Новая миссия
Скай
Я, конечно, не питаю особых надежд на то, что Бесстрашные не стали тщательно проверять местность после моего исчезновения. Во всяком случае, обнадеживающих. Да и греющая мысль, что они просто развернулись и молча свалили на свой полигон после моего нападения, под большим таким, жирным вопросом. Да ладно, я в принципе, даже уверена, что они с ликующим удовольствием стащили мой транспорт своими загребущими руками, но… Блядь, это мой байк! Мой! И я никому не собираюсь его отдавать.
От негодования и обиды, так и хочется затопать ногами. Нет, это вообще ни в какие ворота не лезет! Обследовав территорию, обнаруживаю множество следов своего «пегасика». Они еще и задницами своими его оседлали. Что ж это делается-то? Я задумчиво чешу макушку, надеясь, что меня вдруг озарит, и я найду выход из создавшейся ситуации.
Так, спокойствие, только спокойствие. Перво-наперво, мне кровь из носа, но необходимо его вернуть, чтобы никто не прознал про мою оплошность. А как это сделать? Как, как… каком кверху, блин! Будто без того забот у меня мало. Они, по-любому утащили его на полигон, а значит, мне придется навестить их с визитом вежливости лично и забрать свой байк. Прелестно. И что же мне делать-то? Надеюсь, они его хоть на улице держат, в противном случае шансов у меня ноль. А в животе все скручивается узлом, и на моську набегает тоскливое выражение. Откровенно говоря, я не очень верю в успех своей затеи. А если у того командира, и правда, на меня не только чуйка срабатывает, да еще и нюх какой, что, если он меня поймает… Что он там обещал при нашем последнем забеге? Кровью буду харкать, да-да.
В общем, перспективы не радуют, но куда ж теперь денешься? Очень сомневаюсь, что там кто-то сидит и ждет меня. Но на полигон надо проникнуть незаметно. По логике вещей, появиться там я не должна. Попробуем сделать наоборот, не так, а наперекосяк. Там охранные системы, патруль и обвешанные оружием, словно новогодние елки, десятки вражин. Надо бы как следует подготовиться, понаблюдать за самим полигоном пару дней, узнать, как проходят внутренние дежурства, заглянуть в свой тайничок и тихонечко прошмыгнуть на их территорию. Ох, так весело, что пиздец!
Несколько следующих дней проходят в ночных вылазках с базы, чтобы побродить возле стен полигона Бесстрашных в поисках путей проникновения и в тяжких думах, как бы мне половчее осуществить свою затею. С северной стороны между стыками плит забора есть небольшая щель, в которую можно попробовать протиснуться, но вот беда, внутри дежурный пост с охраной, который не дремлет. Не дремлет, но и не настороже, особенно ночью. Они пренебрегают правилами, снимая и открывая шлемы, чувствуют себя в безопасности. Охрану-то я знаю, как обезвредить, по тому же сценарию, что и с похищением, уже не впервой. Ну, почти по тому.
Я горестно вздыхаю, внутри меня вновь отчаянно царапается совесть и чувство вины. Тогда я проникла на территорию Бесстрашных под видом новобранца, с фальшивыми документами, чтобы забрать и вывести ребенка. И он так доверчиво за мной пошел, когда я, оказавшись внутри полигона, умирая от страха, заговорила с ним под предлогом показать укромное местечко, где братец его ни за что не найдет. Мальчишки играли в прятки, и Ричи злился, что Трой его постоянно вычисляет, а я просто воспользовалась ситуацией. А дальше… Дальше дело техники. Изо всех сил подыгрывая мальчику, пробралась к блок-посту, где боевая группа уже обезвредила усыпленных газом патрульных, и под прикрытием добралась до ближайшей перемещающей станции телепорта. А теперь то, что казалось для меня хоть и неприятными, но вполне обыденными вещами, вопреки всей логике плавно переходит в разряд невозможных, заставляя чувствовать прилив разочарования и некого обречения.
Но сейчас все, в том числе и диверсия, волнуют меня намного меньше, чем мысль о том, что же Айрес нужно от ребенка и зачем они его исследуют. Ричи последнее время стал задумчивый, молчаливый и немножко заторможенный, словно они постепенно вытягивают из него все силы. Я пытаюсь его хоть как-то отвлечь, поддержать, но и наши редкие прогулки по тирам приходится сворачивать, потому как я иной раз ловлю слишком злобные взгляды бойцов, обращенные на ребенка. Многие, очень многие, не справившись со своими эмоциями и горечью, крепко сидят на местном допинге, создаваемом в лаборатории, и уже плохо чувствуют грань дозволенного. Люди звереют от этих препаратов, перестают трезво мыслить и теряют человечность. Я боюсь, что у кого-нибудь перемкнет в голове и он бросится на ребенка, поэтому мы с Ричи ограничиваемся столовой и чтением в его комнате. Но как долго еще будет продолжаться это заточение? Почему его отец тянет и не соглашается прекратить войну? Каким бы жестоким он ни был, неужели жизнь собственного сына может стоить власти?
Ричи говорит, что больно ему не делают и не колют никаких препаратов, только подключают к датчикам и что-то смотрят, но мне кажется, что Элайя, если ей понадобится, может пойти и на более кардинальные методы ради своих опытов. Странное и не дающее покоя ощущение заползает мне под ребра, сворачивается там колючим клубком и не отпускает, свербит и выставляет острые когти. Это моя вина, что они мучают ребенка. Ведь никто, кроме меня, не смог незаметно пройти на полигон Бесстрашных и выкрасть Ричи. Черт возьми, почему? Ну почему он тогда пошел со мной? Господи, да лучше б меня пристрелили там, но не дали его забрать. Я не знаю, что делать. Остается только ждать и надеяться, что лидер Бесстрашия опомнится. А пока, глаз с Ричи не спускать.
Спустя несколько ночей слежки за полигоном Бесстрашных, я решаюсь выйти на дело, сообразив, что лучше уже ничего не придумаю. А где-то внутри зарождается, остро вибрируя, это безумное напряжение, которое я изо всех сил стараюсь унять. Не ссать, принцесса. Кто же лучше тебя может проникнуть туда незаметной? Как два пальца… об асфальт! Подумаешь, сотня вооруженных вояк, твою мать. Ладно, как там говорят: «Fortune favors the brave» (Фортуна любит храбрых). Или же сюда больше подходит: «Аudacia — secunda beatitudo» (Наглость — второе счастье). М-да, определенно, подходит. Был у нас один старый Эрудит, который пытался втюхать в наши мозги хоть какие-то зачатки наук, ну читать, там, писать учил. Так вот он подобные фразочки любил бросать на неизвестном языке. И мне единственной было интересно, что они значат.
Ладно, речь не об этом, а о том, как пробраться на полигон. Я даже фыркаю, представив свою физиономию в этот момент, на которую я навесила маску супергероя из крутого боевика, оттого смеяться и озорничать хочется все больше и больше. Видимо, сказывается пережитое волнение и общая тенденция моего мозга потихоньку съезжать на сторону.
Мне приходится основательно потрясти свой тайничок со вкусностями, чтобы организовать себе достаточно безопасное проникновение на чужую территорию. Больше всего времени уходит на то, чтобы вычислить не так уж и ловко запрятанную по периметру вокруг стен цепь датчиков движения, и, о чудо, они тянутся только по земле. Окрыленная такой удачей, в надежде, что уж теперь-то моё дело — не такая уж и канализационная труба, пробравшись по веткам деревьев через охранную систему, я тихонечко подползаю к примеченной щели в заборе. Трижды «блядь»! Однако, тут облом. Если я сама тощая и плоская, как червяк, и протиснуться мне по силам куда угодно, то вот мой шлем не слишком желает пролезать, приходится его основательно погнуть, попрыгав на нем попой, да еще и поковырять сам лаз. А что делать? Матерясь про себя на чем свет стоит и смахивая пот со лба, я наконец пропихиваю шлем и пробираюсь сама внутрь полигона, тут же, закатившись за угол какой-то постройки, прислушиваюсь. Тихо.
В принципе, полигон мне удалось рассмотреть в оптику, но только наружную его часть, что там, внутри, обнесено насаженным подлеском, остается только догадываться. Ну, наверное, здания, казармы, да и сам гараж по идее. Он-то мне и нужен. Повезло еще, что главные ворота с блок-постом, находятся далеко с другой стороны. Активировав защиту, ползком добираюсь до лесочка и под прикрытием деревьев подхожу ближе, рассматривая обитель Бесстрашных. На дворе почти ночь, но люди еще бродят, поэтому забираюсь на дерево, укрывшись среди веток. Устраиваюсь и прислушиваюсь.
Пронаблюдав около получаса, я ощущаю, как некое подозрительное чувство ворочается между ребер. Бесстрашные всё мельтешат возле зданий, смеются, переговариваются, а я сама не могу поверить в то, что вижу. Вглядываюсь, пытаясь всё впитать в себя, тщательно, медленно, приглядываясь к ним и задумываясь, запечатлевая подробности, пытаясь набрать больше воздуха в грудь, которую сдавливает болью. Сдавливает, сжимая тисками с каждой минутой лишь сильнее. Потому что здесь так шумно и весело.
Они совершенно не похожи сейчас на тех, кого я привыкла видеть в прицел — тех жестоких, беспринципных захватчиков, которыми мы их представляем. Они дурачатся и как-то совершенно беззлобно подшучивают друг над другом, устроив небольшую потасовку, наподобие тех, что мы постоянно затеваем с Ричи вечерами. Странно всё это, разве люди, затеявшие войну, безжалостно убивающие беззащитных жителей, сваливающие на нас свои деяния… Разве могут люди, устраивающие подобные зверства, не утратив свой внутренний свет, как вон та, милующаяся парочка, или как этот высокий парень, подпирающий спиной стену и травящий неправдоподобные байки, поражавшие чем-то, так безмятежно смотреть на мир. Могут так слушать, говорить и смеяться. Так громко, но добродушно спорить между собой, что наблюдать за ними, невольно затаив дыхание, приятно и интересно. А самой мне вдруг кажется, что вести они себя должны по-другому. Совсем по-другому.
— Так, народ, время — отбой! — вдруг обрывает всё веселье громогласный голос. Знакомый такой голос, который излюблено покрывал меня неповторимыми перлами матершины при последних двух встречах в лесу. Да меня едва Кондратий не хватил, так мне не по душе приходится присутствие командира полигона в опасной близости, а в голову лезут только самые страшные мысли, что сердечко жалобно отбивает свой ритм где-то в горле. Только бы он меня не почувствовал!
Я пытаюсь разглядеть его выражение лица, но командир стоит спиной. Он сбрасывает громкость своих высказываний, и как бы я ни прислушивалась, весь их смысл для меня остается неизвестен, только сам тембр голоса не меняется. Низкий, хрипловатый. Люди о чем-то спорят, кажется, приглашают мужчину присоединиться, но его упрямству может позавидовать кто угодно. Хоть Бесстрашные сдаваться не собираются, наперебой уговаривая того нелюдимого командира остаться, но все их попытки не венчаются успехом, и высокая, крупная фигура мужчины скрывается в дверях, видимо, жилого корпуса. Честно скажу, выдыхаю я с таким облегчением, что чуть не падаю с дерева.
Ждать, пока вся их жизнедеятельность стихнет, приходится аж полтора часа, зато я подробно изучаю их базу и нахожу стоянку транспорта, где среди здоровенных драгстеров одиноко стоит мой байк. Блин, я чуть не прослезилась от счастья. На полигон легла полнейшая тишина, и можно уже было приступить к своему плану, приблизится к стоянке, забрать байк и уехать. И впрочем, меня здесь ничего не держит. Вот только одно окно с потухшим светом притягивало моё внимание, в котором час назад курил темный, но узнаваемый силуэт. Только это окно, так призывно приоткрытое, меня тянуло. Сейчас только один человек в этом здании не давал мне спокойно развернуться и уйти отсюда. Тот, за кем я так давно охотилась. И теперь-то я его точно достану.
Обождав еще немного и проверив пути отступления от казармы, я, прижавшись к стене, медленно продвигаюсь в нужную мне сторону, стараясь срастись с окутавшей окрестности темнотой. Проблем забраться на второй этаж не возникает, так как рядом проходит водосточная труба. Таким образом, я почти бесшумно достигаю заветного окна и, осторожно приоткрыв створку, тихонечко влезаю в помещение, судорожно прислушиваясь и пялясь в темноту. О том, что там меня может ждать какой-нибудь неприятный сюрприз, думать не хочется. Пустота, тишина и ни намека на ловушку. Мысленно перекрестившись, я спускаюсь с подоконника, сжимая в ладони пистолет, и осторожно делаю шаг, стараясь даже не дышать. Ничего не случается. Я даже злюсь на себя за то, что невозможно отчаянно трушу, и иду дальше.
Моё сердце чуть не укатывается в пятки, пока я, опасаясь засады, высматриваю возможные ловушки и опасности, что сперва, обнаружив мужчину безмятежно спящего на кровати, поверить в такую удачу мне просто сразу не получается. Ну надо же, и не почувствовал даже, что за ним наблюдали, а я-то уж думала, и правда, чуйка у него на меня особенная имеется. Ступая как можно тише, подбираюсь ближе, но рассмотреть врага полностью мне вновь не удается, не считая широченной спины, усеянной выпуклыми, бледными шрамами. Видать, не раз ему уже прилетало не только шальных пуль, но и, кажется, есть осколочные следы. Фи, подумаешь, у меня спинка краше была разрисована Бесстрашными, было дело. Командир, улегшись на левый бок, почти полностью закрывает свое лицо растатуированной рукой. Ручищей даже, если быть точной. И умиротворенно, спокойно дышит. Стиснув еще сильнее в руке оружие, я навожу оружие на мужчину, палец медленно на курок и…
Дыхание перехватывает подобно тонкой удавке, накинутой на горло. В ушах стоит отчетливый бой крови, сбиваясь в такт с каждым новым ударом сердца, которое проваливается в низ живота от обреченности и мысли о том, что я не могу это сделать. Не могу выстрелить в него. Даже палец отказывается подчиняться мне и надавить на спусковой крючок. Какого хрена? Стреляй! Ну же! Да что же я делаю такое? Он же враг! Впору начать кусать пальцы и беспомощно хныкать. Понимание того, что мне все равно придется выполнить приказ и убить этого человека, иначе он рано или поздно убьет меня, как-то призрачно смешивается с вклинившимися, как всегда не вовремя, гребанными принципами и еще кучей необъяснимых ощущений. Вот вечно суются, когда их не спрашивают! А на самом деле всё просто и очевидно, каждый раз, когда я делаю то, против чего противится всё моё существо, я теряю кусочек самой себя. Немного, чуть-чуть, самую малость. Но таких вот «чуть-чуть» однажды может оказаться слишком много. Кем же я стану, если так хладнокровно выстрелю в спящего человека, пусть и врага? Чем я тогда буду отличаться от них? И такие уж они на самом деле плохие, как мы привыкли о них думать?
Момент, когда Бесстрашные превратились в моей голове из ужасных убийц и врагов в интересных личностей, я не смогла уловить. Но честно, я готова признать, хоть и раньше старалась этого не делать, что этот момент тесно связан с тем, что они закрывают друг друга от пуль, и это достойно уважения. Ведь никто у нас так не сделает ни для кого другого. По крайней мере, я еще такого не видела среди недовольных. Я убираю оружие в кобуру, и мне даже легче дышится. Только такая придурочная, как я, могла прочувствовать восторженное ликование души одновременно с тяжелой горечью и самобичеваниями за то, что не смогла убить его. Дура же. И идиотка, ненормальная. Я точно сошла с ума! Я знаю, что он мне враг. Прекрасно понимаю, что если ему выпадет такая возможность, он убьет меня, не моргнув глазом, но вот сама сделать это сейчас не могу. Только не так. Не спящего и безоружного. Нет, не так! Я же еще человек, правда?
Завтра будет новый день, и я снова буду его ждать там, за территорией полигона, вооруженного и опасного, и тогда моя совесть будет спать спокойно. А еще, сколько бы я ни храбрилась, охотившись за ним, я осознаю, что он все равно сильнее, явно опытнее меня, и настанет такой момент, когда я ошибусь или буду не очень осторожна, и тогда уж он меня достанет. Было бы правильнее его убить сейчас, знаю, чтобы не жалеть потом о своих проступках. А может, отец был прав, и я просто-напросто слабая малявка и еще не готова воевать? Да, наверное, так и есть, как ни противно это принимать. Я просто слабая, и кишка у меня тонка, чтобы безжалостно убивать.
Желание срочно покинуть это помещение вынуждает меня отступить на два шага назад. Мужчина вдруг судорожно и тяжело вздыхает, я чувствую, как холодеет спина, и вся напрягается, сердце замирает от страха на грани обморока, но он вновь умиротворенно сопит. Что это, удача? Беспричинная насмешка судьбы или знак свыше? Почему он не проснулся и не поймал меня? Целый калейдоскоп вопросов и сомнений вертится в душе, пока взгляд не падает на прикроватную тумбочку, на которой сиротливо лежит пластинка от лекарств. Повертев ее в руках, я убеждаюсь, что это снотворное. Теперь-то мне ясно с какой такой радости их командир не почувствовал моего присутствия в своей комнате. Видимо, сегодня дуракам везет! Что, неужели и тебя кошмары мучают? Снятся ли тебе все те, кого ты убил? Мне — да.
Я верчу по сторонам головенкой — мне любопытно узнать хоть что-то об этом мужчине, пока представляется такая возможность. Информация может пригодиться. Изо всех сил отводя глаза от его фигуры, нет, не то чтобы я полуголых мужиков никогда не видела, в раздевалке и не такое можно углядеть, но все же он меня смущает, я по-тихому открываю створку шкафа и чуть не присвистываю. Ничего себе, да он педант! Все вещи на полочках сложены аккуратными стопочками, аж оскомина от такого чистоплюйства на зубах, что находит непреодолимое желание взять и разворошить там всё. Взгляд зацепился за переплетение ремней, которые вытащенные на свет оказались весьма недурственной портупеей. Ну надо же, ножики любит, значит… Рассмотрев их, насколько это возможно, я уцепила привлекшую мое внимание деревянную рукоятку. Интересно, явно ручная работа, в руку ложится легко и непринужденно, все выверено настолько, что кажется, оружие является продолжением руки. Повертев его в ладони, игнорирую воззвание к своей совести и беспардонно запихиваю себе в ножны. Ну и пусть, что не красиво. Ты увел у меня байк, я тоже имею право взять трофей. Всё честно, не обессудь. Тут же закрываю шкаф от греха подальше и на мысочках подбираюсь к тумбочке. Слегка поковырявшись в чужих вещах, я на ощупь выуживаю пару шоколадок. Ух ты, сладенькое, радости моей нет границ! Плитки сразу отправляются в карман жилетки. Если у Бесстрашных взять немножко, то это не грабеж, а дележка, так-то.
Дальше, соблюдая тишину и осторожность, пальцы нащупывают гладкий, небольшой прямоугольник — планшет. Отключив кнопку блокировки, я быстро ковыряюсь в технике, ища какую-нибудь, может, секретную информацию, хотя вряд ли он стал бы держать ее не под замком, но все же. Не-а, ничего интересного, только обычные записи, музыка и фотографии девушки. Ох ты ж, блин, блондинок, что ли, любишь? Ничего, миленькая. Я снова кошусь на спину мужчины и продвигаюсь ближе к окну, чтобы выскочить в него в любой момент, если он заворочается, и оказывается вовремя. То ли командир решил сменить позу сна, то ли начал пробуждаться, проверять я не хочу, но как только мужская рука немного передвигается, я, чуть не вскрикнув от окатившего ужаса и бросив планшет на тумбочку, уже запрыгиваю на подоконник и, уцепившись за трубу, мигом спускаюсь на землю. Фух, кажется, грозу пронесло мимо. Никто не стреляет по мне вслед, не орет и не матерится, но меня всю потряхивает. Всё, достаточно на сегодня непозволительно испытывать судьбу, пора и честь знать.
Удача — дама капризная, сука! И если вся моя диверсия до того момента проходит на удивление гладко, то вот на стоянке меня ждет неприятное открытие: рядом находится еще одна дежурная часть с охраной. В открытое, выходящее прямо на мой байк, окно льется несколько приглушенных голосов. Забрать свой транспорт незаметно не получится, придется их усыпить. Возможно, в таких ситуациях мне просто везет, но никто из находящихся в небольшом строении людей в первые пару минут даже не замечает закинутую на подоконник пластиковую шашку с газом, а уж в дальнейшем это не имеет никакого значения. Даже малейшая часть этого вещества, попав в организм, блокирует сознание на непродолжительное время.
Мигом запрыгиваю на родного «пегасика», только с опозданием сокрушаюсь собственной бестолковости. А что, если они сняли с него батарею питания, или же успели полностью ее израсходовать? Но вопреки всем моим страшным опасениям, байк послушно заводится и взмывает вверх, разгоняется, поднимаясь над пролеском и перемахивая через забор полигона, а в спину мне ударяет автоматная очередь, проходя в пугающей близости, но всё же мимо. Наверное, я бездарно прохлопала ушами внутренний патруль, чьи вопли грязной матершины оглашают сейчас густую ночь. Пиздец, и вот чего так злобно вопить, я же вам не гранату швырнула? Кстати, а правда, чего я им в дежурку не метнула заряд, а? Да и технику было бы целесообразно подпортить! Ну и ну, либо меня кто–то сегодня мирной сывороткой опоил, либо мне не в разведку нужно ходить да диверсии устраивать, а снимать с деревьев мерзко орущих котов.
Через двадцать минут я отъезжаю уже довольно далеко от опасного места и облегченно выдыхаю, смолотив одну шоколадку. Вторую приберегу для Ричи, у нас таких точно нет, а он страдает без сладкого. Голова уже кружится от усталости и недосыпа, нужно отправляться на базу. На хрен, устрою себе завтра заслуженный выходной.
Алекс
Но недолго у нас была возможность насладиться трофеем. Через несколько дней аэробайк был нагло похищен прямо у нас из-под носа.
Весь день у меня нестерпимо болит голова, последнее время возникли проблемы со сном, и вечером Зои дала мне какую-то волшебную таблетку, от которой я вырубился, словно провалился в черную дыру.
Пробуждение происходит не самое приятное — среди ночи я подрываюсь от звуков выстрелов, отборного мат и эха трансформации экзокостюмов. Однако пока я, выхватив из-под подушки пистолет, добегаю до оружейки, выясняется, что все уже закончилось.
— Это залетчик какой-то, командир! — Парни только стоят, потирая затылки в полном недоумении. — Подобрался, усыпил охрану каким-то газом.
— Какого хрена, блядь? Опять без шлемов были?
Начальник охраны только плечами пожимает. Черт, расслабились они за это время спокойной жизни, привыкли, что если к нам не сунутся отрядом, то по одному уж тем более.
— Так, ладно, с охраной я потом поговорю по душам. Сколько жертв? Кто? — стараясь дышать ровнее, спрашиваю у патрульных.
— Все живы. Он уехал на байке.
— Да вот же пиздоблядство! А вы все прохлопали! Какой-то мелкий мальчишка проник на охраняемый полигон, усыпил до зубов вооруженную охрану и спокойно смылся?! Да он мог тут хуй знает что устроить!
— Вот как раз если бы устроил, тогда и не выбрался бы, — негромко тянет Матиас, — а по-тихому… У нас все рассчитано на тяжелый бой, а на вот таких вот, без мыла влезающих.
— Твою мать, Итон, ты еще восхитись, блядь его умениями! Вот же на хуй, да что ж такое?
— У него могло быть тут какое-то задание, необязательно связанное с уничтожением боевых единиц, — предполагает Кевин, — я думаю, это может быть как-то связано с принимающими станциями.
— Смысла нет. Он себя обнаружил, а это значит станцию мы тоже обезвредим. Нет, что-то другое у него тут было.
— А может, он думал, что ему удастся скрыться по-тихому, и мы его не засечем? — все так же ухмыляясь, говорит Матиас. — В любом случае надо все обыскать. Он либо что-то принес, либо что-то стащил.
— Просканировать полигон на предмет проводной станции, — отдаю приказ Бесстрашным. — Вокруг полигона организовать видеонаблюдение, увеличить чувствительность датчиков движения, пустить их не только по земле. Пусть фиксируют передвижение по деревьям.
— Но так мы на каждую птицу будем вскакивать! — вякает кто-то на периферии.
— Значит, научитесь соблюдать осторожность и отрывать вовремя от дивана свой зад, блядь! Всем, проверить что могло пропасть, особенно информацию. Кажется, становится понятно, что за чертовщина происходила тут восемь месяцев назад. Обо всех странностях докладывать мне лично!
— А может, он просто за байком вернулся? — говорит вполголоса Майки. — Хорошенькая таратайка, не хочется ее терять, а? Как думаешь, Алекс?
— Да хуй его знает. Поймаем — спросим. Все, всем отбой! — А голова все так и разламывается.
Вернувшись в свою комнату, я решаю внимательно осмотреться. Вроде все на месте, все в порядке… Однако… Шкаф явно открывали, да и планшет лежит не так, как я его оставил. Черт, ну как так, он тут мог ячмень посеять, собрать его и пиво сварить, а я все дрых бы? Надо завязывать со снотворным, это не дело. И почему он не убил меня, ведь у него была такая возможность и не одна. Он пробыл тут как минимум полчаса! Да он расчленить меня мог за это время!
Разблокировав планшет, первое что я вижу — это улыбающуюся Лекси. В груди опять болезненно колет, и я отвожу взгляд. Детка сладкая, мне тебя не хватает, очень. Сильно. Невыносимо. Не проходит ни дня, чтобы я не думал о тебе, не вспоминал.
Быстро просмотрев все свои записи, я понимаю, что все на месте, ничего не удалено. Кто-то просто смотрел. Я стал более тщательно обследовать комнату. Полка за полкой, ящик за ящиком. Так. Стоп. Ах ты черт возьми! Проверив портупею, я понял, что исчез охотничий нож. Тот самый, ручку к которому я сам сделал! Выпиливал, шкурил, лачил, блядь! Пожалуй, его было больше всего жалко! Вот же чёрт!
На следующий день в конференсе сбираются все, кто находится на полигоне. Выясняется, что пока ни у кого ничего не пропало. То, что у меня пропал нож, я не стал говорить, чтобы избежать зубоскальства. Значит, наш местный полтергейст побывал пока только в моей комнате и прихватил байк. Он мог переубивать тут… Хотя, нет, вряд ли он смог бы убить много народу, но если он был в моей комнате, залез в мой планшет и украл мои вещи, а я не проснулся. Он спокойно мог перерезать мне горло и уйти незамеченным. Что это? Жест доброй воли? Или просто струсил? Я был прав, это совсем молодой мальчишка, только-только выползший на охоту. Тогда возникает другой вопрос: откуда у него столько терпения и опыта слежения? Опять у них какие-то технологии или мне просто уникум достался, блядь?
Надо будет дать приказ усилить охрану, еще раз все тщательно обследовать и понять, как он сюда проник. Возможно, телепортом, возможно, но для этого у них должны быть принимающие аппараты на территории полигона, а ничего подобного тут нет, это точно. Телепорт работает от одной принимающей станции до другой, они нужны как антенны для передачи радиоволн. Даже если он подобрался близко к полигону и установил сюда станцию, как он смог остаться незамеченным на самой территории? Надо просканировать тут все на предмет того, что он мог сюда пронести из стана недовольных. Иначе какой смысл был в его вылазке, если он не убил меня? Неужели он приходил исключительно за байком? Ну и еще обокрасть меня? Как-то все это странно и не вяжется с недовольными, может, это какой-то новообращенный мальчика из бывших Бесстрашных? Вообще-то, они не делают хантерами новеньких, однако все бывает когда-то впервые. Значит, это кто-то свой. Вот черт, а? От этой мысли становится погано и мерзко на душе.
***
Через пару дней меня находит Майки-ЭнЖи. Он подсаживается ко мне в столовой, и у него явно есть какие-то новости.
— Я расспросил Джессику. Она долго отнекивалась, не хотела говорить, а потом сказала, что в коридоре видела «ужас». Что за «ужас», я так и не смог от нее допытаться, но она сказала, что очень сильно испугалась. Может, у нее глюки? Или, может быть, плохо работает передатчик, и нас скриммены атакуют?
— Я первым делом проверил передатчик, там все в порядке. Мне она сказала, что теней видела. Бестелесных. Может, там и правда тени были, через телепорт как-то пробрались сюда?
— Они не могли бы пройти без принимающей станции. В Бесстрашие и в Искренность, ты помнишь, Лерайя ее пронесла, а здесь у нас крыс нет, Алекс, отвечаю.
— Откуда ты можешь знать? Мы Лерайю больше десяти лет не могли вычислить.
— Знаю. Просто знаю, Алекс, не спрашивай меня, откуда.
ЭнЖи смотрит прямо, взгляд не отводит, но хмурится, и весь его вид говорит о том, что если он чего-то не хочет говорить, то и не скажет никогда. Майки всегда удивлял меня, его загадочное появление в Бесстрашии, все, что с ним связано всегда было окутано некоей тайной, о которой он предпочитал молчать или уклоняться от прямого ответа. Он явно заинтересован в том, что происходит на полигоне, он рьяно помогал Кевину вести расследование и также явно знает больше, чем говорит. Только сейчас я замечаю, что он выглядит как-то странно. Он старше меня всего на пару тройку лет, но кажется, что больше. Надо бы кончать с этими загадками, у нас их тут и так по горло.
— Майки, ты ведь из Эрудиции? — парень молчит, пытливо меня разглядывая. — Мне ты можешь сказать, чего теперь-то уж?
— Вайро взял с меня слово, что я не буду трепаться. — Ага, значит, все-таки Вайро его привел. Ну что-то такое я и предполагал.
—Тебе есть что скрывать? Что-то такое, что нельзя знать лидерам?
— Я ведь пришел в Бесстрашие из изгоев, Алекс. Из Эрудиции я сбежал к афракционерам.
— Почему? Майки, почему ты сбежал из Эрудиции? Ты ведь Дивергент, я знаю, видел твое личное дело. Дивергенты очень нужны Эрудитам.
— Да срать я хотел на то, что нужно Эрудитам! — неожиданно взрывается парень. — Они мне всю жизнь искалечили, Эрудиты эти, я с ними даже до церемонии выбора не смог дожить, потому что ненавижу их всех!
— Ладно, не кипятись, ненавидишь и ненавидишь, бывает. А как ты познакомился с Вайро? И почему он тебя привел в Бесстрашие?
— Мы познакомились десять лет назад, Вайро искал одного человека, а заодно нашел и меня. Не знаю уж чем я ему приглянулся, но он привел меня во фракцию, а через пару лет я прошел инициацию.
— И весьма успешно. А я-то все голову ломал, почему я тебя не видел раньше, — улыбаюсь от воспоминаний, — a потом ты появился, как черт из табакерки.
— Алекс, слушай, тут на полигоне твориться какая-то невообразивая хрень. То вещи пропадают, то информация, то люди. А теперь вот еще и глюки начались. Ведь не только Джессика видела что-то, я поспрашивал других людей, не многие сознаются просто. Думают, что это игра воображения, но они видели людей, выходящих из стен. Людей без лиц. Знаешь, такое ощущение, что кому-то очень не нравится, что мы тут живем, и они просто выживают нас отсюда. Я тут нашел журнал, в котором жители полигона записывают события, произошедшие с ними.
— Да, что-то типа бортового журнала, — киваю я, — тоже такой веду. Так что там?
— Последние файлы всех групп, которые были тут — стерты. Каждая группа, что жила здесь оставляла записи, но все файлы за последние несколько месяцев удалены. Я попытался восстановить их, у меня, конечно, ничего не получилось, но когда я ковырялся в архивах, я нашел множество пустых папок, вложенных одна в другую. Буквально сотню штук. Мне показалось это странным, и я выписал их названия. Вот посмотри — он протягивает мне листки. — Я сначала выписал их названия подряд и ничего не понял. Это либо какой-то шифр, либо какой-то странный язык, я даже не слышал о таком.
Он показывает мне листок с записями, я пытаюсь понять смысл написанных слов, но совершенно ничего не могу разобрать. Буквы, вроде все знакомые, а в слова не складываются. Однако где-то я видел подобное, вот только бы вспомнить, где?
— Че это за херня?
— Вот и я так подумал. Бред какой-то. Прикидывал так и этак.
— И что это значит?
— Я думаю это нам послание. Тут муть какая-то творится, вот они и пытались нас предупредить, как могли. Никто не обратил внимание на множество пустых папок, но кто-то догадался вот таким образом что-то нам сообщить.
— Все это как-то… Покажи диспетчерам.
— Им я сразу показал, никто не знает.
— Что-то мне это напоминает, что-то знакомое. Где-то я видел это, совершенно точно!
— Мне Матиас говорил, что Дани была странной в последнее время перед исчезновением. Рассеянная, все теряла, забывала, была нервная. Говорила, что ей снятся очень реалистичные сны, будто бы в них все взаправду. Мат говорит, что ему тоже снятся. И вещи опять стали пропадать.
— Чертовщина какая-то, — задумчиво, все еще пытаюсь вспомнить, где же я видел такие надписи. — Да еще послание это. Ты можешь показать мне, где ты это нашел?
— Конечно, пойдем в диспетчерскую, это в архивах.
Майки идет впереди меня легкой походкой, но брови у него нахмуренные, выражение лица упрямое, будто если он что-то задумал, обязательно должно быть сделано.
— Может, все-таки расскажешь мне, почему убежал от Эрудитов? Там ведь все-таки заправляет мой дядя, хоть и неродной.
— Да знаю, знаю, — досадливо отмахивается Майки, — только… Я тебе так скажу, никогда не задавай вопрос, если не готов услышать на него ответ. И хватит об этом. Ок?
Я лишь пожимаю плечами. Майки появился среди нас как из ниоткуда. Буквально вчера его не было, а сегодня он уже среди нас и ведет себя так, будто всю жизнь тут и был. Я заметил его, когда мне было четырнадцать. Он как раз тогда проходил инициацию в числе урожденных Бесстрашных.
Семь лет назад
Сегодня Тина позвала нас на вечеринку в Эрудицию, и мне надо во что бы то ни стало отпроситься. Тина — это беспроигрышный вариант. Она так давно меня к себе зазывает, что я просто уверен, у нас все срастется, надо только придумать какой-то предлог, чтобы отец меня отпустил. Последнее время он сильно закручивает гайки, мы с Виком почти не вылезаем из тренажерки. Ах, бля, как же бровь чешется, вот надоумил меня Джимми ее проколоть, теперь я ее все время ощущаю.
Потихоньку заглядываю в Яму. Ага, отец там, а Эшли — инструктор, тренирует инициируемых. Эрик прохаживается вдоль рингов, изо всех сил делая вид, что его там нет. Ну да уж. Его трудно не заметить. Он когда просто в помещение заходит, уже хочется вытянуться по стойке «смирно». Может, они сейчас с Эшли начнут миловаться, он смягчится, и тогда можно будет попросить отпустить нас на вечеринку.
На ринге тем временем происходят странные вещи. Высокому, тощему парню явно хочется приключений. Он уходит от пары, а потом, когда оказывается, что ему не с кем бороться, зовет на ринг… Эшли. Вот ведь пидор гнойный. Пары у него нет! Чем дальше я наблюдаю за поединком, тем больше у меня глаза на лоб вылезают. Этот ублюдок берет Эшли в захват и держит, прижимая к себе так, как я сегодня хочу Тину прижать! Да что он себе позволяет, этот хуесос?
Эрик хлопает в ладоши, отправляет парня на стадион, а я думаю, а чего это он его не пристукнул? Да если бы мою жену кто-нибудь так обжал… Да я бы… Убил бы на месте и сказал, что так и было! Ну дай только встретить тебя на узкой дорожке! Мало того, что на девчонку похож, так он еще и обжимает Эшли!
Отец с матерью выходят на ринг, и их поединок заканчивается как всегда: Эрик притягивает ее к себе и целует.
— Алекс, ты чего тут стоишь как истукан? — окликает меня Вик. — Ты уже отпросился в Эрудицию?
— Не, погоди, ждал подходящего момента. Вот теперь пошли! — я хватаю его за плечо, и мы вместе врываемся в тренажерный зал.
— Мам, можно нам сегодня остаться в Эрудиции на ночь! — ору я как можно громче, делая акцент на «мам».
— Мам? — сразу же включается воспитатель в грозном лидере. — А у отца не надо спрашивать? Я, между прочим, тоже здесь!
Я насмешливо смотрю на него, так отчаянно пытающегося сохранить грозный вид, когда на нем сидит Эшли, что хочется срочно его подколоть.
— Я тебя не увидел, — бесстыже говорю я ему.
— Тебя трудно заметить на ринге под мамой! — зубоскалит Вик, вторя мне.
— Эшли, почему твои сыновья со мной так разговаривают? — и по тону лидера я понимаю, что в Эрудицию мы сегодня поедем обязательно. Даже настроение улучшается.
— Они такие же мои, как и твои! — Эшли поднимает руки, будто она сдается, встаёт и оставляет нас самим разбираться. Я вижу, отцу очень хочется поскорее от нас отделаться, поэтому он сейчас согласится совершенно на все.
— Ну и что у вас такое в Эрудиции, что надо там оставаться? На ночь? — точно так же, как Вик, отец поднимает правую бровь.
— Дин проводит испытание нового оружия! — выпаливаю первое, что приходит в голову. Ну, может быть, не совсем оружие и не совсем новое, но ему необязательно знать об этом!
— И наши все там будут! И Итоны! — Вик косится на меня, не желая портить мне малину. Эх, не знает он, что за цыпочку я ему приготовил, иначе не мямлил бы тут как!
— Ладно, валите куда хотите, — машет на нас рукой отец. — Узнаю, что бухали, будете у меня плац драить зубными щетками!
— Есть, лидер!
— Так точно, лидер! — выкрикиваем мы почти хором и стараемся поскорее удрать из тренажерки, пока он не передумал.
Когда мы выскакиваем, Вик набрасывается на меня с расспросами.
— Ты чего задумал-то? Че там такое в Эрудиции?
— Помнишь параллельный уровень, старушки Льюис? Там девчонки достали совершенно охуенную старую пластинку, там такая вечеринка намечается, просто полный пиздец. И Тина с подружкой там будет, я давно их обхаживаю и чувствую, что сегодня все срастется у нас с ними!
— Да ну тебя, ты опять уйдешь с ними обеими, а мне потом весь вечер тебя искать по жилому корпусу.
— Отвечаю, Вик, там все в ажуре. Отказ не принимается, но нам с тобой еще кое-что сделать надо. Ты знаешь, где Кевин?
— В общаге, наверное, а что?
— Тут надо одному пидору объяснить постулаты Бесстрашия. Быстро, бежим за Кевом и подождем того придурка возле Ямы.
***
Через пару часов, когда я рассказал друганам все, что видел на ринге, и они меня полностью поддержали, мы вваливаемся в Яму — тренировка у инициируемых уже закончена, и зал практически свободен. Блондина я вижу сразу. Он не спешит сваливать в общагу, разговаривает и смеется в обществе других урожденных. Откуда же он взялся, я его раньше никогда не видел. Или не замечал… Насколько я успеваю отметить, дерется он неплохо, очень даже неплохо. Но ничего, мы и не таких обламывали.
— Как-то не очень у нас в этом году с новичками, а парни, — нагло выступаю, обращаясь к друзьям, но желая разозлить блондина, — не поймешь, то ли девка, то ли парень!
— Да уж, давненько у нас таких Бесстрашных не было, не парень прям, а картинка, — сплевывая под ноги себе и засунув руки в карманы брюк, отвечает мне Кевин. Если где-то надо подраться, так это он в числе первых. Остальные урожденные, отлично зная меня, ухмыляются, посматривая на блондина, который в свою очередь спокойно стоит и ничем не выдает страха, недовольства или раздражения.
— Да и руки свои распускает куда не надо! Откуда ты такой взялся, красавец? — спрашиваю я его. — Что-то мы раньше не видели тебя среди урожденных.
— Может, вы не туда смотрели? — неожиданно низким голосом отвечает мне парень. — Что вам надо, ребят? Нам пока нельзя общаться с другими членами фракции.
— Да ну, — удивленно вскидываю я брови, — зато нам можно общаться с теми, с кем захотим. И с теми, кто наглеет не по дням и не по статусу.
Я уже подхожу совсем близко к нему и отмечаю к своему неудовольствию, что он меня выше, причем довольно сильно, почти на полголовы.
— Чего тебе надо, парень? — он все также спокоен, а меня это бесит. — Я тебе что, дорогу где-то перешел? Ну извини тогда.
— На базаре хочешь съехать? — прищуриваюсь я, не сводя с него взгляда. — Испугался пять минут побыть настоящим парнем? Или ты только с маленькими женщинами-инструкторами можешь справляться, а когда увидел достойного противника, сразу в кусты? Ты трус?
— Это ты что ли достойный противник? — ухмыляясь одним уголком губ, он смотрит сначала на меня, потом поднимает глаза и ухмыляется еще шире. — Ты как предпочитаешь быть избитым, один или вместе со своими друзьями?
— Достань меня сначала, пидор! — он делает резкий выпад, но я к этому готов, поэтому уворачиваюсь. Боковым зрением я отмечаю, как Кевин дергается, но я останавливаю его: — Он мой, не лезь, Кев! — быстро присаживаюсь и хочу опрокинуть его подсечкой. На что он выгибается и резким ударом в ребра заставляет меня отшатнуться в сторону. Это лишает меня равновесия, за те несколько долей секунд, пока я его восстанавливаю, он успевает махом ноги достать меня и опрокинуть на пол мощным ударом в солнечное сплетение. Хорошо, ничего не скажешь.
Он отходит в сторону и ухмыляется опять.
— Ну что, тебе хватит или добавить? — спрашивает, презрительно смерив меня взглядом. — Ты чего взъелся на меня, я тебя вообще не знаю. А если девку отбил, ну извини!
— Ты мать мою на ринге лапал, ублюдок! — я уже вполне смог с собой справиться и опять кидаюсь на него. На этот раз он пропускает удар в челюсть и отлетает на добрых три метра, не сумев сразу подняться. Я молниеносно оказываюсь рядом с ним и хватаю его за грудки. — Попробуй повторить такое, блядь, хоть когда-нибудь, клянусь, простым мордобоем ты не отделаешься! — и впечатываю ему в рожу еще раз. А он ржет, блядь! — Тебе что, мало? Еще втащить?
— Так ты Эванс? Который из них? Алекс или Виктор?
Немного зависаю от такой реакции. Я, конечно, привык, что меня все знают во фракции, но чтобы мое имя вызывало приступы такого веселья. Я не понял, что он сделал. Какие-то движения руками — и вот я уже на земле, хватаю воздух и не могу вздохнуть. Во всем теле невыносимая, жгучая боль, я даже успеваю испугаться, что меня сейчас вывернет тут прямо при всех.
— И как, тебе достаточно или есть еще какие-нибудь пожелания? — глумится он, а я не то, что ответить, я глаз открыть не могу, так больно. Я слышал о таком, когда человек обладает знаниями о болевых точках, но даже представить себе не мог, что кто-то может применять их на практике. Майкл опять тыкает куда-то, боль резко отпускает, и я понимаю, что могу разогнуться.
— Алекс, что с тобой? — рядом со мной оказывается Кевин и Виктор, Матиаса нет, он уже в Эрудиции. — Ты чего на ровном месте согнулся и свалился? Он сломал тебе что-то?
Блондин в это время уходит прочь из Ямы.
— Ты просто трус! — выкрикиваю я так громко, как только могу. — Без своих приемов ты ничто! Ничтожество, мерзкое и жалкое в своей попытке соблазнить инструктора, чтобы подняться рангами выше!
Блондин замирает на месте, медленно оборачивается. Так же неторопливо идет ко мне, обратно.
— А ты сам, не трус ли? — тихо говорит он мне. — Что же ты не пришел ко мне один на один, не вызвал меня на ринг? Приперся со своими малолетками, ты что, напугать меня хотел? Так вот что я тебе скажу, у тебя ничего не вышло! И как я расправился с тобой, также я расправлюсь со всеми вами, каким бы стадом вы ни ходили за мной по пятам.
— Я вызываю тебя! На честный поединок! Дава-а-ай, покажи, что ты не трус! Как раньше в Бесстрашии, будем драться пока один не вырубит другого! Вот только безо всяких запрещенных приемчиков и точек. Просто покажи, что ты настоящий мужик, несмотря на то, что выглядишь точно как девка!
Парень усмехается, и меня уже однозначно и невъебенно бесит эта улыбочка. Он не торопясь огибает меня, поднимается на ринг. Я заскакиваю туда же. Отец всегда учит меня, что надо отключать чувства, когда дерешься, гнев, страх, превосходство — это все то, что лишает тебя дорогих минут, не дает голове мыслить здраво, толкает на безрассудные поступки. Да какая разница, что может быть еще более безрассудным, чем вызвать на поединок неофита тому, кто даже еще не инициируется.
Я бросаюсь в атаку первым, хотя знаю точно, лучше дождаться, когда твой противник атакует, это дает преимущество в том, что можно успеть рассмотреть его слабые стороны. Но сейчас мне плевать на все, я сильнее его, мне бы только его достать. Не-а, нифига не выходит. Он гоняет меня по рингу, не забывая гадко усмехаться, распаляя во мне чувство гнева до такой степени, что, кажется, у меня сейчас голова взорвется. За десять минут ни одна моя атака не достигает цели, а он меня пару раз успевает ударить. Нет, так дело не пойдет, надо успокоиться и взять себя в руки.
Так, какие у него слабые стороны. Он легкий и худой, и он знает об этом, значит, он не даст мне достать себя, будет на шаг впереди. Надо рассмотреть его траекторию, во время боя мало времени остается на анализ своих действий, тело обычно действует по привычному сценарию. Он все время двигается на часовой стрелке, я замечаю это только сейчас. А что если…
Уходя от очередной его атаки, я изворачиваюсь и в обход его выпада атакую с разворота. Он этого явно не ожидал, наверное, думал, что я уже выдохся. Когда моя нога встречается с его торсом, он шатается, не падает, но сбивается, теряет линию боя. Я не заставляю себя ждать, и так быстро, как могу, оказываюсь в непосредственной близости от него. Серия ударов по корпусу с завершающим в челюсть, любимый прием лидера. Парень падает, но довольно быстро приходит в себя.
Однако реакция уже не та, силы уже не те, глаза слезятся. Но он не отступает, не сдается, у меня даже возникает что-то типа уважения к нему. Отправить его в нокаут не составляет труда, когда он деморализован после первой удачной атаки.
Через несколько недель я встречаю его уже возле комнаты пейзажей страхов. Он идет один, уже совсем оправившийся от побоев, гордый, и я опять чувствую к нему уважение. Он замечает меня, кивает в знак приветствия. А я не могу подавить невольно вырвавшуюся ухмылку.
— Классно дерешься, — говорит он мне, прищуриваясь одним глазом. — Смотрю на тебя, и челюсть до сих пор ноет.
— Ты тоже неплох был вообще-то, не сдался. Бесстрашные уважают таких. Даже несмотря на то что ты проиграл.
Он пожимает одним плечом и разворачивается уже, чтобы уйти.
— Стой! — окликаю я его. — Погоди! — он оборачивается, как всегда неторопливо, немного надменно. — Майки, тебя ведь Майк зовут?
— Да, я Майкл. А Ты Алекс? Или все-таки Вик?
— Я Алекс, — говорю я ему, протягивая руку. Он буквально секунду смотрит, а потом все-таки пожимает ее. — Слушай, ты круто умеешь применять свои запрещенные знания. Ты меня извини, что отправил тебя в лазарет…
— Да ладно, зато ты всю вину на себя взял, и мне баллы не сняли. Ты что думаешь, я совсем тупой? — отвечает он мне на мой недоуменный взгляд. — За драки во время инициации по головке не гладят.
— Можешь научить драться как ты умеешь? По болевым точкам?
— В любом единоборстве, связанном с подобными знаниями, нужно достигать высокой точности движений и знаний строения тела человека. Это достигается многолетними тренировками, Алекс, за пару недель такому не научишься.
— Ну хотя бы попробовать-то можно?
Майки только ухмыляется и уже знакомо пожимает плечами.
Потом он пропал на пару лет, окончив инициацию, уехал служить дальше, на полигоны. Встретились мы снова на периметре, когда вместе с нашей компанией после инициации попали в самое пекло. Так, постепенно, съев пуд соли и запив его литром крови, мы сдружились и теперь кажется, что так было всегда. Но почему-то только сейчас мне вдруг становится интересно, откуда он такой взялся и почему после всех тех обид, которые я нанес ему, он стал общаться со мной, более того, мы крепко подружились?
Майки почти вбегает в диспетчерскую и начинает нажимать на кнопки.
— Алекс, там у стены какие-то мельтешения, командующий охраной просит связаться с ним, — Матиас заходит в диспетчерскую, — ты носил бы с собой коммуникатор! Чего это у вас тут? — интересуется он.
— Да вот, ЭнЖи обнаружил кое-что интересное. Посмотри, может, тебе знакомым что-то покажется?
Последние слова я уже говорю у двери, связываясь с диспетчерами. Не нравится мне, что последнее время у нашего полигона кто-то ошивается. Надо нам уходить отсюда, это место становится опасным. Но мы, вроде, нашли что-то интересное, и появилась возможность понять, что за чертовщина тут происходит. И может быть, даже получится обнаружить их основную базу, если как-то проследить за хантером.
— Ну что? — спрашиваю у парней, возвращаясь. — Нашли что-нибудь интересное?
— Это язык которым набиты мои фразы на спине, — задумчиво говорит Матиас. Ах ты ж блядь, точно! А я-то думал, где я видел это, буквы вроде знакомые, а в слова сложить их не получается. Верно! — Это латынь. Я не все слова тут знаю, но я помню многие изречения, пока выбирал для себя, что-то врезалось в память. Вот это, например: «Si vis pacem, para bellum» — это значит «Хочешь мира — готовься к войне». Я посмотрю повнимательнее.
— Ладно, если будет что интересное, сразу мне сообщайте!
Аниша
— Ниш, ты кого представляешь на месте груши, когда так ее избиваешь, уж не Шерил ли? — отвлекает меня от интереснейшего занятия по сдиранию кожи на костяшках насмешливый голос Роя.
— Тебе-то что? Может, я тебя представляю, — мельком взглянув на него и отметив, что он все такой же придурок, как и во время инициации, отвечаю ему только для того, чтобы отстал.
— Да ладно тебе, я ж нормально подошел! Мне помнится, ты меня обещала завалить на обе лопатки, но что-то так до дела и не дошло, одни только угрозы.
— Рой, — чуть задыхаясь, как после побежки, говорю ему, — отвали, а? Ты меня еще во время инициации заебал и тут продолжаешь.
— Ну во-о-от, — тянет он, ухмыляясь, — я то думал, что ты за мной сюда прилетела, на крыльях любви… Так вы, девушки, изъясняетесь, или ты предпочитаешь более грубый вариант?
Так. Один гиппопотам, два гиппопотама… Глубоко вдохнуть и…
— Знаешь, Рой, какой самый короткий путь к сердцу мужчины?
— Ну, конечно!
— Нет, малыш, это шесть дюймов металла между ребрами. И если ты не хочешь, чтобы я его нашла, держись от меня подальше, это пока я прошу вежливо.
— Ниш, ну ладно тебе! Самое обидное — узнать, что всё было зря, а ты старался.
— В чем же ты старался, интересно? Два раза зажал меня в коридоре и побил до потери сознания?
— Ну, Ани, ну прости меня, ты меня просто сильно разозлила своими матерными перлами. Знаешь, мат тебя не красит.
— Знаешь, твой ебальник тебя тоже не красит, но я же молчу. Мат, между прочим, призван не украшать речь девушки, а делать ее просьбы более понятными. Так что съебни на хуй, пока я не переебала по твоим пидорским мудям!
— А как насчет реванша? Или ты уже передумала?
— Настроения нет. Все отъебись от меня. Ну как тебе еще объяснить?
— Я все равно не отстану. Или пошли со мной на ринг или на свидание. Выбирай.
— И ты тогда от меня отвалишь?
— Ну, на сегодня точно. Обещаю.
Смахнув пот со лба, выбираюсь на ринг. Вот не хочу я с ним драться, он, сука, сильный, как боров, и выносливый, как черт. Мне только и остается, что материться от бессилия, я не могу достать его, а он попадает по мне все чувствительнее и чувствительнее. Я уже совсем выбиваюсь из сил, когда он берет меня в захват и прижимает спиной к своей груди. Ох, ну что ж такое!
— Нишка, ты такая классная, — шепчет он мне на ухо, обдавая жарким дыханием, — почему ты меня отталкиваешь? А? Ну чем тебе нехорошо, я буду заботиться о тебе!
— Рой, если тебе твои яйца дороги, лучше отпусти!
Он, видимо, решает, что не стоит будить лихо, и ослабляет захват.
— Ты просто шикарна, Ниш, настоящая Бесстрашная. И красивая…
— Заткнись, Рой.
— Я только пытаюсь найти к тебе подход. Ты мне нравишься, очень. Я готов тебя ждать сколько угодно, пока ты не согласишься быть со мной. Я же вижу, тебе плохо без парня.
— Мне не плохо. — Я делаю выпад, и он блок не ставит. Ну вот, теперь еще и поддается. Нехороший знак. — Мне никак с примесью похуй. И потом, я не для тебя, ясно?
В какой-то момент я мешкаю, ну и тут классика жанра, Рой делает подсечку, валит меня на маты и сам наваливается сверху. Ну приехали, бля, и че делать теперь?
— Ани, ты даже не представляешь, как мне нравишься, — шепчет он мне прямо в губы, на всякий случай придерживая мне руки. — Может, ты все-таки расслабишься на секундочку и позволишь мне показать тебе, что существуют и другие парни, кроме того, по которому ты сохнешь. — И он приближает свое лицо ко мне. А я думаю, а может, и правда? Ведь Кевину, похоже, все равно, он с Шерил, а я устала уже. Его ничем не прошибешь, он только нос воротит и орет на меня. Губы Роя оказались мокрые, пухлые и суетливые. И целоваться он не умеет, и…
Что «и» я не успеваю додумать, потому что Рой как-то стремительно удаляется с меня. И прежде, чем я могу что-то рассмотреть, слышу чавкающий звук и отборный мат.
— Попробуй только к ней лапы свои хуеблядкие протянуть, урод, и я отрежу тебе все, что отрезается, и засуну туда, откуда не выковыряешь потом, — орет Кевин, глаза у него совершенно бешеные и, кажется, он сейчас просто уроет парня на хрен.
Я сажусь, в полном недоумении смотрю на картину. Рой валяется на полу, у него разбита губа, из нее течёт тонкая струйка, и кажется, будто он только что пил чью-то кровь. Кевин хватает его за грудки, рывком поднимает на ноги и встряхивает так, что у парня голова мотается, как у тряпичной куклы. Первые доли секунд я собираюсь с мыслями, а потом налетаю на Кевина и повисаю у него на локте.
— Отпусти его сейчас же! Кевин! Ты что себе позволяешь?
Кев стряхивает меня со своей конечности и злобно смеривает взглядом.
— А что, нравилось тебе под ним, да? С каких пор ты стала шлюхой, Ани? — презрительно прищуривается, посмотрите на него.
— Ты так говоришь слово «шлюха», будто это что-то обидное! Сам-то ты с кем живешь, не забыл?
— С кем я живу тебя не касается, а вот ты с каких пор решила, что тебе можно подкладываться под первого встречного? — сверкает на меня бледно-голубым, полным ярости взглядом Кевин. — Ты охуела совсем? А твоя совесть в курсе, чем ты занимаешься?
— Моя совесть в доле. За своей следи! И вообще, с какого ляду ты решил, что можешь диктовать, что мне делать! Ты потерял это право, когда сказал, что я тебе не нужна!
— Это я сказал, что ты мне не нужна?! Ты меня практически выкинула из своей жизни на месяц, что еще я должен был думать?
— С тех пор прошло время, Кев, почему ты так отчаянно хватаешься за это? Я приехала сюда в надежде, что, возможно, мы сможем начать все сначала.
— Не можем, сколько раз тебе это повторить надо?
— А зачем тогда это все? — я показываю на Роя, с интересом вслушивающегося в нашу перепалку. — Почему ты не хочешь дать мне начать новую жизнь, пусть даже без тебя? Весь этот год я только и мечтала найти тебя, думала, что у нас с тобой действительно было что-то… а оказалось, проблядушка Шерил — это прекрасная мне замена. Знаешь что, Кев. Да пошел ты! — Я разворачиваюсь и, не разбирая дороги, выскакиваю из тренажерки так быстро, как только могу. Пускай они хоть переубивают друг друга, мне уже до пизды на все!
Что ж такое-то? Как заебало вот это — ты сильная, все сможешь! Как осточертело! Да слабая я! Хочу шоколадку! Устала от всех! Может, и правда я зря приехала на этот полигон? Я все перепробовала: ругалась, хамила, соблазняла и дралась даже с ним, а он просто… Может, он и правда так сильно изменился там, на передовой, но я просто не знаю, как еще ему показать, что мне кроме него больше никто не нужен! И если ему так уж плевать на меня, то к чему вот эти сцены ревности? Зачем отлупил Роя? Теперь Рой на меня обозлится, у нас и так не самые лучшие отношения были. Причем Рой в курсе нашей истории с Кевином, прекрасно знает, что мы парочка, пусть и бывшая, и все равно лезет. Вот, что за черт?!
Неожиданно прямо передо мной появляется шоколадка.
— У меня, конечно, тоже недостатки есть, но скажи мне, Ани, ты что, мазохистка? — тянет Рой, присаживаясь рядом.
— Рой, отстань от меня, — бурчу, но шоколадку беру. Мне сейчас срочно нужны положительные эмоции, иначе я просто ебнусь прямо тут.
— Слуш, я уже понял, что мне не светит, но ты только объясни мне, что ты нашла в этом козле?
— Любовь зла. И, вообще — этот козел твой командир, между прочим. Так что ты не очень-то язык распускай, а то его и укоротить можно.
— Да это-то все понятно, — уныло говорит парень, а я, скосив глаза, разглядываю его. Эх, губа разбита, нос в крови. Что ж ты делаешь, Кевин? Ты же командир все-таки, нельзя позволять себе руки распускать! — Ладно, ты когда убежала, там Итон заглянул, тебя зачем-то искал. Сказал срочно. Он в диспетчерской. Пойдешь?
— А как же, — запихивая за щеку последний кусок, соскакиваю с бревенчатой скамьи, на которой мы сидели. — И Рой… Спасибо за сладкое.
— Надеюсь, ты когда-нибудь тоже сладеньким со мной поделишься, — выкрикивает он мне в спину и получает в ответ сочную фигуру из трех пальцев, — я все равно надеюсь!
Мата я и правда нахожу в диспетчерской. Он сидит с озабоченным видом над какими-то бумажками.
— Мат, ты искал меня? — спрашиваю вроде тихо, но он дергается, как от неожиданности. Я его уже застала таким тут, на полигоне. Дерганым, угрюмым, хмурым.
— Да, — поднимает он на меня глаза, — посмотри, может, тебе что-нибудь знакомо?
Итон придвигает мне листки, на которых в хаотичном порядке написаны какие-то слова. Кажется, такие надписи мы делаем в тату салоне, тем, кто хочет выпендриться или тем, кто верит, что надписи на их коже могут что-то изменить в жизни. Многие фразочки я уже наизусть выучила, после смерти Джимми в память о нем я почти целый год набивала тату, пока не нашелся новый татуировщик.
— Да это фразочки вроде тех, что мы выбивали у тебя на спине… с Джимми, — все равно запинаюсь на его имени, блин. Никак не могу с собой справиться, каждый раз, когда речь о нем заходит, колет в груди и речь сбивается, твою мать.
— Да, они самые, я почти все составил и узнал. Осталось несколько слов, которые никак не могу понять и вспомнить к каким фразам они принадлежат.
Смотрю так и этак, ммм…
— Да вот это, кажется, что-то про безмятежный покой. Ч-черт, забыла, смысл в том, что… «Только разум может дать безмятежный покой», вроде бы так.
— Точно! Я вспомнил! «Один только разум может обеспечить безмятежный покой», так звучит эта фраза! Нишка, ты гений! Ну-ка, а еще знаешь что-нибудь?
— У меня с собой альбомы с эскизами татуировок, может, там есть что-нибудь, хочешь, полистаем?
— Давай, тащи.
Алекс
На Кевина я натыкаюсь совершенно случайно, когда, возвращаясь от главного входа, заворачиваю покурить за стоянку военной техники. Он сидит на капоте драгстера, и в руках у него была бутылка вискаря, которую он как раз ополовинивает.
— Тяжелый денек, Кев? — спрашиваю, пристраиваясь рядом с ним. Это, конечно, риторический вопрос, все дни у нас сейчас тяжелые, а уж у них с Анишкой… Интересно, все парочки со стороны выглядят такими чокнутыми? Кевин методично поднимает и опускает бутылку, прихлебывая, и по воздуху разносится тяжелый алкогольный угар.
— Ты бы шел, Алекс, куда тебе надо было изначально. Я, может, сдохнуть тут хочу, а ты мне мешаешь.
— Этого я допустить никак не могу, брат, — я выпускаю тонкую струйку дыма в воздух и откидываюсь на локти. — Когда снимемся отсюда, куда дальше подашься? В командиры пойдешь?
— Нет. Не надо мне никакого командования. Вот эти три месяца закончатся и все, в штурм, на передовую, сдохнуть поскорее. Все равно такая жизнь… это не жизнь. — Я молчу. Ну что я могу сказать ему? Что он придумал себе дурь и теперь сам же в ней тонет? — Не мо-гу я без нее жить, не могу и все. Хоть топись, хоть вешайся. Иногда думаю, да гори оно все огнем, уже прямо иду к ней. А потом вспоминаю, что в ее комнате нашел, как она по Джимми убивалась, как фотки его перебирала, подарки гладила, и рыдала, рыдала. Чуть с голодухи не померла, не ела ничего. С любым парнем смогу сравниться, любому дам пинка. Но с благородно погибшим за нее парнем, который до этого два года с ней жил. Мне никогда, слышишь ты, никогда не сдюжить!
— По-моему, дурь это все у вас, Кев. Анишка тебя любит очень, просто она тогда малявка еще совсем была. Какой смысл мучиться, а представь, что она вот так в один момент исчезнет. Как Дани исчезла, как Лекс. Что тогда?
— Я тогда просто пущу пулю себе в лоб, Алекс. — Он так спокойно говорит об этом. Э-э-э, друг, так дело не пойдет! — И даже не думай меня останавливать. Я все равно найду способ. Не буду без нее жить. Не буду.
— А сейчас? Сейчас ты с ней разве? Ты сам подумай, какой смысл во всем этом? Вы сами загнали себя в какие-то…
— Не будем об этом, ок? Иначе мне придется застрелиться прямо сейчас.
В этот момент у меня пищит коммуникатор. Матиас. Может, что-то интересное нашли?
— Алекс, — голос у Мата встревоженный, но в то же время в нем слышатся веселые нотки. — У нас есть новости. И Анишка надрала задницу Шерил. Я думаю тебе надо срочно возвращаться.
Мы с Кевином переглядываемся и бежим в расположение. Уже издалека слышны визги девиц, смешки старших и матерные выражансы. Надо срочно как-то прекращать это все, нам выходить всем вместе на задание, и эти склоки совершенно тут ни к чему.
— Ты когда рот свой открываешь, чтобы что-то пиздануть, убедись, что твой язык соединён с мозгом! — орет Анишка, изворачиваясь на руках у ЭнЖи. — А хотя, да, точно, у тебя же нет мозга!
— А ты пизду свою зашила суровой ниткой, парень-то тебе и не светит! Кевин сказал, что мы через пару месяцев сваливаем отсюда, и уж тогда ты точно его не будешь заебывать своей шлюшной мордой!
— Да ты на свою посмотри, прошмандовка упоротая! И знаешь еще что, — тут она резко выворачивается из рук Майки, что он ничего не успевает сделать. Анишка подлетает к Шерил и засвечивает ей по морде. — Особенно резко точку зрения меняет удар в глаз, ебливая зассыха!
Все, короче, придется сажать ее в карцер, сама виновата. Перехватив ее поперек туловища, закидываю ее себе на плечо и уношу отсюда подальше, оставляя Кевина разбираться с Шерил. Ну и кашу вы заварили, ребята, как бы теперь все это расхлебать. Нишка висит у меня на плече, не визжит, не вырывается. Что-то на нее это не особенно похоже. Спускаю ее с плеча, а она рыдает, чуть ли не навзрыд.
— Ниш, может, во фракцию поедешь? Тут всё так накаляется, что дальше некуда уже. Это не рабочая обстановка, так нельзя.
— Знаю, Алекс. И все понимаю. Но я не могу-у-у.
— Так. Нытье отставить, — мне совсем непривычно видеть ее в таком настроении, поэтому даю слабину: — Иди в комнату. Хотел тебя в карцер посадить, но я не буду. Домашний арест тебе. И подумай над предложением прокатиться во фракцию, Ани. Проигрывать тоже надо уметь с достоинством.
— Хорошо. Я уеду. Еще пару месяцев, чтобы вернуться к началу инициации, буду инструктором. Ладно? Не прогоняй меня, а?
— Ладно. Но больше никаких разборок с Шерил. Понимаю, что тебе трудно, но просто не лезь к ней и все!
— Это она всегда ко мне лезет, она! Я вообще ни при чем!
— Ясно. Значит, так. На полигоне не должно быть никаких разборок. Это понятно? Идет война, нам всем надо сейчас не подставиться и не сдохнуть.
Нишка глубоко вздыхает и скептически смотрит в сторону, а мне невольно вспоминаются их похождения с Алексис. Ани тогда совсем другая была, да и вообще кажется, что все это было в какой-то другой жизни. Девушка как может заверяет меня, что постарается держать себя в руках, и убегает к себе, а я хочу уже спросить Мата, что они там нашли в записях, когда звук коммуникатора извещает о том, что меня вызывает лидер.
Скай
Писк коммуникатора застает меня в коридоре жилого корпуса, отец вернулся и ждет через десять минут, сердце екает в сотый раз за вечер. А ноги уже сами несут в сторону штаба, но суровая охрана преграждает мне путь на подходе. Ясненько, небось проводят совещание с офицерами. Подождем-с.
Наконец дверь распахивается, и из помещения, словно перепуганные зайцы, выходят несколько ученых, за ними старшие офицеры и слегка побледневшая Айрес. Случилось чего? Я шмыгаю внутрь, плотнее захлопнув створку, и тут же вытягиваюсь по струнке. Отец пристально смотрит на меня яркими голубыми глазами, лицо привычно скрыто под маской, и его выражение не определить, но вот ощущение, что он чем-то озабочен прямо висит в воздухе. Да и взгляд, какой-то ледяной.
— Что-то случилось, лидер?
— У меня для тебя есть поручение, Скай, — начинает отец без предисловий. Ну, как всегда, ни тебе улыбки от радости встречи, ни «как дела?» Ни, боже ты мой, чмокнуть в макушку любимое чадо. Это же тотальный подрыв авторитета. — Мы получили информацию о перевозке новых, секретных наработок Эрудиции на один из ближайших полигонов Бесстрашных. Что именно, нам не известно, поэтому нужно отследить их передвижение и захватить груз.
— Ты хочешь, чтобы я это сделала? — не верю я своим ушам.
— Да! Это мой личный приказ! — отрезает лидер, складывая руки за спиной. — Сложность задачи в том, Скай, что нужно все будет сделать быстро и тихо, груз — скорее всего, это типичный герметичный контейнер, ты видела такие в наших лабораториях, — будут сопровождать под минимальной охраной до озера, дальше идет не проходимая транспортом лесополоса и наша территория, поэтому их будет встречать отряд особой группы, чтобы сопроводить до места назначения. Нужно будет перехватить груз в тот самый момент, пока они не встретились, иначе ты потом ничего не сможешь сделать. А дальше действуешь по обстоятельствам, не мне тебя уже учить, сама всё знаешь.
— Подожди, отец, тут что-то не так, — сомневаюсь я. — Уж больно все как-то странно и ладно. С каких пор наша разведка работает так достоверно, что они в курсе, где, кто и когда будет встречать посыльных, как выглядит груз? Откуда может быть настолько подробно известен их план?
— Это не твое дело, твое дело — приказ! — сурово чеканит лидер. Ясно. Пора привыкнуть к этому. Ну вот чего так злиться-то?
— Насколько длинный маршрут, если Бесстрашные будут двигаться через горный перевал, то там-то я и отслежу их продвижение. Возможно, им придется сделать привал, путь далеко не близкий, или надо будет придержать чем-нибудь особую группу, и тогда уж у меня будет время подобраться. Черт, мне нужна подробная карта местности, — бубню я, уже врубая свою охотничью функцию. Ой, блин, хорошо хоть байк вернула. А то пришлось бы сознаваться отцу в таком палеве. И почему все мои неудачи всегда каким-то волшебным образом притягивают к себе ненужное внимание? А вот когда я умница и молодец, то оценить сразу становится некому! — Лидер, а когда они выдвигаются, это известно?
— Скорее всего, на рассвете, так что придется тебе поторопиться с разработкой плана. И, Скай, послушай меня, внимательно! — Отец упирается ладонями в столешницу, глядя на меня серьезным взглядом. — Нужно перехватить груз любой ценой! Если эти разработки попадут к Бесстрашным, то все наши труды пойдут насмарку, — мощная ладонь с силой опускается на стол, отчего тот слегка подпрыгивает. Я, кстати, тоже. Лидер злится — это плохо. Да чего уж там, даже паршиво.
— Так точно, лидер! — рапортую я, а потом тихонечко добавляю: — Не волнуйся, пап, я тебя не подведу. Я справлюсь, — сокровенно обещаю я, стараясь унять его раздражительность.
Отец бросает на меня колючий взгляд, но ничего не отвечает. Он устал от этой войны, и за последний год его характер стал еще жестче. Он стал относиться ко мне как к обычному солдату, а не как к дочери. Если раньше, пока я была маленькая, он как-то хотя бы делал вид, что ему не все равно, то теперь и этого не осталось. Не то чтобы мне хочется чего-то такого, но даже наши солдаты, у которых есть дети, как-то относятся к ним… теплее что ли? Мне это странно все, иногда закрадывается мысль, может быть, он удочерил меня, у нас это бывает… Вот только почему не сказать мне? Однако, в любом случае, он единственный, кто у меня есть на всем белом свете, так что стараюсь не обращать внимания на его холодность. Хоть это непросто и достаточно обидно.
— Хорошо. Ты должна справиться с заданием! — чеканя слова, проговорил лидер, делая акцент на слове «должна» и подходя ко мне ближе. — Нам нужны эти разработки, Скай, нельзя позволить доставить их Бесстрашным.
— Я, конечно, очень польщена и для меня честь получить такое задание, но все же спрошу — почему я?
— Ты в последнее время доказала, что ты можешь незаметной пробраться практически куда угодно. И это оказалось полезнее, чем нападать зенитными установками или киборгами. Ведение тяжелой войны с применением мощного оружия слишком дорого, гораздо выгоднее оказалось убивать их по-одному, — вдруг откровенничает отец. Я стою тихонечко и боюсь спугнуть возникшую между нами такую хрупкую связь. — Мы должны лишить врага всех козырей, и тогда у Эванса не останется иного выбора, кроме, как сдаться.
— Ну, у нас все-равно больше козырей, чем у них. В конце концов, у нас киборги, тяжелая техника, да и роботы свое дело делают исправно. Правда, и наши ресурсы не вечны, но будем выслеживать их отряды и дожимать, пока их лидер не согласится на твои условия, — я осторожно подвигаюсь к нужной мне теме. — От него так и нет ответа, да? Почему, отец, почему он тянет, даже несмотря на то, что у нас его сын? Может, они что-то замышляют? Нападение? Бесстрашные поселились на пустующем полигоне, который находится не так уж и далеко, от нашей базы, и постоянно там что-то выискивают и прочесывают всю местность. Я много за ними наблюдала, следила за их патрулями, они явно что-то пытаются найти. А вдруг их разведка как-то вычислила наше местоположение? — позволяю себе усомниться, а он смеется. А у меня мурашки по позвоночнику от такого смеха.
— Им никогда не найти нашу базу, — отец произносит это с такой уверенностью, что я моментально верю. — А Эрик из тех, кто ни перед чем не остановится, чтобы удержать свою власть. Даже пойдет по трупам собственных детей. Он садист и психопат, помешанный на лидерстве. Но мы все равно раздавим этого ублюдка. Всё, иди готовься, у тебя мало времени, — отворачивается он от меня, устало потирая затылок, давая понять, что аудиенция закончена. — Докладывать обо всем, немедленно! Это ясно? — несется мне вдогонку, что я киваю согласно.
— Да, лидер!
Я двигаюсь к выходу, пока он не вспомнил о другом моем задании и не потребовал ответа. Отец утверждает, что лидер Бесстрашия пойдет по трупам собственных детей ради власти. Паршиво и тошно от таких мыслей, но иногда мне кажется, что он и сам сможет переступить через меня, если это понадобится. Почему он так обозлился на меня? Что я сделала? Или я права, ему просто на меня стало плевать, война важнее? Пока я была маленькой, он держал меня на полигонах, на расстоянии от себя, а теперь, такое чувство, что я его раздражаю одним своим видом и присутствием. И если сперва не выпускал меня на задания, то теперь с легкостью отсылает, словно с глаз долой.
Нет, я понимаю, что отличаюсь от остальных тем, что могу незаметно подобраться и устроить хитрую ловушку, что я сама хотела воевать, но уж как-то без сожаления отец отправляет меня туда, где будет особая боевая группа Бесстрашных. Что, даже не волнуется о том, что меня могут убить? Странно всё это, видимо, его действительно уже не волнует такая малость. Приказ — есть приказ.
Я думала, что он не приближал меня к себе, только чтобы уберечь, но сейчас, как-то не особо в это верится. Наверное, отец меня и не любил никогда, а просто принимал минимальное участие в моем воспитании как обязательства, пока я не выросла. Ведь даже к Айрес он относится немного теплее, я видела. Но разве родители не должны относиться к своим детям по-другому? Пусть я плохо все помню, но он же должен был тревожиться за меня, беречь, опекать, откуда-то же я знаю, что бывает по-другому, что такое забота. Даже любовь и нежность. У него же кроме меня больше никого нет из близких, а он ведет себя так, словно я обуза или нежелательное бремя.
Кто бы знал, каково это, быть никому не нужной. Как это сложно, когда теряешь кого-то понимая, что не можешь довериться близкому человеку. И как это страшно, когда от осознания таких вещей, теряешь часть самой себя. Понимая, что мне никогда не давали возможности быть слабой ни в чем, что ждали от меня решений, действий, силы, подчинения приказам, не предоставляя другого выбора. Черт, голова уже кругом, и снова на виски давит, будто обручем стягивает. Мне бы отдохнуть, хоть немножко поспать, но нужно еще изучить карты и выдвигаться на задание.