Глава 4.
Ирина вздохнула. Она устала. Открытие храма вымотало её. Лёша обсуждал деловые моменты с настоятелем, а она в это время обходила здание вокруг. Пошевелила носком туфли наполовину жёлтые листья. Было сыро и промозгло, с утра прошел дождь, погода дышала осенью. Девушка поправила черный шарф на шее, холод забирался под одежду. Взгляд поднялся на стену храма. Лёша очень любил восстанавливать храмы и церкви, и она была дико благодарна его матери за это. За то, что она воспитала его в религиозной среде. Если бы не эта цепочка неслучайных событий, что бы было с ней? И была бы она вообще?
Ирина слегка качнула головой. Не было бы её. Она бы просто сошла с ума. Умерла у Маринки на руках. Может, так было бы лучше? Бы, бы, бы... Слишком много «бы». Не родиться бы, никогда не бывать в детдоме, не ходить в тот парк, не... Что есть, то есть. И вроде было всё, о чём можно только мечтать. Лёша дал ей все. Чего ей, чёрт возьми, не хватает? Побоев и унижений? Оскорблений и рукоприкладства? Грубой силы? В кого ОН её превратил? И почему мысли кружили вокруг мужчины, о котором она должна была забыть, как о страшном сне? Но нет, этот кошмар изо дня в день врывался в её жизнь, разрывая самообладание, словно сухой картон. Держать маску на людях было легко. Улыбайся, будто всё хорошо. А внутри чёрные кошки скребут по усталой душе, прося остановиться, перестать, начать всё заново. Отпустить. Однако она продолжала идти вперед, истекая кровью, когда никто не видит, никто не знает. Пусть люди считают стервой, плевать на их мнение. Удавка душила всё сильней, и нет сил сопротивляться.
ОН всё прекрасно понял. Он видел её насквозь. Хладнокровность покинула вены, кровь снова забурлила. Так похоже на то, что он делал раньше. Ирина обхватила плечи руками, пытаясь согреться. Но холод шёл изнутри. Пальцы в чёрных кожаных перчатках задержались на плече. Порезы... Их давно не было, но она о них помнила. Пересекающиеся линии, клеймо. Теперь она поставила на нем своё.
«Я знал, что ты ненавидишь меня настолько, что течёшь при одной мысли о ненависти. Да мы с тобой вместе ненормальные, не находишь?»
Да, чёрт возьми, да! Девушка устало вздохнула и, остановившись, прислонилась к стене здания. Боже, она помнила речи этого садиста дословно. И что самое страшное — понимала, насколько он был прав. Его слова до сих пор оставались актуальными. Как давно он произносил их, кажется, что в прошлой жизни. Жизни, которая была растоптана и варварски у неё отобрана.
— Мы зря в него верили, зря... — прошептала она, точнее, еле заметно пошевелила губами, слегка касаясь живота и отдергивая руку.
Душа сжалась в комок, а глаза увлажнились. Она не имела больше права плакать. Только не при Леше, не на торжественном открытии храма. Только не из-за НЕГО. Задавив в себе все лишние чувства и эмоции, Ирина вернулась в храм. Люди начали подтягиваться и занимать свои места. Она приготовилась к трехчасовой нудятине, официальным и благодарственным речам. А чуть позже её вызвали на сцену, и она без запинки выдала заранее отрепетированный текст.
Каждый раз, находясь в храме, она переживала ад сначала. С первого круга до последнего, поднималась по всем огненным ступеням вновь. Если бы не Лёша, никакой Бог бы её не спас. Может, Лёша и есть её Бог? Или Ангел? Тогда почему же тянет к Дьяволу?
— Всё хорошо? Устала, дорогая? — Лёша притянул её к себе, когда последний человек произносил речь.
— Есть немного. — Прижалась к нему тесней.
— Скоро всё закончится. — Подарил поцелуй в висок.
Закончится... Она очень на это надеялась. Быстрее бы всё закончилось, и ОН уехал. Ирина закрыла глаза, запрещая себе везде видеть ЕГО и думать о НЁМ. Как можно было вообще думать о Максе, когда он причинил ей столько боли? Какого черта эта надежда не хотела умирать? И на что она надеялась? Совсем запуталась.
Мероприятие закончилось, Лёша сказал последние слова, и они вышли. Оказаться бы поскорей дома.
— Я хочу горячий шоколад, плед и почитать перед камином, — сказала Ирина, выходя из храма под руку с мужем.
— Всё, что захочет моя королева. Не забудь, на этой неделе у нас еще воскресная служба. Я пообещал батюшке прийти.
— Конечно, придём.
Взгляд девушки резко переместился с мужа в сторону дороги. Оттуда на неё смотрели до боли знакомые тёмные глаза. Не хватало лишь высокомерной ухмылочки.
— Что он здесь делает? — спросил Алексей Викторович.
— Не знаю. Я его точно не звала.
Макс подошел к ним. Каждый шаг — поступь зверя. Хищник в нём оскалился. И не на Зару, а на... её мужа. Самочка была его, она просто сбилась с пути. В последние дни инстинкты собственника стали брать в нем верх. Было глубоко всё равно на грязные методы, которыми она пользовалась, на всё. Такой она нравилась ему ещё больше. Он хотел видеть её в своей жизни снова.
— Добрый день, Алексей, Ирина. — Сдержанно кивнул ей головой, но взгляд прожигал пятьюстами градусами по Фаренгейту.
— Добрый день, Макс. Что вас привело сюда? Стало что-то известно с тендером? — Алексей закрыл жену своим телом, та почти спряталась за ним.
— Нет. Хотел обсудить некоторые детали с вашей женой. Если, конечно, вы не против.
— Она не моя вещь, чтобы я был «против». Выбор за ней.
Лёд голубых глаз Алексея Викторовича схлестнулся с тёмным светом глаз Макса. Ему всё стало ясно. Не вещь. Получается, этот хмырь знал об их отношениях. Мужчина про себя усмехнулся. Плевать.
— Ирина Валерьевна? — Макс обратился к ней.
Ирина замерла. Черта с два! Что же ей делать? Она должна отказаться и уйти с мужем. Но что хотел Макс? Узнать о его намерениях она хотела гораздо больше, чем уйти с мужем. Очередная дилемма.
— Хорошо. Я выслушаю вас.
Плечи Алексея слегка напряглись, взгляд выражал полнейшее неодобрение. Он еле заметно качнул головой и, ничего не говоря, сел в машину.
— Что ты хотел? — небрежно спросила Макса Ирина.
— Не здесь. Пройдём в машину.
— Нет, здесь. Говори, или я пойду.
— Как хочешь. Только, боюсь, ты не сможешь сдержать эмоций и поставишь Алексея Викторовича в известность о своих грязных планах. Ты всегда была горячей киской, щедрой на эмоции, — хриплый, низкий голос безапелляционно вторгся в её внутренний мир, напоминая о низменных инстинктах, присущих животным. Внутренности, ещё недавно скованные холодом, горели огнем.
— Хорошо, — как можно спокойней, сказала она, сжимая пальцы в перчатках. Стало так жарко...
С водительского сиденья поднялся Стефан, коротко с ней поздоровался и отошёл к близстоящей скамейке. Ирина заметила его грустные глаза. Стефан всё также вызывал у неё смешанные чувства. С одной стороны, нравился. С другой, абсолютно нет.
— Прекрасно выглядишь, — произнес Макс, захлопывая пассажирскую дверь и поворачиваясь к ней.
— Не звучит, как комплимент. — Она не смотрела на него, уставившись вперед. Руки мелко дрожали, лежа на коленях.
— Не звучит. Потому что не комплимент. Под красивой оболочкой живет змея.
— Ты для этого пришёл? Оскорблять меня? Хочешь, чтобы я тебя укусила? Дважды просить не нужно, — высота голоса возросла на одну четверть мел, и он услышал угрозу.
— Успокойся, девочка моя. Не надо никого кусать. Ну только, если в постели... И с твоего согласия...
— Со своего согласия я кусаю в постели другого мужчину. Тебя пусть кусают такие, как Алисия. Ровными, белоснежными зубами.
— Ревнуешь, крошка? До сих пор? — Он рассматривал её профиль и любовался. Точёные, красивые линии. Мягкие изгибы носа и губ, идеальная кожа. Дотронуться бы до неё...
— Ревновать тебя? Ха-ха. Наркомана-садиста? Ещё раз — ха-ха. — Ирина говорила, словно робот, не смотря на него, показывая полное пренебрежение.
Лицо Макса замкнулось, образы нежных касаний сменились картинками жестоких захватов и болезненных прикосновений. Нельзя забывать, что за этой персиковой кожей и пухлыми губами скрывалась самая настоящая сука.
— Скажи мне это в лицо, а не отворачивайся, как трусливая дрянь. Или не хватает смелости? — Смотрел на неё с ожиданием.
Девушка сглотнула, продолжая сверлить взглядом подголовник сидения перед собой. Обойдётся, ещё она будет удостаивать его своим вниманием. Макс рассердился и, схватив её за локоть, развернул к себе. Они впились друг в друга жалящими взглядами. Чьё жало войдет глубже, в сердце?
— Как ты мне нравишься такой... — Провел пальцем по щеке, очень осторожно, касаясь кожи с легкостью пера. — Что с тобой произошло? Что сделало тебя такой сексуальной стервой? — Шершавый указательный палец дотронулся до губ.
Ирина закрыла глаза, часто дыша. Господи, что происходит? Дай ей сил сопротивляться этому дьяволу. Хотелось плакать. Его нежность до сих пор срывала покровы злости, обнажая ранимую душу, скорбящую каждый день по тому, что было, но никогда не вернется.
— Открой ротик, маленькая. Твои губки до того нежные и мягкие, что хочется наброситься на них, смять в диком поцелуе, окрасить в цвет крови, — шептал он, пронзая её похотливым взглядом. Нервные окончания превратились в электроды и искрились бенгальскими огнями. Её Тело всё помнило, душа — тоже. Сердце забилось, вспоминая время, когда они были вместе.
— Ненавижу тебя, — прошипела она и со всей силы сомкнула зубы на его пальце.
Мужчина отдернул руку, поражаясь ей.
— Ненавижу тебя! И могу сказать прямо в лицо. Ты грёбаный садист, который никогда даже не задумывался о том, что люди могут испытывать боль. Ты всегда шёл на поводу у своих демонов. Тебе было больно, и ты причинял боль мне. Но я тоже человек, и я испытывала не меньшую боль, чем ты. Меня не было жаль, да? Хоть кого-нибудь ты в своей жизни жалел?
Он молчал.
— Кроме себя и своих прихотей?..
— За что я должен был тебя жалеть? За то, что ты шлюха? За это?! — Опомнился он, не позволяя ей рушить его защиту.
Ирина горько усмехнулась. Она не будет с ним воевать, не на словах. Все его слова были ей хорошо известны. И она никогда не могла ответить на них ничем достойным.
— Я не буду с тобой ругаться. Я не хочу... Да, я шлюха. Упивайся этим фактом. Смакуй это слово, презирай меня, ненавидь. Никогда не жалел, и сейчас не надо. Только никогда не забывай, что и ты сам не лучше меня. У тебя проблемы с головой, ты лечился от наркотической зависимости. ТЫ убил моего ребенка! Ты, всё ты!
Макс поджал губы. Про чертовы наркотики узнал весь мир, благодаря болтливости людей. И сука тоже об этом знала. Ладно, один — один.
— Плевать мне на всё. И в первую очередь — на твое отродье. Шлюхам нельзя позволять иметь детей!
Пощечина откинула его голову в сторону. Боль скрутила Ирине низ живота. Она не позволит этому исчадию ада оскорблять её малышку, которая никогда не родится. Не успел Макс опомниться, как она положила руку ему на щеку, где красовался порез, и сказала:
— Ты точно такое же отродье! Не удивлюсь, если твоя мать была шлюхой. Такого, как ты, могла родить только истинная шлюха. — Провела ногтем по порезу. — Я вспорю каждый миллиметр твоей кожи, оставлю глубокие кровавые раны по всему твоему телу, если ты ещё, хоть раз, позволишь себе сказать что-то плохое о моём ребёнке. — Ногти коснулись щеки, её глаза взрывались миллионами сумасшедших огней. — Неужели ты настолько чёрств внутри? И тебе не было жаль этого ребенка?
— Не в моих правилах жалеть шлюх, залетевших от уродов, подобных Дастону. — Скинул её руку с себя и потрогал щеку. — Ты ответишь за каждую свою дерзость, за каждое слово. Будешь вымаливать прощение на коленях, тварь. А я буду долго думать, простить тебя или нет.
— Мечтай, подонок! Тендер достанется Лёше, и твоя фирма скатится в бездну. Потому что кто-то слишком долго пускал слюни в больничной палате!
Макс схватил её за шею, внутри клокотала фейерверками страшная ярость. Он бы убил её сейчас, но руки сами разжались. Он не мог. Сука больно била правдой. Ирина громко и натянуто рассмеялась.
— Слабак! Где же тот Макс Бекер, который не церемонился ни с кем? Чьи руки ломали кости без тени сожаления? Где он? Сдох в дорогущей клинике?
— Заткнись, — процедил он, не в силах слушать её. Что она делает? Он же сорвется и придушит её, а потом всю жизнь будет страдать. — Прошу тебя. ПРЕКРАТИ!
Смех резко оборвался.
— Зачем ты приехал? Что хотел?
— Флешка. Верни её мне.
— Нет. Ещё что-то?
— Как ты её достала?
— Не твоего ума дела. Я могу идти?
— Приглашение мне прислала ты?
— Да.
— Сука.
— Знаю. — Рука потянулась к дверце, но его следующие слова её остановили.
— Я не один запятнан грязью прошлого. Ты тоже по уши в дерьме. Если ты используешь компромат против меня — я сделаю то же самое.
— О боже, как страшно. Где ты его возьмешь? «Шкатулка» сгорела, Михаил тоже. А больше негде.
— Ты это подстроила?
— Нет. А теперь иди к чёрту. Меня ждёт муж.
— Я тебя предупредил. И слов на ветер не бросаю. Твой высокомерный дедушка увидит тебя с другой стороны, если ты не остановишься. А теперь иди, пососи старый х*й и скажи себе, что ты не шлюха.
Еще одна пощечина обожгла щеку. Ирина открыла дверцу и поставила ногу на землю. Она вся дрожала.
— И напоследок, красавица. Если бы у меня был шанс вернуть всё назад... — Она затаила дыхание. — Я бы избавил мир от твоего выродка снова!
Дрожь усилилась, но она гордо вышла из машины. Его жестокие слова резали ножом, выворачивая ошметки органов на мокрый асфальт. Пошёл дождь. Спрятать слёзы в дожде не получится, Лёша ждал её в машине. Она вернулась на слабых ногах к мужу. Он даже не посмотрел на неё.
— Лёш...
— Ни слова больше. — Отвернулся к окну.
Водитель тронулся с места, а они развернулись, каждый к своему окну, и погрузились в размышления. Ирина не находила себе места. Было больно, очень. ОН достал её даже здесь, в её новой жизни. Превратил из хищника в жертву. А ведь это была изначально ее игра! Дождь хлестал по окну, словно давал ей пощёчины. Умереть бы на чьих-нибудь сильных руках. Хочется жить, но не получается. Сильные руки мужа не имели больше над ней власти. Она передала эту власть ЕМУ. И умирала снова. От его слов, его поступков, его жестокости.
Алексей Викторович молча вышел из машины и прошёл в дом. Дождь его мало заботил и просьбы жены остановиться — тоже. Она начала переступать границы, и он не потерпит этого впредь.
— Сядь, — приказал ей, когда она начала подниматься наверх.
Ирина села на диван в гостиной и приготовилась к нотациям.
— Я не буду тебя отчитывать. Не буду тебе указывать. Не буду ругаться. Я просто скажу, что мне больно от того, что ты делаешь. А как поступать дальше — решай сама.
— Да что я такого сделала?
— Ты позоришь меня уже во второй раз на глазах посторонних людей. Какой выбор ты мне оставила сегодня? Либо запретить тебе идти с ним, тем самым показав себя деспотом, либо отпустить, тем самым показав себя тряпкой. Я, как видишь, выбрал второе. Знаешь, почему?
— Потому что любишь меня...
— Да. Однако твоей любви я не вижу. И не надо, Ира. Можешь не любить меня, люби хотя бы себя. А ты снова возвращаешься в прошлое.
— Я не...
— Я не хочу ничего слушать. Устал говорить с пустотой. Ты заткнула уши и не хочешь меня слышать. Значит, так тому и быть. Еще одна подобная выходка, и я отстраню тебя от дел компании.
— Да, пожалуйста.
— Ты ведёшь себя, как ребёнок, Ира. Я не нанимался быть тебе отцом! Что ты делаешь за моей спиной? Что ты с ним обсуждаешь? Может, спишь? Я теперь ничему не удивлюсь.
— Что?! — Она задохнулась от подобной наглости. — Как ты смеешь такое говорить?
— Смею. Делай выбор сама. Я могу выйти из тендерной гонки, могу поставить точку в этой истории. Я устал от тебя, Ира. Но мне интересно, как долго ты будешь мучить сама себя?
— Сколько захочу, столько и буду! Не твоё собачье дело! — Крикнула она и выбежала из комнаты. Закрылась в гостевой спальне и вышла на балкон.
Только теперь позволила себе слёзы.
— Что ты сделал со мной? — шептала дождю, всё так же бившему по стеклу. — За что? За что ты ненавидишь меня? И моего малыша? — Вытерла слёзы рукавом и обхватила колени руками.
Он бы убил её дочку снова. Снова! Подонок. Мразь. Урод. И Лёша... Ему она тоже причиняла боль. Всем вокруг. Просто потому, что было больно самой.
«Я бы избавил мир от твоего выродка снова!»
Нет, нет, нет! Слёзы затопили её рекой. Она отомстит ему. Отнимет у него всё. А если представится возможность — и жизнь тоже.
* * *
Макс влетел в номер, точно дикий зверь. Было лишь одно желание — разнести всё к чёртовой матери.
— Макс, постой. Что она тебе сказала? — Стефан пытался сдержать его. В машине брат молчал, только иногда выплевывая оскорбления в адрес Зары.
— Ничего! Ничего, твою мать, хорошего не сказала! — проорал тот, доставая из кармана пиджака телефон, ключи и портмоне. Всё полетело в стену.
— Успокойся!
— Отвали! — Толкнул Стефана, проходя в ванную. Холодная вода не помогла потушить пожар злости. — Пожалуйста, оставь меня одного, — уже спокойней добавил он. — Всё хорошо. Мне нужно побыть одному.
— Но...
— Не «но»! Выйди! Я сам потрахаю себе мозги, сделаю работу за тебя. Оставь меня одного.
Стефан вышел, ничего не понимая. Что она могла ему такого сказать? Когда эти двое научатся сосуществовать в одной реальности?
Макса поглотила до боли знакомая трясина воспоминаний, стала засасывать его в себя всё глубже. Вот они вместе в Голливуде, снова ссорятся, а потом жарко мирятся. Она готовит ему завтрак, секс, её крики и его рычание. Опять ссорятся, она целуется с Эндрю, а он изменяет с Алисией. Боль. Измены. Унижения. Опять боль. Сливки на её теле и нежные слова, смех и обещания измениться, её слёзы... Комната. Игра на людях. Боль. Измена с Дастоном. Ребёнок. Аборт. Конец. Не конец... С ним всегда была БОЛЬ.
Открыл мини-бар и с сожалением подумал о том, что это именно МИНИ-бар. Но ему должно хватить. Бутылка коньяка с трудом открылась, не желая поддаваться его дрожащим пальцам. Нервное возбуждение застало врасплох. Дастон и аборт. Думал ли он когда-нибудь, что ребёнок был его? Думал, сука, думал! И почему же тогда не спросил её, слепо доверяя своей злости? Он, словно слепой котёнок, идёт по жизни. А когда наступает прозрение — изменить ничего нельзя.
— Это был мой ребёнок, да? — спросил бутылку севшим голосом и отпил ещё. — Я убил своего сына? Или свою дочь? — Ещё глоток, и память срывается в агонию.
Ей было больно от его слов, он видел. И он не хотел делать ей больно. Твою мать, пусть она причиняет ему боль! Пусть танцует на его костях, имеет право. Пусть заберёт всё, даже душу, хотя этого у него, точно, никогда не было. Просто монстр в человеческом обличии.
— Мой ребёнок... Что, если это был мой ребёнок? — Шептал, находясь в дурмане. Открыл вторую бутылку, но вкус уже не чувствовал. Лишь горечь воспоминаний во рту. — Мой...
Он бы заплакал, если бы умел. Каждый день изнуряющих тренировок в спортзале, работа допоздна, сон в свободное время — и он не помнил о ней. Стоило один раз столкнуться с Зарой... нет, Ириной, и он пропал. То, что он убивал в себе три года подряд, воскресло вмиг и теперь убивало его самого. Десятки женщин прошли через его жизнь после неё, но он не помнил их. Модели, актрисы, телеведущие, даже спортсменки. Тела, стоны, банальные фразы на утро... Но лица?.. Кем они были? Её лицо было высечено в граните на постаменте его жизни.
Шлюха... Журнальный столик в центре комнаты врезался в стену. Это слово заклеймило... его душу. Совсем не её, а его. Мамаша управляла его жизнью все грёбаные сорок лет. Она насмехалась над ним даже после смерти, ведь он остался таким же несчастным, каким был и при её жизни. Она ушла, а он остался гнить дальше. Сын шлюхи. Зара была права. Его Зара. Не Ира, не Ирина Валерьевна Нарватова! Старый урод не сделает её своей. Никогда этому не бывать.
Гостиничный номер расплывался перед глазами, руки уже не удерживали бутылку. Макс понял, что зашёл слишком далеко — он добрался до своей души, которая, все-таки, была у него. Наполненная гноем, умирающая душа. И она скорбела по Заре и прошлой жизни. Но злобная часть шипела, что она — шлюха, что все они — шлюхи, нельзя ей иметь детей, и он не должен убиваться из-за неё.
«Заткнись, заткнись!» — проорал он про себя, пытаясь усмирить подонка, живущего внутри.
Слабые пальцы достали блистер с таблетками. Было так плохо. Он запутался в паутине, тело было скованно, конечности оплетены металлической паутиной. По рукам шла кровь, паутина эта колючей проволокой врезалась в них. Это кровь его ребёнка... Он узнает, чей это был ребенок. А сейчас нужно принять меры, или он просто сдохнет. Выдавив на ладонь две таблетки, Макс уже поднес их ко рту, но внезапно остановился. Нет... Нет... Никакого допинга, никакого усыпления нервной системы. Никакого отключения сознания. Он хотел жить САМ. Мыслить самостоятельно и решать проблемы без стимулирования мозга. САМ! Таблетки отправились к остальным вещам, то есть — в стену. Впервые в жизни он самостоятельно примет удар, самостоятельно решит, что делать. Что делать с ней...
Разум окончательно покинул его больную голову. Допив коньяк, он отбросил бутылку в сторону. Телу нужна была разрядка. Этому он не мог сопротивляться. Откопав в хаосе вещей на полу телефон, мужчина набрал номер.
— Венди, зайди ко мне.