки кажется большей пыткой, чем терпеть постоянную боль. В голове постепенно начинает оформляться план, и любое продвижение к нему является спасением для растревоженного ума.

Но когда за мной приходят, меня неожиданно ведут не в пыточную, а в комнату наподобие кабинета. Сказать, что я удивился, это вообще промолчать. С чего это Райн решился просто поговорить со мной?

— У меня к тебе предложение, Эрик, — с места в карьер начинает Райн, — ты отказываешься от лидерства в мою пользу, провозглашаешь меня лидером Бесстрашия, вы принимаете меня обратно, и войне конец. Как тебе мое предложение?

— Райн, что ты куришь? Это у тебя такие косяки забористые, или ты чем-то еще упоролся? — выдаю я первое, что приходит в голову на этот бред.

— Тебе не понравилось мое предложение?

— Нет. Еще вопросы?

— Ну, видишь… — тихо начинает он, — значит, я был прав! Тебе только лидерство нужно, плевать тебе на всех этих людей, погибнут сотни, тысячи человек, тебе плевать. Ты не можешь отказаться от лидерства, потому что ты упиваешься им, без своего лидерства ты ничто, и ты готов положить на этот алтарь всех, всех, всех! — последнее слово он выкрикивает, и мне вдруг кажется, что он играет на публику. Я даже оглядываюсь по сторонам, но никого кроме нас в комнате нет. — Всё, пошел вон… Встретимся завтра в пыточной.

Охуенно, и что это было-то?

— Ну уж нет, Райн, я тебе скажу все-таки кое-что. Если я откажусь от лидерства, да еще в твою пользу, в пользу человека, который убивал, мучил, держал в страхе людей двадцать лет только лишь из-за того, что у него в голове кроме жажды мести ничего нет, это будет предательство, а я не предаю своих.

— Да неужели? А когда ты пошел войной на свою же фракцию, это не было предательством?

— Не было тогда Бесстрашия, — рявкаю я, злясь на всю эту феноменальную херню, что он несет. — Или вместе с сывороткой неуязвимости тебе ввели памятьстерин? Те люди, которые откололись от нас, остались с Сэмом, никак не могут называться Бесстрашными, потому что они променяли наши принципы на призрачную возможность быть с тем, кто в моменте сильнее. Одним из которых ты и оказался…

— Заткнись! Заткни свою пасть! Ты меня вынудил так поступить, я хотел остаться там, с Бесстрашными, с ней! Ты ее бил, вытирал об нее ноги, изменял ей на каждом шагу, обзывал шлюхой, а у нее слюни до пола висели, и все почему… Потому что эта маленькая сучка предпочла унижаться всю жизнь, променяла нормального парня на психа…

— Да, ты прав Райн, она променяла психа на нормального парня, теперь я это вижу, — меня отчего-то разбирает смех от того, как сильно он выходит из себя. Надо же, носить это в себе столько лет, столько лет бороться с этим и вот, когда враг у него в руках, кто-то дергает его за поводок, не дает со мной разобраться… Эх, Райн, опять ты в очередной раз продался, вот только не по зубам тебе наши Безупречные друзья…

То, что Райн связан с Безупречными, с третьей силой этой войны, мы узнали недавно и, как водится, совершенно случайно. Наша разведка наткнулась на вполне себе мирную деревню, Бесстрашные взяли ее под охрану, а потом поняли, что в этой деревне происходят странные вещи, людей то больше, то меньше… Выяснилось, что в там был перевалочный пункт этих людей — Безупречных. Кто они, откуда, мы не знаем. Патрульные захватили одного, но он, немного поговорив с нами, исчез. Потом, посмотрев камеры с допроса, мы увидели, что он просто ввел всех присутствующих в транс. И ушел. Вот так просто… Мы для них примитивные, они нас совершенно не боятся, у них есть самые новейшие технологии, и теперь понятно, откуда у Райна это все. Они ему помогают, вот только мы так и не поняли почему.

Лидер Недовольных едва заметно дёргается при упоминании третьей стороны, глаза под маской стягиваются в тонкую линию.

— Хорошо, что ты никогда не выйдешь отсюда Эванс. И унесешь все, что знаешь, с собой в могилу.

— Передай своим хозяевам, что нам про них многое известно. И мы не оставим попыток их найти. Чтобы нас остановить, мало убить меня, вам придется убить всех Бесстрашных, а пока ты будешь бегать за каждым, мы уже сможем их достать, поверь мне.

— Ты сейчас жалок в своем блефе, урод, — злобно шипит на меня Райн. — Воздушный полигон они разбомбили, а больше у вас таких нет, я точно знаю. Так что пока вы расчухаетесь, мы вас уже всех задавим и подавно…

— Что они хотят, Райн? — все также насмешливо спрашиваю я у этого идиота. — Что они тебе обещали?

Но он только презрительно улыбается.

— Чего они хотят, ты никогда не узнаешь. Но с их помощью я получу то, что так давно желаю — твою жену.

Вот ты ж сучий потрах, блядь! Жену мою, значит… И лидерство ему подавай, уроду ебаному! Почему, ну почему я не убил его тогда? Почему я не всадил в него весь магазин из «Орла», не расстрелял эту суку прямо там, на спортивной площадке маяка, когда сломал ему руку? Почему не добил в Эрудиции… Хотя я искренне был уверен, что он сдох!

Руки у меня как всегда связаны спереди, а до урода всего пара метров. Размахнувшись, как кувалдой сцепленными руками, я с размаху заезжаю ему по роже, смачно и так сильно, что он перелетает через кресло и врезается головой в стену. Охрана моментально скручивает меня, и в шею впивается острая и тонкая игла. Все тело сводит параличом, и сознание поглощает забвение.

_________________________________

От стены отделяется темная фигура и медленно двигается к распростертому на полу мужчине. Человек снимает капюшон и прикладывает к шее Эрика пальцы.

— Да жив он, — недовольно говорит Райн, — просто под парализатором.

— Я приказываю вам отпустить его, — красивым баритоном звучит голос, и Райн не может сейчас поклясться, что человек сказал это вслух. Он уже привык, что Безупречные разговаривают с ним не открывая рта, а значит, можно не стесняться находящейся здесь охраны.

— Слушайте, я все понимаю, у вас свои планы и все такое, но я слишком долго этого ждал, — стараясь не опускаться до раболепия, мямлит Райн. — Ради этого все и затевалось, ради того, чтобы отомстить ему, я сотрудничаю с вами. У вас свои интересы, у меня, как вы понимаете, свои. Мне нужен тот человек, я его захватил и просто так не отпущу…

— Вы захватили его обманом! Вы понимаете, что это значит? Это абсолютно против правил, и когда об этом станет известно, не поздоровится ни вам, ни мне! Вы должны его отпустить, процесс входит в свою завершающую стадию, и мне не хотелось бы, чтобы из-за ваших глупых амбиций столько лет труда пошли в пустую! Мы сейчас вообще не должны были с вами разговаривать, мы и так нарушили много правил, а похищение ребенка и взятие лидера в плен таким образом, это не просто против правил, это нарушение конвенции о неприкосновенности! Если вы его не отпустите, мы будем вынуждены вас ликвидировать как угрозу нашим принципам!

— Вот так вот, да? — едко высказывается Райн, отчего-то почувствовав преимущество. — Вот вы как заговорили! Разве не вы велели мне выкрасть ребенка? А сами вы как действуете, разве честно? Сначала отдаете приказ, а потом обвиняете меня…

— Ребенок нужен был для изучения, а не для того, чтобы шантажировать им лидера!

— Но у нас же все получилось! К чему теперь откатываться назад? Вы сами не раз нарушали правило, что же теперь случилось?

— После уничтожения полигона нас обвинили в излишней жестокости, в подтасовке результатов и не засчитали очень многие наши достижения. Мы не можем позволить себе и дальше нарушать правила, а посему будьте любезны действовать как вам говорят! Лидера Бесстрашия отпустить!

— Но ведь вы сейчас пришли ко мне, это тоже не по правилам!

— У всех правил есть исключения. Мы с вами взаимодействуем в виде одного из таких исключений, но то что вы сделали… Вы хоть представляете, что находится на кону?

Райн фыркает, но тот час же его горло сдавливает невидимая удавка, и становится совершенно нечем дышать. Безупречный смотрит на него пристально, а из запястья у него вырывается голубоватый луч. Райн инстинктивно хватается за горло, но на нем ничего нет, только оно, будто бы само по себе сжимается все сильнее и сильнее. Райну уже даже кажется, как хрустят шейные позвонки, когда неожиданно все заканчивается, луч исчезает, а лидер Недовольных валится на колени, жадно хватая покореженным ртом воздух.

— Ваша жизнь — эта не самая большая жертва, так что помните об этом!

Человек поднимается, накидывает капюшон и… шагает прямо в зеркало, которое предварительно покрывается рябью, будто растревожили водную гладь.

«Черт бы побрал этих уродов! — подумал Райн, опасаясь говорить что-либо вслух. — Вечно они появляются со своими вводными и все портят. Только-только начинаешь получать удовольствие от своего могущества, появляются эти идиоты и начинают орать о своей конвенции! А я в рот ебал все эти их конвенции вместе взятые и вообще их всех… Правда без них не получилось и то, что получилось, да и дальнейшие все планы по пизде пошли бы, но… Как было бы здорово, если бы их не было! Можно было бы захватить все их технологии, и при этом не получать постоянные втыки… Но к сожалению ко всему тому могуществу, которое несут с собой эти… люди, обязательно идет в комплекте и куча правил, которые нужно выполнять, иначе… Да, можно и на тот свет отъехать, а в мои планы пока это не входит.

Вообще как-то стало все нехорошо последнее время. Офицеры явно что-то мутят, уже давно такое ощущение, а своему шестому чувству я как-то привык доверять. Может, всех их к стенке и привет? Но тогда вопрос: кем же командовать? На кого наводить ужас? На киборгов? На эти бесполезные болванки? Да, они неплохо защищают, но при этом так и не удается выучить их быстро, они действуют на примитивных инстинктах, и любой человек в плане военных действий оказывается на порядок лучше десятка тупых полумашин. Когда к нему попала эта технология, я подумал было, что вот она, победа… Но оказалось, что и Бесстрашные не лыком шиты. Скорее всего, они тоже взаимодействуют с третьей стороной, только с другими ее представителями. С вторым видом Безупречных, которые и заварили всю эту кашу…

Ну да ладно. Эти их разборки никому не интересны, а вот мою собственную игру они портят конкретно. Какими уникальными они бы ни были, они упустили один интересный момент. И грех этим не воспользоваться!»

Эрик

Когда я прихожу в себя, прямо перед собой я вижу уродливое лицо Райна. Нахожусь я, как обычно во время допроса, на электрических поручнях, и все тело пронизывают слабые токи. Браво, Райн. Ты просто себя превзошел.

— Ну и что же это такое было? — ехидно спрашивает он у меня, подходя почти вплотную. — Кто тебе проболтался?

— Не понимаю, о чем ты, — отвечаю ему, а сам ощущаю на губах привкус крови — разбили все-таки. А хотя по сравнению с тем, что со мной Райн обычно делает…

— Ты пойми, мне нетрудно ввести тебе сыворотку — это позволит также легко заглянуть в твою голову, как тебе съесть бифштекс. Просто я надеюсь, что ты мне расскажешь сам и избавишь меня от лишних процедур. Какого хрена ты устроил? А?

— Бесстрашные никогда не сдаются, или ты забыл, Райн? У тебя оказалась память еще короче, чем моя.

Он сделал какое-то неуловимое движение и все тело сковало одним большим импульсом. Блядь, так это импульсные направленные токи, что ли? Ах ты ж твою мать, да невозможно это терпеть, су-у-ука-а-а!

— Пока мне проще тебя пытать, Эрик. Зачем ты устроил все это, ты же понимаешь, что это бесполезно! За каждый такой высер твой малец будет лишаться какой-нибудь важной части организма. Что ты предпочитаешь в это время суток, Эрик? Пальчик? Ушко? Язык?

Я молчу, боясь как-то себя выдать. Если только мне попадется этот урод, когда рядом не будет всех этих его приспособлений, я сам засуну его в эти тиски, блядь! Мне так паскудно, я так ненавижу этого пиздаебаного блядопидора, что, превозмогая боль, делаю попытку пошевелиться. И к моему глубочайшему удивлению, у меня получается. Да, это больно, почти нестерпимо, но то ли у меня болевой порог повысился, то ли передышка в несколько дней дала мне такие силы, но я могу шевельнуться, более того, я чувствую потенциал, я смогу двигаться и дальше.

— А не пойти ли бы тебе на сто хуев, Райн, — как можно тише выцеживаю сквозь зубы, в надежде на то, что он поведется и подойдет поближе.

— Что ты там бормочешь, мать твою, ты можешь внятнее говорить? — а этот придурок ебаный и правда ближе подходит, видимо чувствует себя в полнейшей безопасности здесь. Собрав, сконцентрировав всю свою силу, что у меня есть только в запасе, я делаю резкий рывок вперед и хватаю Райна, утягивая его вместе с собой в нишу. Тело его сразу же изгибается, пронизанное током, и он приглушенно мычит.

— А ты что, не пробовал на себе эту штуку, а, Райн? Хорошо, что я заглянул к тебе, а то так никогда и не почувствовал на себе всю прелесть этого пиздаебаного хуетворения.

— Отпусти, — цедит через сжатые в судороге челюсти Недовольный, — убью…

— Да ну? А мне кажется, что это ты сейчас окочуришься… Что не ожидал такого напора? Вместо того чтобы ослабить меня, ты всего лишь закалил мое тело.

— Урод ебаный! Чего тебе надо?

— Отпусти ребенка. И я отпущу тебя.

— Да нет твоего выблядка уже. Ясно? Я его убил.

— Врешь! Врешь, я бы это понял! Хуйню мне впариваешь!

— Черт, — раздается от входа, и неожиданно сияние голубоватых поручней пропадает. Мы с Райном как стояли в нише, так и сваливаемся на пол, я сразу же вскакиваю и бросаюсь к столу с предметами пыток. Первое, что удаётся схватить, это предмет, чем-то похожий на скальпель, но длинней и тоньше. Не раздумывая ни секунды, я запускаю его в женщину, которая вбежала и отключила поручни. Она тихо вскрикивает и, потеряв равновесие, валится назад, держась за плечо. У меня нет желания убить ее, мне нужно, чтобы она не мешала. Странно, что охраны нет, что же это? Я смотрю, что Райн уже поднимается, у меня есть пара долей секунды чтобы принять решение. Я подскакиваю к Элайе и, вытащив нож из ее плеча, беру в захват и приставлю нож к шее.

— Верни мне ребенка! Сейчас же и я не убью ее!

Райн уже встаёт на ноги и потирает затылок, будто у него болит голова. Глядя на меня устало и даже немного отстранено, он говорит мне, растягивая слова и ухмыляясь здоровой половиной рта:

— Давай, прирежь ее, мне она все равно уже давно надоела! — Я чувствую, как женщина вздрагивает у меня в руках. Ну что, идиотка тупая, поняла с кем связалась? Я сильнее надавливаю на скальпель, и по ее шее течёт тонкая струйка крови, спускаясь на ключицу.

Тихое шуршание раздаётся отовсюду. Сначала мне кажется, что это какие-то насекомые или крысы сбегаются сюда со всех сторон. А потом я понимаю, что это ползет черная вязкая жижа, с тихим шипением обступая нас с Недовольной. Вот она уже подбирается к моим ногам, вот уже заползает на мои ботинки… Кто-то включил симулятор страхов, или у них тут есть скриммен? Да, скорее всего, есть, это моя вязкая жижа, в которой я тону, когда умираю! От неожиданной догадки я ослабляю хватку, и женщина, вывернувшись от меня, сильно бьёт меня ногой в живот так, что я валюсь в эту самую жижу, которая начинает заползать прямо мне в рот, нос, глаза, уши… А дальше только боль…

Элайя

Нет… Нельзя плакать, сука, нельзя, ясно? Только не ты! Ты… Дура, ебаная идиотка, психованная! А ну не сметь себя жалеть!

Ни-че-го не по-лу-ча-ет-ся! Ничего… Сколько ни уговаривай себя, а слезы все равно текут, сползая медленно на шею, раздражая рану. Перевязанное плечо ноет, а тут еще и это. Ладно, ладно, следа, конечно, не останется. А, хотя… Пусть останется! Пусть будет мне вечным напоминанием какая я дура, дура, дура-а-а-а!

«… Давай, прирежь ее, мне она все равно уже давно надоела… надоела… надоела…» Да собственно… это и так давно уже было понятно. Просто… Бабы, что с них взять да, Райн? Тупые, глупые бабы, до смерти влюбленные.

И ничего не осталось. А было ли? Любил ли он меня когда-нибудь? Что-то подсказывает, что вряд ли. Использовал, терпел рядом, советовался, это было, да. Я все вынесла. Побои. Гнев. Взрывной характер. Но предательство… Не могу. Черт, черт, черт, как же… больно. Хрен с ней, с шеей, и не такие ранения были, а вот в груди так и печет от невыносимой боли. Как он мог так запросто перечеркнуть все годы, что я была рядом? Как он мог одной фразой избавиться от меня? Он сам говорил, что Эрик — беспринципная сука, он не мог надеяться, что он меня отпустит, да и я, зная лидера Бесстрашия, думаю, что он прирезал бы меня с легкостью. Так просто: «… прирежь ее…»

Плеснув на рану спиртовой раствор, чтобы вызвать ожог и затруднить заживление, шиплю от боли, теперь уже от физической, которая на короткое время притупляет боль душевную. А ведь я верила ему. Верила, что мы действительно боремся за независимость, верила, что у него есть план… Верила, что ему хочется сделать общество лучше. И любила, любила, любила… Готова была прятать трупы, лишь бы только с ним быть. Помогала ему во всем… Вот только на сестрице погорела.

Может быть, он меня тоже подозревает, как и всех своих командиров? Как вообще можно было прожить жизнь так, чтобы все вокруг ненавидели тебя, и самому всех ненавидеть? Может, эта сыворотка как-то сказалась на его умственных способностях? Или он родился таким… гнилым? Но я-то? Я-то как могла так ему довериться? Доверилась… на свою голову! Вот и получила, бля!

«Прирежь ее… надоела…»

Если раньше и были хоть какие-то сомнения, то теперь… наверное это и есть конец. Конец всему. Конец нашей любви. Конец войне. Конец Райну Мейну… Давно нужно было это сделать, давно было понятно, что это тупик. Но как было решиться? Столько лет быть с ним рядом и…

Он предал меня не сейчас, и даже не тогда, когда сделал ребенка какой-то сучке восемнадцать лет назад. Он предал меня, когда связался с Безупречными у меня за спиной. Я сразу стала не нужна ему, у него появились новые игрушки, а я… Сильно старше, да и вообще… Я выдохлась. Высохла. У меня вместо души одна пустыня. Может, хоть Лерайя сподобиться как-то все-таки выстроить свою жизнь, моим смыслом последние два года стала помощь ей. Наверное, если бы не сестра, я давно уже сдалась.

Никогда я не была Бесстрашной, я поняла это еще в детстве. Я всегда хотела уйти от них. В Эрудиции мне было хорошо, там я нашла свою сущность, и Джанин многому научила меня. Вот только… Не судьба, видимо. Все как-то похерилось, как она умерла. Сэм все провалил, а Райн… Я знала, что он хочет… отомстить, да, но не думала, что это превратится в навязчивую идею. Когда мы выманили лидера Бесстрашия, я думала, ну помучает он его, выдвинет требования, объявит победу… Ну хоть что-нибудь! А он…

Как Эрик еще не свихнулся от пыток, кто бы мне сказал? Откуда у него столько сил, моральных и физических? Неужели моделирование Джанин до сих пор помогает ему? Или они там в городе что-нибудь такое изобрели? Я вдоль и поперек изучила его, совершенно ничего не нашла, кроме интенсивной мозговой активности. Еще в самом начале своей Эрудитской карьеры я читала о людях, которые самовнушением могут добиваться потрясающих результатов, может, он это умеет? А Райн просто тупо издевается над ним, как ненормальный, получает удовольствие от его мучений…

Нет, надо заканчивать с этим. Надоело. Это просто тупик. В конечном итоге, когда мы выполним свою миссию, эти Безупречные просто сотрут нас с лица земли, потому что зачем нужен Эрик, я понимаю, а вот мы зачем нужны — мне совершенно непонятно. У Райна его месть, а у нас тогда что?

Только Райну на это плевать, все эти двадцать лет он лгал, обманывал людей, чтобы просто-напросто насладиться местью своему заклятому врагу. И дальше что? Я слышала, как его хозяева велели отпустить Эрика, а он стал с ними спорить и получил втык. Он-то думал, что они партнеры, а оказалось… Хуй он с горы, которого используют втемную, он даже сам не догадывается зачем. И я не знаю. Но мне страшно. Поэтому если раньше я думала, что ведя свою партию, я вступаю в сделку с совестью, то теперь… Я спасаю свою жизнь. И жизнь Лерайи тоже.

Надо сходить к ней, последнее время мне не нравится ее настроение. Она будто тоже помешалась, все бредит местью. И хотя мне пока это на руку, надо бы все-таки держать ее в рамках. Контроль и еще раз контроль. Кое-как заклеив царапину, умыв лицо, спускаюсь в лабораторный корпус, где в подвале, в закрытом боксе, вот уже несколько недель живет моя сестра.

— Ну что, сестренка, ты готова? — спрашиваю у нее, а она опять надувает губы. Ну вот, снова не угодила. — Что еще? Опять что-то не так?

— Элла, ты уверена? А вдруг мне никто не поверит, что тогда делать?

— Мы с тобой это пятьсот раз уже обсуждали, значит, действуешь по запасному плану. Лера, я не понимаю, мы столько ждали, чтобы отомстить, и когда мы уже у самого финала, тебя берут какие-то смутные сомнения.

— Почему бы тебе просто не достать мне ампулу с телепортом, и я элементарно съебну отсюда тихо? К чему такие сложности?

Я одно не могу понять… Она правда ни хрена не понимает или просто придуривается, чтобы взбесить меня окончательно? Прятать ее — стало моим личным бременем, тяжелой ношей, которую я волоку вот уже два года. Иногда мне кажется, от скольких проблем я избавилась бы тогда, если бы просто пристрелила ее, как этого требовал Райн. Но беда в том, что я не могу убивать близких мне людей. Убийство вообще тяжело дается мне, а уж если дело касается человека, которого я хорошо знаю… Я просто не могу…

План родился прямо там, в поле, и если бы можно было подумать хотя бы больше пяти минут, наверное, мы провернули его как-то по-другому… Но по нашим следам шли Бесстрашные, которые обнаружили нашу базу, действовать пришлось молниеносно. Первым ресивером* моей сестры оказалась самая простая поломойка, которая за каким-то хуем ошивалась на базе и не уехала вместе со всеми. Выбирать особенно не приходилось, да и сам аппарат работал как-то уж совсем через раз, но не попробовать мы не могли. Когда все получилось, девицы поменялись местами, мне просто не верилось в такую удачу. И вот что странно, когда Лерайя находилось в своем теле, у меня не поднималась рука ее пристрелить, но стоило только обменять личности, и в теле сестры оказалась молоденькая голубоглазая девица, у меня не возникло никаких негативных чувств… Несмотря на то, что она выглядела как Лерайя, на меня смотрели совсем другие глаза… И видимо, мне этого хватило.

Сестра прожила на полигоне недовольных в теле посудомойки несколько месяцев, ожидая подходящего ресивера, чтобы вернуться в Бесстрашие. Первоначальный план не выдерживал никакой критики, но я была рада уже и тому — она хотела поменяться телами с какой-нибудь пленной Бесстрашной, сбежать с полигона и осесть во фракции, чтобы отомстить всем, кому она там хотела.

Когда привезли раненных с Воздушного полигона Бесстрашия и одной из них оказалась Алексис Плейсед, любовница старшего сына лидера фракции огня, сестра просто загорелась идеей сделать ее своим ресивером. Тело раненной девушки требовало длительного восстановления, оно было сильно повреждено, обгорело, не было конечности, но Лерайя была согласна на длительную реабилитацию. Она готова была терпеть лечение ожогов, выращивание ноги, лишь бы только получить возможность снова стать полноценной Бесстрашной.

Конечно, всех, кто прибыл с того полигона прогнали через реминисенсер*, и Райн, увидев воспоминания девушки, приказал найти для нее ресивера, потому что сама Плейсед была на грани жизни и смерти. Ну я и подсунула ему бывшую посудомойку, а ныне мою сестрицу, потому что ее тело идеально подходило по биометрическим показателям.

Спрятать Лерайю было несложно. Никто не узнал бы в этом обгоревшем куске плоти светловолосую девушку из Бесстрашия. На полное восстановление ушло больше восьми месяцев и еще какое-то время на восстановление внешности от ожогов. Такой, как сейчас, она стала всего лишь пару недель назад, и когда сняли последние повязки, вот тогда и пришлось ее засунуть в лабораторный бокс. Райн все равно туда не ходит, а уж несколько месяцев там прожить можно.

На самом деле наш план был прост, как и все гениальное. Выманить Эрика оказалось проще легкого, украв его ребенка. Мы заманили его в ловушку, и он оказался здесь, на полигоне. С этого момента началась моя собственная игра. У Райна голова целиком и полностью заполнена жаждой мести. Он последнее время больше думать ни о чем не мог, как зомби, повторял только одно: как он будет уничтожать Эрика Эванса. А я устала от этого всего. От войны, ненависти, от бездушных машин, от ежедневных смертей… Мне лично нужен Эрик, чтобы он помог сбежать Лерайе в образе этой девочки, Алексис, тогда у нее получится обосноваться в Бесстрашии и она, наконец, уже получит возможность начать новую жизнь. Без Райна, без меня, без обязательств перед нами. Скорее всего, она так и не распорядится выпашвим ей шансом начать новую жизнь, она тоже бредит местью не меньше нашего лидера, но меня это уже касаться не будет. Все, что от меня зависело, я сделала…

А потом я выпущу лидера Эванса на все четыре стороны, пусть он подтвердит, что Алексис-Лерайя действительно была в плену, и он помог ей сбежать. Тем более что он будет знать, где полигон. И тогда конец войне. Конец Райну, с его дурацкой местью, на которую он променял все, включая меня. Я так и не смогла стать для него чем-то большим, чем просто любовницей, несмотря на то, что я очень любила его. Он с легкостью меня предал, заводил интрижки на стороне, разменивал дорогих мне людей, а в конце разменял и наши отношения. Он связался с Безупречными за моей спиной, проворачивал с ними какие-то одним им известные дела, и я в зону его интересов уже не вхожу. Так что с меня хватит. Пусть Лера строит свою жизнь дальше сама, я ухожу с Эваном, вот только тут все закончу.

— Зачем мне сбегать? Зачем Эрика в это впутывать?

— Это твоя страховка! Я тебе объясняла уже. Ты сбегаешь, Эван организовывает бунт, я под шумок выпускаю Эванса, он добирается до Бесстрашия и подтвердит, что ты действительно была в плену, а не засланная к ним. Иначе проведешь остаток жизни не здесь в камере, а в тюрьме Бесстрашия.

— Это слишком рискованно и опасно. Если бы ты не прятала меня по углам целый год, я бы подумала, что ты хочешь избавиться от меня таким образом.

— Дура и конченная идиотка! — она вконец решает сыграть на моих нервах. — Подумай свой тупой головенкой, нахрена мне все это мутить, если бы я хотела от тебя избавиться, я просто пристрелила тебя еще тогда, посреди поля. А мы с тобой уже почти два года носимся, сначала в одно тело тебя поселили, теперь вот в это…

— Ладно, ладно, — примирительно поднимает обе руки сестра, и внезапно мне кажется, что через совершенно чужую внешность мелькает образ Лерайи — те же глаза, те же ужимки, так хорошо известные мне… Может, она не так уж и не права в своих сомнениях! — Но все равно как-то тупо это все. Тебе удалось выдать тело поломойки, которое ты мне уготовила сначала, а потом перебросила туда личность этой Бесстрашной Плейсед за дочь Райна, зачем?

— А то ты не понимаешь… Эта Алексис Плейсед, прибывшая с элитного полигона, натренированная, обладающая превосходными навыками, подготовленная для многих новинок, которые у нас вот-вот появятся… Нам, чтобы воспитать таких воинов, нужно много лет, а тут уже готовый рекрут… Такими людьми не разбрасываются! Когда она поступила к нам с разрушенного полигона, она находилась на грани, готовилась вот-вот окочуриться. Мы, конечно, могли ее спасти, но когда Райн увидел ее воспоминания, связанные с лидерским сыном, он просто будто бы обезумел. Велел срочно найти ресивера, чтобы быстренько перебросить ее личность в здоровое тело, пока она не померла. Ну я тебя и подсунула, помятуя, что если бы будешь в теле Бесстрашной и выберешься отсюда, тебе будет гораздо проще обосноваться во фракции. А когда все получилось, она очнулась, стала голосить… мы память ей и потерли. Просто все очень удачно сложилось. Настоящая дочь Райна сдохла от передоза допинга, он ее никому никогда не показывал, растил преемницу. А тут нападение, куча жертв, да еще и элита бесстрашных войск. Таких людей нельзя упускать, и ты как командир это прекрасно знаешь. Вот и решили, использовав реминисенсер, воспоминания его дочери подселить этой Плейсед. Способности и все навыки Бесстрашной остались при ней, вот только ее часть собственной памяти стерли, и наложили ложные, чужие воспоминания, настоящей дочери Райна, чтобы все достоверно было. Райн думает, что я избавилась от тела Плейсед после эксперимента, поэтому и пришлось нам с тобой так тщательно прятаться.

— То есть эта девушка и правда думает, что она дочь Райна? И все, кто знал, что у Райна есть дочь, тоже так думают?

— Ну видишь ли, на полигоне вообще мало кто знал, что у Райна есть ребенок. Он все боялся, что ее могут использовать против него, похитить там, шантажировать ею, и тщательно ее прятал, почти совсем не занимался, но следил, чтобы она тренировалась и стала настоящей недовольной. Ну она и переборщила с наркотой. Слишком сильно хотела отцу понравиться.

— А ты, значит, совсем ни при чем?

А я вот не хочу с сестрицей откровенничать. Незачем ей знать подробности наших непростых с Райном отношений. То, что он изменял мне, я всегда знала, но вот то, что уже после своего ранения и уродства нашлась баба, которой он ребенка, сделал да еще и велел ей ни в коем случае от него не избавляться, было вообще-то не особенно приятно. Конечно, эта девочка росла отдельно, и не очень-то он ее жаловал своим вниманием, но все равно ее наличие было, мягко говоря… проблематичным. Как постоянное напоминание, что я не так уж важна в его, лидера, жизни. Пока она жила вместе с другими детьми и не особенно мозолила глаза, я старалась об этом не думать, но когда она подросла и стала все чаще появляться рядом с ним… Это оказалось выше моих сил. Да, я показала ей допинг и на что он способен. Кто ж виноват, что она так сильно стала им увлекаться…

— Это не имеет отношения к нашей операции, — невозмутимо отвечаю я, а Лерайя смотрит насмешливо. — И вообще, я не понимаю сути твоего недовольства, ты разве не хотела сама быть ближе к семье лидера Бесстрашия? А так тебе выдается отличная возможность стать любовницей его сына… А со временем и его самого, возможно… Это практически твой второй шанс, пользуйся! У тебя будет фора, во-первых, они все не сразу окажутся во фракции, они же воюют, не забыла? Потом действуешь, как мы договорились, ты же видела ее воспоминания, там как раз все как надо для нашего плана. А потом освоишься и будешь действовать по обстоятельствам.

— А ты уверена, что она ничего не вспомнит? Она сбежала все-таки…

— Память стерта надежно, не переживай. И потом, Райн послал по ее следу лучших хантеров, ее не сегодня-завтра убьют. Девка оказалась строптивая, да только нам это на руку, — точнее мне, но теперь это уже не важно. Все было бы идеально, не вздумай девка перечить. У нее были отличные данные, она исполнительна, надежна, отлично подготовлена, и голова у нее работает превосходно. Она была отличным бойцом до тех пор, пока… не стала закусывать удила. Райн, конечно, тоже виноват, свою девку упустил и с этой общего языка не нашел. — Тебе сейчас главное выбраться с полигона незаметной, так, чтобы никто тебя не узнал, ведь по официальной версии это тело сожжено. Плохо, что я ничего не могу сделать, только если лидер Эванс поведется и поможет тебе. Твоя задача сейчас — показаться ему, наладить контакт, чтобы он захотел тебя отсюда вызволить. Судя по тому, что ты о нем рассказываешь, он легко на это пойдет, надо только ему совсем немножко помочь в этом, подтолкнуть в правильном направлении. Он должен увидеть тебя, а дальше как пойдет.

— Вообще-то, он меня уже видел.

— Разве?

— Когда его водили на процедуры. Он заметил меня через зеркальное стекло.

— И откуда же ты тогда это знаешь? С твоей-то стороны зеркало! И зачем ты в стекляшку пялишься, вдруг Райн припрется в лаборатории за каким-нибудь…

— Я видела как его ведут, а с моей стороны немного покрытие стерто. Он точно меня увидел и узнал, он так уставился, что мне даже не по себе стало, будто он увидел кого-то из загробного мира…

— Ну по сути… Они же ее, девушку эту, похоронили. Ладно, я попробую сделать так, чтобы вы оказались в соседних камерах, а дальше уже все от тебя зависит. Помнишь ее воспоминания?

— Да помню я все…

— Ну вот. Договоришься с ним, сбегаешь и идешь прямиком в Бесстрашие. Там тебя принимают с распростертыми объятиями, главное сейчас, чтобы все прошло без сучка. Если Райн узнает, что я тебя не утилизировала, да и не только тебя, еще и тело алексовой девчонки, я боюсь даже предположить, что он с нами обеими сделает…

— Ты ж сказала, что он утрындовал куда-то…

— Ну да, вот только надолго ли? Эта строптивая девка как сбежала, так начался геморрой… А когда ты во фракции укоренишься, я выпущу Эрика, к тому времени у Эвана все будет уже готово…

— Имей в виду, я все это делаю, чтобы эту дуру мелкую извести, женушку Эрика. А не для вашего дурацкого сопротивления! Я так давно об этом мечтаю, что на этот раз я своего не упущу! В землянке все готово? Если получится сбежать, я смогу продержаться пару дней?

— Ты отсюда главное выберись. А уж снаружи я не дам тебе пропасть!

Ладно, ладно, сестренка… Черт, наверное, все-таки все эти прыжки из тела в тело как-то дурно сказываются на личности. Хоть наши ученые и уверяют, что все уже проверено, а как ни крути, Лерка была первая из людей, на ком был опробован аппарат по обмену личностями — реминисенсор. Пусть и неофициально. Ее ресивер был совсем неподходящим объектом, во-первых, у них разные группы крови, а лучше бы, если бы была одна. Во-вторых, все происходило в дикой спешке, поломойке пришлось посулить работу в лаборатории, лишь бы она не сопротивлялась. Ну и конечно, когда она оказалась в теле Лерайи, пришлось ее убить, торжественно записывая эту сцену на носитель.

Конечно, за это время многое поменяли и усовершенствовали, а переброска личности из тела в тело даром, как видно, все равно не проходит. А может, это чужая внешность так влияет? Или то, что твоего тела уже нет… Не могу понять, вот Джанин поняла бы, она хорошо петрила в вопросах жизни, смерти, информации, личности… Жаль, что она умерла тогда, не дожила до момента, когда все ее теории обрели материалистическую составляющую. Она бы на седьмом небе от счастья была, если бы увидела, как мы можем менять личности двух людей и это пока только парами. Еще немного поработать над этим — и личность можно уже будет просто вынуть из человека и сохранить до нужного момента. А потом подселить в любой биометрически подходящий объект. Это не просто прорыв, это… Больше, чем жизнь. Это практически бессмертие.