Глава 8
Пшеница шелестела над её головой, как золотое море, в котором она плыла одна. Стебли мягко били по бокам, и каждый шаг оставлял еле заметную тропинку в высоких колосьях. Небо было чистым, ярким, в нем отражалась свобода — такая же бескрайняя, как её путь.
Гибкая Лиана шагала с твёрдостью. Каждое движение её тела было слаженным, точным. Она чувствовала, как мышцы под шерстью работают вместе, как будто сама природа направляла её вперёд. Лапы тонули в сырой, мягкой земле. После недавнего дождя в траве и меж рытвин остались лужи, гладкие как зеркало.
Она остановилась у одной из них.
Вода была чистая, прохладная. Кошка осторожно пригнулась, глядя на своё отражение. Лицо, незнакомое и родное одновременно, глядело на неё из глубины. Ветер прошёлся по поверхности, смазав черты.
Она наклонилась и стала пить. Холодная влага текла в горло, наполняя её свежестью. После долгого пути это было почти как дар.
Когда она подняла голову, ветер снова прошелестел в колосьях. Звук был... другой. Мягкий. Почти голос.
— Ты умница... ты сможешь... ты справишься... мы верим в тебя, Гибкая Лиана.
Она замерла.
Сердце дрогнуло в груди, словно кто-то дотронулся до него мягкой лапой.
Перед ней — среди колосьев — вдруг, будто сотканный из воздуха и света, стоял кот. Его шерсть была густая, золотисто-серая, глаза — тёплые, глубокие. Он смотрел прямо на неё, и в его взгляде была такая гордость, такая любовь, что Гибкая Лиана не смогла сдержать дрожь.
— Папа?.. — прошептала она, и голос её сорвался. — Это ты?..
Фигура не отвечала. Только улыбалась. Добро, тепло. Как будто знала, как сильно ей этого не хватало.
Она сделала шаг вперёд — но образ исчез, растаяв в солнечном мареве, словно никогда и не существовал.
И всё же… сердце её наполнилось. Не тоской. Надеждой.
Словно всё это было правдой. Словно отец и вправду был рядом. Где-то. В её памяти. В её крови.
Она села прямо в траву и закрыла глаза.
В груди что-то горело — не боль, нет. Как огонь, освещающий путь во тьме. Она чувствовала — он гордится ею, даже если не знает, кто она. Даже если она не помнит. Даже если она одна.
— Я справлюсь… — прошептала она. — Обещаю.
И с этими словами она поднялась на лапы.
Она побежала.
Пшеница расступалась перед ней, хлестала по бокам, ветер рвался в шерсть, солнце ослепляло глаза. Она не знала, куда ведёт её путь. Но теперь в её сердце была не просто цель — была вера.
И голос в памяти звучал снова и снова:
Ты умница. Ты справишься. Мы верим в тебя...
***
Она бежала всё дальше, не замечая усталости. Кажется, лапы сами несли её вперёд, в сердце всё ещё звучали отголоски слов, услышанных на ветру. В голове звенела одна мысль: я должна идти, я должна помнить...
Солнце клонилось к горизонту, небо наливалось тёплыми тонами: от розово-янтарного до густо-оранжевого. Тени становились длиннее, колосья пшеницы за её спиной шептали на прощание.
И тут — на краю поля — она увидела их.
Серые, обветренные временем, развалины. Каменные обломки, поросшие мхом, стояли неровными силуэтами, будто кости древнего зверя. Это было странное место: наполовину забытое, наполовину живое. Как будто оно помнило что-то… и звало к себе.
Гибкая Лиана подошла осторожно, принюхиваясь. Воздух здесь пах прелью, влажным камнем и тишиной. Под лапами хрустели сухие ветки, где-то в стенах руин жили мыши — она слышала их еле заметный писк и шорох.
Сила уже покидала её тело. Ей было нужно укрытие. Ночь близилась, а жара дня сменилась прохладой.
Она выбрала угол, где стена всё ещё стояла крепко. Здесь была ниша, прикрытая обломками. Земля внутри была сухой и мягкой, усыпанная пылью и травой. Прежде чем лечь, она заставила себя поохотиться. Словила двух мышей — одну съела с жадностью, вторую спрятала на утро.
Её клонило в сон. Лапы дрожали, веки тяжелели.
И тут — мягкий звук. Шорох. Движение.
Из тени вышел силуэт.
Кот. Весь чёрный, как сама ночь, только глаза — ярко-жёлтые, внимательные, спокойные. Он не шёл с угрозой — напротив, шагал уверенно, но беззвучно. Его хвост был слегка опущен, уши насторожены, но не враждебны.
— Привет, — раздался низкий голос. Он был хрипловатым, но не грубым.
Гибкая Лиана подняла голову, но не встала. Она была слишком уставшей, чтобы испугаться. Её дыхание сбилось, но сердце било ровно. Кот остановился в нескольких хвостах от неё, склонив голову.
— Кто ты? — спросил он. — Ты выглядишь... будто ищешь путь.
Она моргнула. Голос его казался... далёким. Словно он говорил из другой реальности. Её уши слегка дрожали, глаза уже закрывались.
— Я… — тихо пробормотала она, — Гибкая Лиана…
Она посмотрела на него, и в голосе её прозвучало что-то почти детское:
— …я возвращаюсь домой.
Он не ответил.
Она уже почти не видела его — всё плыло, темнело. Лапы подогнулись, голова опустилась на передние лапы. Последним, что она услышала, был еле различимый вздох — будто ветер скользнул по камню.
Она уснула.
И ночь обняла её.
***
Гибкая Лиана спала. Её дыхание было ровным, иногда дрожащим, как у котёнка, уставшего от мира. Ей снилось поле, где ветер шептал её имя, где мама мурлыкала, прижавшись к ней... Но всё было тускло, как тень под водой.
А в это время чёрный кот уже пересекал поле.
Он шёл быстро, беззвучно, словно сам был отголоском ночи. Его когти не касались камней, его шаги не будили ни одной мыши. Вскоре перед ним выросло логово — полуразвалившаяся башня, поросшая мхом. Внутри, под землёй, жили они.
Он спустился в трещину в земле, юркнул в тоннель. Там пахло влажной землёй, гнилыми корнями и… злобой. Пахло гневом, заточённым в телах, что прятались от дневного света.
В тени сидел он — вождь.
Громоздкий кот, с иссечённым ухом и расколотым носом, чья шерсть была как ночь, только с серебристыми пятнами — следами старых шрамов. Его глаза светились — не жёлтым, не зелёным, а мрачным янтарём, как смола у костра. Он поднял взгляд, не двигаясь, только слегка дёрнул ухом.
— Ну? — спросил он. — Что ты видел?
Чёрный кот склонил голову, голос его был ровным:
— Она… Она сказала, что возвращается домой.
Вождь не шевельнулся. Потом, медленно, его губы растянулись в улыбку — кривую, зубастую, почти звериную. Он подался вперёд, и в его голосе зазвенела ледяная угроза:
— Домой? Прелестно. Значит, она почти дошла. Вернись к ней… и скажи, что она на верном пути.
Он прищурился, и глаза его вспыхнули огнём, которого не было в этом тёмном логове.
— Приведи её сюда. Сделай вид, будто тебе можно доверять. Принеси еду, поговори ласково… А мы… мы скажем ей, кем она на самом деле является.
Голос вождя перешёл в глухой, хриплый смех. Он эхом прокатился по стенам, отозвался в корнях и камнях.
Чёрный кот не ответил. Он развернулся и, не сказав ни слова, снова исчез в тоннеле.
Утро было ещё далеко, но на востоке уже появлялся бледный отсвет. Гибкая Лиана всё ещё спала в амбаре, свернувшись клубком. Её тело едва заметно дрожало — то ли от ночного холода, то ли от тревожных снов.
Звук.
Мягкий шаг.
Он вернулся.
Чёрный кот — тот самый, что спрашивал её имя — снова появился в проломе стены. Его глаза были спокойны, словно за ночь ничего не произошло. В пасти он нёс свежезадушенного зайца. Он опустил его перед ней на солому, отряхнул лапы и сел рядом, не приближаясь слишком близко.
Его голос был тёплым, как будто пропитан заботой:
— Ты говорила, что возвращаешься домой… Я подумал, тебе нужно подкрепиться перед дорогой.
Он смотрел на неё внимательно.
В глазах не было ни страха, ни доброты. Лишь тень — незаметная для того, кто ещё не научился различать.
А за его спиной… невидимо, неуловимо — сгущалась паутина лжи.
***
Гибкая Лиана спала глубоко, свернувшись клубком под полуобрушенной каменной аркой. Руины были старыми, покрытыми мхом и отголосками былых жизней. Где-то в стенах гулял ветер, вывая сквозь трещины. Иногда осыпались мелкие камешки, но кошка не просыпалась — слишком измождённая дорогой.
Она не слышала, как из темноты появился чёрный кот. Его движения были бесшумны, как у тени. Он остановился у входа, вгляделся в спящую фигуру, и в уголках его пасти мелькнула почти незаметная ухмылка.
Потом Уголёк исчез в темноте и вскоре вернулся с зайцем в пасти. Он положил его перед ней, аккуратно, словно боялся потревожить. Некоторое время он просто сидел рядом, наблюдая за её дыханием, за тем, как она слегка подрагивает во сне, как её уши дёргаются от звуков ночной жизни.
А потом — исчез, оставив только еду и ощущение присутствия.
Гибкая Лиана проснулась чуть позже. Её лапа зарылась в мох, и она подняла голову. Запах крови... рядом — заяц. Свежий. Тёплый.
Она тут же напряглась. Сердце забилось чаще. Кто-то был здесь. Она замерла, прислушиваясь... и тогда из тени, будто по команде, шагнул он.
— Доброе утро, — мягко произнёс чёрный кот. Его голос был ровный, почти ласковый, с хрипотцой. — Не бойся. Я просто принёс тебе поесть. Ты выглядела усталой.
Гибкая Лиана не отпрянула, но насторожённость сквозила в каждом её движении. Она не знала, можно ли ему доверять, но запах зайца сводил с ума.
— Кто ты? — спросила она, садясь и слегка прижимая уши. — Почему ты помог?
— Я Уголёк, — спокойно ответил он, опускаясь в полутьму. — И... просто показалось, что ты нуждаешься в помощи. Ночью по этим местам бродят не самые дружелюбные твари.
Она медленно начала есть. Насторожённость не ушла, но голод победил. Уголёк наблюдал молча, не приближаясь, не вторгаясь.
— Я… Гибкая Лиана, — прошептала она сквозь укус. — Я… возвращаюсь домой. — Слова вышли сами, неосознанно.
— Дом... — повторил Уголёк, и в его голосе было что-то странное, чуть натянутое. — Это хорошее слово. Я помогу тебе.
Она посмотрела на него, впервые чуть мягче. Что-то в его взгляде казалось настоящим.
— Спасибо, — прошептала она, уже зевая. — Спасибо, что принес еду… и что не ушёл.
Глаза её медленно закрывались. И пока она проваливалась в сон, черный кот тихо произнёс:
— Ты почти дома. Скоро всё встанет на свои места...
Он затаился в тени, а его глаза блеснули — недобрым, хищным светом.
***
Когда Гибкая Лиана проснулась, солнце уже клонилось к закату. Сквозь дыры в руинах пробивались последние золотые лучи, пыль искрилась в воздухе, словно сонные светлячки. Она медленно поднялась, чувствуя, как ломит лапы. Перед ней лежали остатки зайца — напоминание о ночной заботе чужака.
— Уже лучше? — голос прозвучал рядом.
Она вздрогнула, но быстро взяла себя в лапы. Чёрный кот — Уголёк — сидел недалеко, почти сливаясь с тенью, словно был её частью.
— Да... Спасибо, — тихо ответила она, выпрямляясь. — Мне... нужно идти.
— Конечно, — он поднялся. — Я знаю путь. Это недалеко. Там... может быть то, что ты ищешь. Дом, как ты говорила.
Он не предложил лапу, не попытался прикоснуться. Но говорил спокойно, уверенно — как будто точно знал, что она всё равно пойдёт.
И она пошла.
Дорога вела вниз. Между корней и трещин в земле, под поваленными деревьями и сквозь влажные, заросшие мхом тропы. Воздух постепенно густел, становился тяжелее. Где-то в ветвях завывал ветер, но он не проникал сюда — в сердце леса.
Наконец, перед ними выросла старая, полуразрушенная башня, скрытая среди скал. Камень был обвит мхом и плющом, выглядел живым, как будто следил. У подножия — тёмный зев прохода, ведущий вниз, в глубины земли.
— Здесь, — сказал Уголёк и двинулся первым.
Гибкая Лиана колебалась лишь на миг. Её сердце билось быстро, как у мыши в лапах совы. Но что-то толкало её вперёд — надежда? любопытство? или то, что она просто слишком устала быть одна?
Проход вёл глубоко. Каменные ступени были влажными, скользкими, воздух — тяжёлым и пахнущим землёй и временем. Стены покрывали странные знаки и царапины, будто когти выводили историю, понятную только этим теням.
— Ты не бойся, — раздался голос Уголька спереди. — Здесь безопасно. Ты нужна им. Ты важная.
— Им?.. — прошептала она.
Он не ответил.
Внизу открылся зал. Прямо под землёй, среди древних камней и корней, раскинулось логово. Пол был выложен плоскими плитами, стены украшали пучки засохших трав, перья, кости. Посередине тлел очаг, и в слабом оранжевом свете она увидела: коты.
Их было много. Чёрные, дымчатые, бурые, серые. Они сидели в полукруге, как будто ждали. Их глаза блестели, отражая тусклый свет, и не моргали.
Впереди, в тени, поднялся самый крупный. Шерсть чёрная как ночь, голос — бархатный и острый одновременно:
— Добро пожаловать... домой.