Глава 1.7
Раны не заживают от огня
Его звали Мин. Это означало «послушание»: такое имя ему дала женщина, что нашла его брошенным в кустах на окраине города.
За одно только это ему предполагалось почтительно звать её «бабушка», хотя её желание быть таковой испарилось сразу же, стоило ей внести младенца в дом. С детства Мину нравилось военное дело, и он мечтал стать солдатом или охранителем знатного человека, но вместо этого он посвящал всё своё время служению приютившей его женщине чуть ли не с той самой минуты, как научился ходить.
Когда Мину исполнилось пятнадцать, «бабушка» умерла после продолжительной хвори, и один из местных богачей принял его в слуги. Теперь в его обязанности входила самая грязная работа: стряхивание пыли с многочисленных одеяний, смена постелей, опустошение ночных горшков. С раннего утра до позднего вечера он прислуживал во дворе богача, а ночью упражнялся с деревянным мечом, который он стащил у младшего сына хозяина.
За этот же меч Мину пришлось вытерпеть несколько десятков ударов розгами, однако даже это не заставило его отказаться от безнадёжной мечты.
Он оказался первым человеком, в чьих устах имя «Лия» снова зазвучало мягко и нежно; первым, кто относился к ней бережно и внимательно, как к хрупкой фарфоровой статуэтке. Пусть он и пытался навесить на своё лицо маску недовольства и высокомерия, Её Высочеству, как он упрямо продолжал её называть, сразу удалось понять, что за фальшивой холодностью скрывались добродушие и чуткая отзывчивость.
И ей было стыдно, что он тратит эти чувства на неё.
Они провели вместе вот уже десять лет. Из юнца Мин превратился в мужчину, что по-прежнему гнул спину перед старым обезумевшим господином и порой занимался тайными делами на стороне. Она знала, чем ему приходится промышлять — точнее, на чём он сам не побрезговал наживаться, — однако молчала. Всё-таки она была не в том положении, чтобы давать советы, а уж тем более — пытаться вытащить кого-то из порочного круга.
На кузнечном дворе давным-давно позабыли про молчаливую служанку, что днями и ночами сидела на пне, поэтому они с Мином встречались каждый день, во время долгого послеобеденного сна его старика-хозяина. Они разговаривали о старом Фалиане, сравнивая легенды, любимые Мином, и истину, которую помнила «принцесса»; украдкой читали поэмы о Хаймаль и её деяниях; и просто молчали, наслаждаясь чаем и порой даже лёгким сладким вином.
Со временем она снова начала верить в то, что за пределами её непрерывных молитв и чудовищной боли всё же есть свет. Пускай он был тусклый, не способный стать её проводником к выходу из отчаяния, — она была рада и этому: присутствия Мина рядом было достаточно, чтобы глотнуть свежего воздуха, даже будучи на самом глубоком дне.
Он всегда приходил на встречу заранее, каждый раз — с благоухающей веткой белоснежной лунной пуговицы в руке, и радостно улыбался, когда она, прихрамывая, появлялась из-за угла. Порой пятна чужой крови на его одежде были слишком заметны, чтобы не обращать на них внимания, а тугие мешочки с золотом оттягивали карманы, она никогда не задавала вопросов, позволяя себе вновь оказаться одураченной. Что же двигало Мином, ей так и не удалось узнать, но подобная «дружба» вполне устраивала их обоих.
Однажды она, приблизившись к их тайному месту, его не увидела. И сразу поняла, что свету пришло время погаснуть.
Это её не удивило. Она ожидала, что что-то произойдёт. У про́клятой принцессы-убийцы и осиротевшего слуги-головореза не могло быть всё прекрасно: даже составители фалианских сказок всегда избегали подобных сюжетов. Безоговорочно счастливы были чистые и светлые представители знатных семей, не запятнанные ни предательствами, ни убийствами, ни прочими греховными деяниями. Остальным было суждено терпеливо сносить удары судьбы.
В последний день там, где должен был стоять Мин, сгрудилась группа юнцов; все как один — в богатых одеждах, с лоснящимися от сытных трапез лицами и пустыми, бесчувственными глазами. Она замерла, попытавшись отступить обратно за стену заброшенного дома, но один из молодых людей заметил её и, кровожадно ухмыльнувшись, закричал:
— Да вот же она! Вот эта древняя шлюха! О ней говорил дед!
Древняя. Она обречённо вздохнула.
Шестьдесят лет в представлении этого юнца — слишком долгий срок. И в мыслях большинства жителей она всё ещё шлюха, тварь, погань, погубившая невинные души. Со временем образ некогда любимой всеми принцессы, что оказалась коварной убийцей, оброс множеством лживых деталей, которые втаптывали её имя в грязь и заставляли жителей империи ненавидеть её ещё больше, чем прежде.
Глупо было надеяться на то, что они забыли: её история, записанная во множество фалианских книг, всё ещё передавалась из уст в уста, пусть даже и не так часто, как в первые годы после обретения Жгучих пут. И ещё более глупо было думать, что потомкам жестоких и безжалостных людей не захочется поиздеваться над той, что, по их мнению, была слабее их.
Она не успела увернуться. Точнее, даже и не пыталась, ведь это было абсолютно бессмысленно. Убегать от разъярённой толпы было для неё сравнимо с бегством от землетрясения: куда ни прячься, оно всё равно тебя настигнет. Когда-то давно она уже пыталась спастись, и всё стало только хуже. Теперь оставалось лишь терпеть, надеясь, что буря пройдёт мимо, даже если и сломает ей пару костей.
Юнец быстро схватил её за руку и крепко сжал предплечье, с удовольствием глядя на исказившееся от боли лицо. Его щёки краснели от приметных воспалённых высыпаний, ногти на коротких толстых пальцах были обкусаны, а от одеяний резко пахло потом. Он продолжал ехидно улыбаться, и его зубы — мелкие и почерневшие — напоминали оставшиеся от буйного костра угольки.
— Стой, — сказал он. — Покажешь, что у тебя под платьем?
Она мотнула головой, стиснув зубы. Взгляд пойманной птицей беспомощно заметался по головам юношей: повинуясь приказу своего предводителя, они не слишком уверенно — даже с опаской — приблизились к ней.
— Не надо. — Она дёрнулась, умоляюще глядя на юнца. — Отпустите. Там нет ничего интересного...
По двору прокатился неуверенный смех, озвученный звонкими, начавшими ломаться голосами. Юнец поднял густые чёрные брови и цокнул языком.
— Да ладно? Ничего интересного? — скучающим тоном переспросил он. — Ну, мы всё равно посмотрим!
Она застыла. В голове стремительно промелькнула молитва, обращённая к Золотым предкам, которая, как и много раз до этого, до Края благодати не дошла. Один из мальчишек обхватил её за шею сзади, ещё двое — обездвижили руки. Впрочем, это было и не нужно: она бы не смогла вырваться, пусть даже сильно того желая.
Раздался громкий треск рвущейся ткани. Этот неприятный резкий звук напомнил ей о тех ночных часах, что она проводила в спальне своего бывшего хозяина, и от воспоминаний о его предпочтениях её затошнило. Она застонала, когда тошнота подкатила к сдавленному сильной хваткой горлу. Юбка разошлась по швам, превратившись в рваные лохмотья, и главарь, сделав шаг назад, изумлённо присвистнул:
— Надо же! А дед не врал! Артефакт действительно работает!
Его глаза сузились, превратившись в чёрные щели, и он задумчиво протянул:
— А его можно как-то снять?..
— Выдернуть, наверное, — несмело предположил его дружок, что душил её своей мясистой рукой.
— Да, пожалуй, — кивнул главарь. — Попробуем!
«Нет!» — хотела закричать она. Хотела, — но не смогла.
От боли, что в очередной раз охватила её тело, враз потемнело в глазах. Лица мучителей расплылись в одно серое пятно, а их довольный смех превратился в протяжный, не затихающий ни на минуту звон. «Не получается!» — услышала она разочарованный возглас.
В ту же минуту руки разорвали остатки платья пополам. Одна ладонь легла на грудь, грубо сдавив её, вторая вцепилась в Жгучие путы, безрезультатно пытаясь вытащить их из окровавленной плоти. Множество пальцев скользили по внутренней стороне бёдер, впавшему животу, шее и рёбрам, пытаясь то ли довести своих хозяев до сладострастного удовлетворения, то ли подвести её к самому краю мучений, где разливалась пугающе чёрная пустота.
Ведьма! Самая настоящая демоница!
Гнилушка! Шлюха! Негодяйка!
И снова смех, улюлюканье и грубые шутки, смешавшиеся в жуткую какофонию — раскатистую и оглушительную. Из-за неё звук, с которым крупный камень ударился о висок главаря шайки, показался ей очередной шуткой её больного воображения, однако юнец, громко ойкнув от боли, пошатнулся и рухнул на землю абсолютно по-настоящему. Остальные, тотчас же перепугавшись, наконец-то опустили её, совершенно обессилевшую от слёз и боли.
— Пошли прочь! — истошно закричал Мин, бросив ещё один камень, угодивший в самого младшего, моментально заревевшего паренька. — К чёрту, идите все к чёрту! Убирайтесь вон!
Неожиданно они послушались: лишившись главаря, наглая ватага юнцов сразу стала просто сборищем испуганных и растерявшихся детей. Стонущего главаря, из чьего виска текла тонкая струйка крови, подхватили на руки и не без труда уволокли прочь.
Вопли, стоны и ругань сменились мёртвым безмолвием, что было сродни тоскливой могильной тишине. Кое-как прикрыв грудь, она устало опустилась на колени и тихо заплакала. Мин, не похожий сам на себя от гнева и беспокойства, сел рядом и осторожно прижал её к себе.
— Извини... Тебе, наверное, будет больно, но... Надо потерпеть. Нельзя здесь оставаться.
Укрытием для них стал тот самый заброшенный дом, рядом с которым и проходила каждая их встреча. Мин усадил её на чудом не сгнивший стул и достал из кармана обрывки серой ткани. Сквозь влажную пелену слёз она тревожно наблюдала за тем, как друг смачивает их заживляющими настоями и промакивает её раны в тех местах, где за Жгучие путы тянули особенно сильно, раздирая кожу в лоскуты.
Ткань достаточно быстро окрасилась в неприятный бурый оттенок, и она, невольно протянув ладонь, остановила Мина.
— Хватит, — сказала она. — Мне это никак не поможет. Ты же знаешь, рано или поздно всё заживёт само...
— Знаю, — хмуро отозвался он. — Но я не могу оставить всё это... просто так. Я хочу тебе помочь и облегчить твои муки, насколько возможно.
— Не надо! — взмолилась она, дрожа, как от сильного холода — Хватит беспокоиться обо мне! Тебе пора начать жить своей собственной жизнью. И заниматься... чем-то достойным. Понимаешь?
Мин ничего не ответил, продолжая сосредоточенно протирать раны. Конечно, он понимал. Но даже сейчас не мог — или не желал — хоть как-то оправдаться.
Она втянула голову в плечи, когда он дотронулся до ссадин на груди, и прикусила губу. Даже его прикосновение — аккуратное и бережное — вызывало у неё сильный страх и желание оттолкнуть его ладонь.
Так она и сделала и отчаянно затрясла волосами, будучи не в силах сказать что-либо ещё. Мин покраснел и, сжав ткань в кулаке, отстранился. Он выпрямился и стащил со своих плеч заношенную рубашку. Она с благодарностью приняла её и закуталась в грубую тёплую ткань, как в надёжные доспехи, которые могли защитить от любой внешней угрозы.
— Прости, — тихо произнёс Мин, поморщившись от сильного запаха целебных трав. — Прости, я... Старик долго капризничал и не хотел отходить ко сну, и я... — Он сглотнул. — Я подвёл тебя. Я виноват в том, что всё это произошло.
— Нет. — Она покачала головой. Во рту скопилась кровь, и она, повернувшись в сторону, сплюнула на грязный пол. Вязкая алая слюна размазалась по подбородку. — Ты не виноват.
Вряд ли дело было в старике. От Мина ощутимо шла чёрная энергия — та самая, что отпечатывалась на душе каждого человека после убийства. Он не знал об этом, поэтому даже не догадывался, что его «принцесса» легко может распознать обман.
— Я обещал, что буду защищать тебя, — мрачно ответил он. — Что теперь толку с этого обещания?
«А я этого и не помню», — невольно подумала она и кое-как улыбнулась:
— Ты не обязан постоянно быть со мной. Я не твоя хозяйка. Я всего лишь... та, с которой можно делать что-то подобное.
— Можно?! — Бледную кожу Мина залила гневная, очаровательная в своей искренности краснота. — С каких пор с кем бы то ни было можно вытворять такое, Лия? Особенно с теми, кто даже не может дать отпор?!
Она подняла глаза к потолку и, размеренно досчитав до десяти, твёрдо сказала:
— Я могу дать им отпор. Ты даже не представляешь, на что я способна.
Мин нахмурился, поджав губы так, что они стали напоминать тонкую, почти прозрачную нитку. Ему, несомненно, шла улыбка, однако она делала его наивным мальчишкой, коим он так ненавидел быть; а серьёзность и плохо скрываемая злость превращали его в того самого воителя, коим ему так и не суждено было стать. Он с раздражением откинул испорченные тряпки в сторону и проговорил:
— У тебя бы не получилось, Лия. Поэтому я...
Он не договорил. Она вскочила со стула, сбросив с себя рубашку и остатки платья, и закричала:
— Посмотри! Посмотри на меня внимательно!
Мин закрыл лицо изящной дрожащей ладонью и промолчал. Она подскочила к нему и, схватив за плечи, сильно тряхнула. Друг отшатнулся и всё же уставился на неё широко раскрытыми, круглыми от удивления и страха глазами. Она знала, почему он испугался, потому что хорошо представляла, как выглядела со стороны: спутанные волосы торчали в разные стороны, обнажённое тело было испачкано в продолжавшей сочиться из ранок крови, во взгляде сверкали молнии — эдакая поруганная некогда верными последователями богиня, не потерявшая ни капли своего могущества.
— Ты думаешь, что Жгучие путы только питаются моей плотью, ничего не отдавая взамен? — прошипела она, чувствуя жгучую обиду, что скрывалась где-то на задворках души. — Нет. Они подпитывают мою энергию, ни на минуту не давая мне забыть о той силе, которой я владела десятки лет назад, когда ещё носила серебряную корону на голове! Эта сила до сих пор внутри меня, она в моих жилах, в моей крови, и я могу использовать её в любой момент!..
Она осеклась, глядя на растерянного друга, и криво усмехнулась.
— Я знаю, что ты хочешь спросит. Почему я ничего не делаю для того, чтобы обезопасить себя? Почему я позволяю им мучить меня, доводя до потери рассудка? Ты хочешь это узнать, ведь так?
Мин всё ещё молчал, и она, выждав мгновение, ответила:
— Когда придёт время, я обязательно уничтожу всю империю. Сейчас же я хочу посмотреть, до чего может дойти их жестокость и когда же, наконец, проснутся Золотые предки.
Подняв рубашку с пола, она снова надела её, села обратно на стул и опустила веки. Жгучим Путам явно не нравилось то, что она решила раскрыть их общую тайну: они медленно проворачивались в плоти, обжигая её раскалённым металлом.
Неужели он правда думал, что такое под силу вынести обычному слабому человеку?
Мысленно расхохотавшись, она вцепилась зубами в сжатый кулак, чтобы не выпустить неуместный смех наружу. Мин не заметил этого — или же сделал вид, что не заметил.
— Тот парень с разбитым виском... Он внук моего хозяина, — угрюмо произнёс он. — Младший и самый любимый. И даже если с ним всё будет в порядке, чего я бы ему не пожелал, мне всё равно не поздоровится. За него старик в лучшем случае незамедлительно отрубит мне ноги и руки.
Она отняла ладонь от рта и выдохнула:
— Зная это, ты всё равно решил расправиться с ним?
— Мне нужно было выручить тебя, Лия. — Мин посмотрел на неё исподлобья. — Потому что ты мне очень...
Он снова запнулся и быстро добавил:
— Потому что я твой единственный близкий человек. А ты — мой.
Она остановила взгляд на лице Мина, пытаясь запомнить каждую маленькую деталь, и зажмурилась, чтобы восстановить в темноте его образ. А когда снова открыла глаза, увидела в отдалении Ян Тай, которая хмурилась, явно намереваясь что-то сказать.
— Нам надо... Нам надо уходить, — выдавила Лия, прочистив горло. — Здесь действительно нет ничего, кроме кошмарных воспоминаний.
— Но их ещё больше впереди, не так ли? — находчиво заметила Ян Тай.
Лия отвернулась, сосредоточившись на шуме ветра, чтобы не слышать очередных попыток спутницы отговорить её от продолжения похода, но та неожиданно произнесла нечто иное:
— Милая госпожа, тот человек, о котором вы сейчас думаете... Боюсь, он был не так добр, как вы думаете.
— Замолчи! — взвилась Лия, чувствуя закипающую в груди ярость. — Замолчи! Даже не смей что-то говорить!
Думаешь, я не знаю? Думаешь, мне не больно было слышать о том, что он промышляет разбоем, чтобы добыть хоть немного золота?
Как я, убийца, ненавидимая всем народом, могу осуждать того, кто просто пытался выжить?
Она промолчала.
А её рука сама по себе взметнулась вверх, будто намереваясь ударить, — да так и застыла в воздухе.
Обжигающий гнев сошёл на нет, стоило Лии увидеть лицо Ян Тай — обескровленное, покрытое полупрозрачной вуалью печали. Уголки алых губ опустились вниз, в потемневших глазах выступила влага.
Смиренно кивнув, Ян Тай расстроенно уставилась в землю. Лия прижала руку к груди, в которой еле слышно и глухо стучало сердце. Травнице совершенно не было стыдно из-за своего неподобающего всплеска эмоций, и осознание этого било её по голове, как чугунный молот.
— Идём дальше, — холодно произнесла Лия. — К подножию.
Развернувшись, она поспешила спуститься со скалы. Ян Тай молча следовала за ней, выплёвывая тихие ругательства всякий раз, когда длинные полы одеяния цеплялись за острые кустарниковые колючки.
Каменистое подножие напоминало выжженную пустыню: сухая земля потрескалась, покрывшись сетью неглубоких узких щелей, как паутиной. Редкая трава и мох огибали её по краю, не решаясь разрастись в неживой почве. Лия замерла на дороге, внимательно глядя на не тронутые временем валуны. Память услужливо нарисовала перед ней очередную жуткую картину: разбитая голова, выколотые глаза, открытый пустой рот без зубов и языка, гниющие обрубки...
Сильный запах крови и тухлой плоти окатил Лию тёплой волной. Она отшатнулась, споткнувшись о сухую корягу, что оказалась под каблуком сапога. Помутневший взгляд уловил стремительное движение яркой золотой искры: она промелькнула слева и спряталась за старым ясенем, подобно солнцу осветив безжизненную кору. Тонкая яшмово-белая ладонь, выскользнувшая из шёлкового рукава, показалась из-за ствола и согнула указательный палец, поманив к себе.
— Вот дрянь, — громко сказала Лия, напряжённо глядя на сверкающую золотом пятерню. — Вот дрянь! Ты так и торчишь здесь, поджидая меня?
Она уверенно шагнула к ясеню, даже не заметив того, с каким беспокойством зашевелилась перчатка, затрепетав, будто пойманная в сеть бабочка.
— Подождите, — предостерегающе произнесла Ян Тай, обнажив саблю. — Не стоит приближаться к этому без оружия. Лучше уж я...
— Оружие тоже ничем не поможет. Не торопитесь, пожалуйста, я хочу с ним поговорить...
Но Ян Тай не послушалась.
Она быстро рванула вперёд — как змея, приметившая добычу — и забежала за дерево. Лии показалось, что она услышала свист лезвия сабли, скользнувшего по воздуху. За ним сразу же последовала тишина: ни лязга орудий, ни криков, ни отзвуков магического взаимодействия. Золотой свет тотчас погас, и Ян Тай, вышедшая с другой стороны ясеня, разочарованно вонзила саблю в ствол.
— Упустила, — мрачно сообщила она и, брезгливо поморщившись, продемонстрировала грязную тряпку бурого цвета. — Но нашла это. Такое ощущение, что вещица соткана из зловредной энергии...
— Святые предки! — испуганно воскликнула Лия. — Быть не может!
Перчатка, слетев с руки, выхватила у Ян Тай пропитанное застарелой грязью и кровью платье и швырнула его на землю. Травница опустилась на колени, дотронулась до невесть как сохранившейся ткани и провела пальцем по неровным краям самой приметной прорехи.
Внутри что-то тихо зашуршало, и Лия, замерев на мгновение, осторожно вытащила на свет обрывок бумаги — точно такой же, какой ей удалось найти в кузнечном доме. На нём снова были изображены бело-красное пятно — ещё одна часть тела Хаймаль, — и кучка странных чёрных палок, что при ближайшем рассмотрении становились отдалённо похожими на людей. Они тянули к богине длинные тонкие руки и, казалось, вонзали ногти в её плоть.
Однако никакого объяснения происходящему на рисунке у Лии не нашлось, и она, спрятав его в сумку, выжидательно посмотрела на Ян Тай. Та, сделав вид, что не заметила находку, с интересом взяла платье и прижала его к себе. Широкая дыра оказалась прямо на уровне её груди.
Лия затаила дыхание, стиснув потрёпанный пояс сумки, и до крови прикусила кончик языка, чтобы не закричать. Один вид разорванного одеяния подталкивал слёзы к её глазам, но срываться снова, как на вершине скалы, она отнюдь не желала.
— Интересно, почему тот дух решил оставить здесь эту вещь, — задумчиво протянула Ян Тай.
— Неужто вы не знаете? — язвительно спросила Лия.
Спутница совершенно спокойно ответила:
— Не думаю, что о таком можно узнать из легенд.
— Не думаю, что это единственный ваш источник информации, — в тон ей отозвалась Лия. — Вы многое знаете из того, о чём не пишут в книгах. И чем дальше... Тем меньше я хочу вам доверять.
Краска, оставленная поцелуем, сильно обожгла губы. Перчатка снова недовольно заёрзала: то ли ей не нравились опрометчивые слова владелицы, то ли беспокоило резко возникшее в разговоре напряжение. Не отвечая, Ян Тай опустила платье обратно на землю, зачем-то прижала его сапогом и подожгла быстрым щелчком пальцев.
Ткань скукожилась, почернела и пронзительно запищала, как живое существо. Ещё один золотой всполох, — и пламя потухло, а от одеяния осталась кучка тёмного праха. Медленно растворившийся в воздухе дым пах кровью, как и всё вокруг.
— Я ведь должна почувствовать облегчение, — растерянно сказала Лия, наконец выпустив пояс сумки из пальцев. — Почему его нет?
Ян Тай покосилась на неё и неопределённо ответила:
— Потому что я сожгла платье, а не ту светящуюся тварь. От такого раны не заживают. Поговорим об облегчении, когда сумеем... отрубить голову змее.
Лия непроизвольно нахмурилась. Всё, что произносила спутница, казалось ей загадкой, но не той, с которой легко можно расправиться, а многоступенчатой головоломкой, состоящей из нечитаемой тайнописи. Даже сейчас её слова вряд ли говорили только о желании расправиться с высшими силами, что обрекли их обеих на испытания, однако додуматься, что ещё имела в виду Ян Тай, травница всё же не могла.
А вдруг... она намекнула на Хаймаль?
Лия тряхнула головой. Нет, вряд ли. Это было бы совсем уж безумием. Морская богиня покинула эти земли: то ли по собственному желанию, то ли по велению Золотых предков, то ли ещё по какой-либо причине. Более того, в то же самое время Хаймаль лишилась своего могущества и сейчас наверняка не смогла бы повлиять на человеческие судьбы — даже если бы сильно того хотела.
Тяжело вздохнув, Лия вытянула ладонь и с грустью посмотрела на белую перчатку из змеиной чешуи. Тоска по Хаймаль была такой же реальной и осязаемой, как кровоточащие под Жгучими путами увечья. Сначала нерушимая вера превратилась в трепетную любовь, потом — в страстное чувство, напоминающее слепой и неистовый фанатизм.
Порой оно пугало и восхищало саму Лию: она никак не могла привыкнуть, что способна ощущать нечто настолько необузданное и безрассудное; то, что не угасло и не утратило прежней силы ни после падения Фалиана, ни после ухода самой Хаймаль, ни после всех многолетних переживаний. Но теперь дарить это самое чувство, переливающееся через край, уже было некому: принять и понять его могла только богиня.
Лия усмехнулась собственным мыслям и, чтобы скорбь не успела захватить её без остатка, резко развернулась к валунам.
— Возможно, я сейчас сделаю что-то очень глупое, — сказала она, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Но прошу не беспокоиться. Раз уж мы оказались здесь, мне нужно... вспомнить. И подумать обо всём, что здесь было.
— Хорошо, — помолчав, ответила Ян Тай. — Я буду поблизости. На случай, если тот дух решит вернуться.
— Спасибо, — кое-как улыбнулась Лия.
Ухватившись за один из наиболее крупных камней, она неспешно легла на холодную землю и настороженно посмотрела на низкое, затянутое тучами небо: там, между грозовыми облаками, мелькали золотые вспышки, что на долю секунды принимали человеческий вид и вновь становились далёкими ослепительными искрами.
И Лии показалось, что она слышит их громкий, пренебрежительный смех.