глава 16
Это была, без сомнений, одна из лучших ночей в моей жизни. Наравне с новогодней поездкой в Дисней Уорлд. Мне тогда было девять, и родители еще не расстались. Мы смотрели, как взрываются салюты над замком Золушки, и Стивен даже не ныл.
Когда Конрад позвонил, я не узнала его голос, отчасти потому, что еще не совсем проснулась, да и просто не ожидала его звонка.
- Я подъезжаю к твоему дому. Можно тебя увидеть?
Половина первого. До Бостона отсюда пять с половиной часов. Он ехал весь вечер. Ехал, чтобы увидеть меня.
Я попросила его припарковаться на углу, а я встречу его, как только мама уснет. Он сказал, что подождет.
Я выключила свет и ждала у окна, когда покажется свет фар. Увидела его машину, и мне тут же захотелось выбежать навстречу, но надо было ждать. Из маминой комнаты доносились шорохи, она еще полчаса будет читать в постели, пока не уснет. Настоящая пытка - знать, что он там, снаружи, ждет меня, а я не могу выйти.
На дворе зима, в Казенсе все замерзло - безумная идея. Но когда Конрад предложил туда поехать, я решила: безумная в хорошем смысле.
В темноте я надела шарф и шапку, которые бабушка связала мне на Рождество. Я закрыла дверь в спальню, на цыпочках прокралась по коридору и приложила ухо к маминой двери. В комнате не было света, слышалось лишь тихое сопение. Стивен еще не приехал, мне повезло, потому что он, как и наш отец, спит чутко.
Мама наконец заснула, в доме наступила полная тишина. Рождественскую елку пока не убрали. Мы на всю ночь оставляли гирлянду включенной, потому что так казалось, будто все еще Рождество, и Санта может в любую минуту забрести к нам с подарками. Я решила не оставлять записку. Позвоню утром, когда мама проснется и обнаружит, что меня нет дома.
Я аккуратно спустилась, переступая через скрипучую ступеньку, но, выйдя из дома, буквально полетела над замерзшим газоном. Трава хрустела у меня под ногами. Я забыла надеть пальто. Шарф и шапку надела, а пальто забыла.
Его машина стояла на углу, где и договаривались. В машине было темно, свет выключен, я открыла пассажирскую дверь, будто делала это уже миллион раз.
Засунула голову внутрь, но не села. Сначала я хотела его увидеть. Зима, и на нем серая толстовка. Щеки покраснели от холода, загар сошел, а в остальном он остался таким же.
- Привет, - сказала я и села.
- Где твое пальто? - спросил он.
- Не так уж и холодно, - ответила я, хотя на улице мороз, и я вся дрожала.
- Держи, - сказал он, расстегивая толстовку и отдавая ее мне.
Я ее надела. Она была теплой, но сигаретами не пахла. Пахла только им. Значит, Конрад все же бросил курить. От этой мысли я улыбнулась.
Он завел машину.
- Поверить не могу, что ты здесь.
Он смущенно проговорил:
- Я тоже. - И замешкался. - Не передумала?
Я поверить не могла: он еще спрашивает. С ним я поеду куда угодно.
- Нет, - ответила я.
Казалось, за пределами этого слова, этого мгновения ничего больше не существует. Были только мы вдвоем. Все, что произошло тем летом, и за все годы вместе, вело нас сюда. К этому мгновению.
Сидя в его машине, я думала, что исполнилась моя несбыточная мечта. Что это самый лучший рождественский подарок. Потому что он мне улыбался, а не хандрил, или хмурился, или излучал другие тоскливые эмоции, которые приходят на ум при мысли о Конраде. От него веяло легкостью, восторгом, всем самым лучшим, что в нем есть.
- Я, наверное, стану врачом, - признался он, искоса глядя на меня.
- Правда? Здорово!
- Медицина - удивительная наука. Я хотел заниматься исследованиями, но теперь думаю, что мне больше понравится работать с людьми.
- Из-за мамы? - спросила я, поколебавшись.
Он кивнул.
- Знаешь, она поправляется. Все благодаря лекарствам. Она очень хорошо реагирует на новое лечение. Твоя мама тебе рассказывала?
- Да, конечно, - ответила я, хоть она ничего подобного не говорила. Возможно, не хотела меня обнадеживать. А возможно, не хотела обнадеживать себя. Мама у меня такая. Она никогда не воодушевляется тем, в чем не уверена на все сто. В отличие от меня. Мне уже стало легче, радостнее. Сюзанна пошла на поправку. Я с Конрадом. Все шло так, как и было задумано.
Я наклонилась и тихонько сжала его локоть.
- Это замечательная новость, - сказала я убежденно.
Он улыбнулся, и его лицо засветилось надеждой.
В доме стоял жуткий холод. Мы включили отопление, а Конрад разжег камин. Я смотрела, как он, присев на корточки, рвет бумагу на кусочки и осторожно, почти ласково постукивает кочергой по бревну. Со своим псом Буги он наверняка тоже был ласковым. Буги он наверняка разрешал спать в своей постели. Мысль о постели и сне мигом меня встревожила. И напрасно, потому что, разобравшись с камином, Конрад опустился в кресло, а не на диван рядом со мной. Меня неожиданно осенило: он тоже нервничает. Это Конрад-то, которому все нипочем. Море по колено.
- Ты чего так далеко уселся? - спросила я, в ушах гулко отдавался стук моего сердца. Мне не верилось, что я отважилась произнести свои мысли вслух.
Конрад тоже удивился, но подошел и сел на диван. Я подвинулась к нему поближе. Вот бы он прижал меня к себе. Вот бы сделать все то, что я видела лишь по телевизору да слышала от Тейлор. Ну, может, не все, но кое-что точно.
- Я не хочу, чтобы ты боялась, - тихо сказал Конрад.
- Я не боюсь, - прошептала я, хоть и боялась. Боялась не его, а своих собственных чувств. Иногда они меня захлестывали. Мои чувства к нему затмевали весь мир, превосходили все на свете.
- Хорошо, - выдохнул он и поцеловал меня.
Целовал долго и неторопливо, и, хоть однажды мы уже целовались, я даже не представляла, что поцелуй может быть таким. Таким подробным.
Конрад гладил меня по волосам - так, проходя мимо, проводят пальцами по китайским колокольчикам. Целовать его, быть к нему так близко... все равно что пить прохладный лимонад через длинную соломинку: сладко, и неспешно, и бесконечно приятно. «Вот бы он целовал меня вечно, - промелькнула в голове мысль. - Вот бы никогда не останавливался».
Мы целовались на диване много часов, а может, несколько минут. Той ночью мы только целовались. Он так осторожно прикасался ко мне, словно к елочной игрушке, которую боялся разбить.
- Все хорошо? - прошептал он.
А я прижала ладонь к его груди и ощутила, как его сердце колотится в унисон с моим. Я мельком взглянула на него и почему-то с восторгом отметила, что глаза у него закрыты. Его ресницы длиннее моих.
Он уснул первым. Я когда-то слышала, что не следует засыпать с разожженным камином, поэтому дождалась, пока огонь погаснет. Я наблюдала за спящим Конрадом. Упавшие на лоб пряди и ресницы, лежавшие на щеках, делали его похожим на маленького мальчика. Не помню, чтобы он когда-нибудь выглядел таким юным. Убедившись, что он крепко спит, я наклонилась и прошептала:
- Только ты, Конрад. Для меня всегда существовал только ты.
Мама запаниковала, когда утром меня не оказалось дома. Я спала и не услышала два первых звонка. Когда она дозвонилась, уже в бешенстве, я спросила:
- Разве ты не нашла мою записку?
И сразу вспомнила, что я ее не оставила.
- Нет, я не видела никакой записки, - едва ли не прорычала она. - Никогда больше не смей пропадать среди ночи, Белли.
- Даже чтобы прогуляться под луной? - пошутила я. Рассмешить маму для меня плевое дело. Стоило мне пошутить, и ее гнев испарялся. Я затянула ее любимую песню в исполнении Пэтси Клайн: - Я выхожу гулять после полуночи, при лунном свете...
- Не смешно. Где ты? - произнесла она отрывистым голосом.
Я заколебалась. Больше всего на свете моя мать ненавидела лжецов. Рано или поздно она все равно узнает. Как экстрасенс.
- М-м. В Казенсе...
Она глубоко вздохнула.
- С кем?
Я взглянула на Конрада. Он внимательно слушал. Какая досада.
- С Конрадом, - сказала я, понизив голос.
Ее ответ меня удивил. Она снова вздохнула, но в этот раз как будто с облегчением.
- Ты с Конрадом?
- Да.
- Как он?
Какой странный вопрос, учитывая, что мы с ней вовсю ссоримся.
Я улыбнулась и махнула рукой, показывая, что буря миновала. Конрад подмигнул мне.
- Отлично, - заверила я ее, расслабляясь.
- Хорошо, хорошо, - произнесла она, словно бы самой себе. - Белли, чтобы вечером была дома. Понятно?
- Да, - ответила я с благодарностью. Я думала, она потребует, чтобы мы выехали немедленно.
- Передай Конраду, чтобы ехал осторожно. - Она помолчала. - И, Белли?
- Да, Лорел?
Она всегда улыбалась, когда я звала ее по имени.
- Приятно провести время! Возможность повеселиться тебе теперь представится нескоро.
- Я под домашним арестом? - простонала я. Это что-то новенькое, мама еще никогда не сажала меня под домашний арест, но, надо думать, раньше я не давала ей повода.
- Это очень глупый вопрос.
Поскольку она больше не злилась, я не утерпела и спросила:
- А не ты ли говорила, что глупых вопросов не бывает?
Она повесила трубку. Но я знала, что она улыбнулась.
Я сложила телефон и повернулась к Конраду.
- Что теперь будем делать?
- Что захотим.
- Я хочу пойти на пляж.
Так мы и сделали. Закутались потеплее и бегали по пляжу в резиновых сапогах, которые обнаружили в прихожей. Я надела Сюзаннины, на два размера больше, чем надо, и все время поскальзывалась на песке. Дважды шлепнулась на мягкое место. И смеялась не переставая, но ветер так ревел, что я едва себя слышала. Когда мы вернулись в дом, я прижала замерзшие ладони к его щекам, но, вместо того, чтобы отпрянуть, он вздохнул:
- А-а, как приятно.
- Это потому, что у тебя сердце изо льда, - рассмеялась я.
Он засунул мои руки в карманы своей куртки и произнес так тихо, что я едва расслышала:
- Для всех остальных, возможно. Но не для тебя.
На меня он не смотрел, значит, говорил искренне.
Я не нашла, что ответить, поэтому поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к его холодной гладкой щеке.
Конрад коротко улыбнулся и пошел в гостиную.
- Замерзла? - спросил он, не оборачиваясь.
- Вроде того, - покраснела я.
- Сейчас снова разожгу камин.
Пока он возился с огнем, я нашла в кладовке старую коробку растворимого шоколада на полке с чаем и любимым кофе моей мамы. Сюзанна делала нам горячий шоколад в дождливые вечера, когда в воздухе веяло прохладой. Она кипятила молоко, но у нас, конечно, его не было, так что мне пришлось довольствоваться водой.
Сидя на диване и помешивая напиток, я наблюдала, как тают в чашке крошечные зефирки, а сердце стучало в груди со скоростью около миллиона ударов в секунду. Рядом с Конрадом у меня никак не получалось перевести дух.
А Конрад непрестанно двигался: рвал бумагу, ворошил угли в камине, раскачивался вперед-назад на корточках.
- Ты будешь пить какао?
Он оглянулся.
- Да, конечно.
Он присел рядом на диван и отхлебнул из кружки с Симпсонами. Своей любимой.
- Вкус какой-то...
- Божественный?
- Пыльный.
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались.
- К твоему сведению, какао - мой фирменный напиток. И не за что, - отчитала я его и сделала первый глоток из своей чашки. По вкусу и правда напоминало пыль.
Он вгляделся в мое лицо, а затем приподнял его за подбородок. Раскрыл ладонь и провел большим пальцем по щеке, словно вытирая сажу.
- У меня какао на лице? - спросила я, встревожившись.
- Нет. Просто грязь. Ой, то есть веснушки.
Я рассмеялась и шлепнула его по руке, а он перехватил меня за запястье и подтянул поближе. Убрал упавшие мне на глаза волосы, и я испугалась, что он услышал мой резкий вдох в ответ на его прикосновение.
Снаружи начало темнеть. Конрад вздохнул:
- Пора везти тебя домой.
Я взглянула на часы. Пять вечера.
- Да... Пожалуй, пора.
Мы не сдвинулись с места. Он протянул руку и обмотал мои волосы, словно пряжу, вокруг пальцев.
- У тебя такие мягкие волосы, - пробормотал он.
- Спасибо, - прошептала я в ответ. Я всегда считала, что у меня самые обыкновенные волосы. Ничего особенного. Русые, а не какие-нибудь белокурые, черные или рыжие. Но как он их - и меня - разглядывал! Словно они его пленили, словно ему никогда не надоест их перебирать.
Мы снова поцеловались, но уже не так, как прошедшей ночью. В этом поцелуе не было той ленивой неспешности. Взгляд Конрада - нетерпеливый, полный желания, страсти - опьянял меня. Он кричал: «Хочу, хочу, хочу». Но хотела, прежде всего, я.
Когда я покрепче к нему прижалась, сунула руки под футболку и провела ладонями по спине, он вздрогнул.
- У меня руки холодные? - спросила я.
- Нет, - ответил он, отпустил меня и сел. Лицо его слегка порозовело, волосы на затылке топорщились. - Я не хочу торопить события.
Я тоже села.
- Но я думала, ты уже...
Я не знала, как закончить предложение. До чего неловко! Мне еще не приходилось об этом разговаривать.
Конрад еще покраснел.
- Да. В смысле, я уже да. Но ты еще нет.
- А-а. - Я уткнулась взглядом в пол. Затем подняла голову. - Почему ты решил, что нет?
Уже пунцовый как свекла, Конрад пробормотал, запинаясь:
- Я просто подумал, что ты не... В смысле, я предположил...
- Ты думал, я этим еще никогда не занималась?
- Ну да, то есть нет.
- Не надо строить догадки, - упрекнула я.
- Прости. - Он замялся. - Так... значит, уже?
Я молча смотрела на него.
Когда он снова открыл рот, я перебила:
- Еще нет. Какое там!
Я подалась вперед и поцеловала его в щеку. Мне казалось честью иметь эту возможность: целовать его, когда мне вздумается.
- Ты такой заботливый, - прошептала я, испытывая радость и благодарность за то, что смогла разделить с ним это мгновение.
Его глаза потемнели.
- Я только... хочу всегда быть уверен, что у тебя все хорошо. Это для меня важно, - произнес он серьезным тоном.
- У меня все хорошо, - заверила я. - Даже прекрасно.
- Я рад, - кивнул Конрад. Он встал и подал руку. - Тогда давай отвезем тебя домой.
Домой я вернулась уже после полуночи. Мы останавливались поужинать в закусочной у дороги. Я заказала блинчики и картошку-фри, а Конрад заплатил. Когда я вошла в дом, мама была в ярости. Но я не жалела о поездке. Никогда, ни на секунду. Разве можно сожалеть о лучшей в жизни ночи? Ни в коем случае. Ты помнишь каждое слово, каждый взгляд. Даже когда больно, все равно помнишь.