Темная

План побега из дома, от душащих стен и бесконечной опеки начал зреть медленно, но неотвратимо, а предложение Уёна стало финальным и самым важным штрихом – темная была гарантией того, что за мной никто не сунется. Правда, я думал, что за ближайшую пару недель наведаюсь в родовое гнездо и организую там условия для жизни хотя бы в паре комнат, но… нет, так будет даже лучше.

– Тэхен, ты не можешь там жить в принципе, и ты не можешь там жить с ней! – возмутилась матушка. – Последний раз мы с отцом там бывали еще до войны, и уже тогда дом был абсолютно непригоден для жизни!

– Ма, при всем уважении, твоя характеристика «непригодности для жизни» может означать отсутствие окон, выходящих на солнечную сторону, или там... – я покрутил рукой, подбирая что-нибудь столь же нелепое, но чрезвычайно веское, – поскрипывающий пол.
Хоён хихикнула и тут же заткнула себя стаканом воды, а Наён спряталась за салфеткой. Все семейство прекрасно помнило – когда у нас внезапно стала скрипеть лестница, маман не могла угомониться, пока лестницу не поправили, и без конца возмущалась, что в этом доме невозможно находиться!

– Не передергивай! Ох, Тэхен, ну одумайся. Зачем тебе это нужно? Мне тяжело это признавать, но Наен права – Уизел-холл сейчас просто развалина. И потом оставаться один на один с темной. В твоем состоянии. Она осеклась, и я привычным усилием подавил волну бессильного бешенства, зарождающегося в груди.

– Я способен в случае необходимости справиться с одной, лишенной магии женщиной, благодарю за заботу. Я принял решение и не собираюсь его менять, завтра мы уезжаем. Я поднялся из-за стола, бросив салфетку в недоеденное мясо.

– Тэхен! Ужин!

– Я сыт. По горло. Дверь в отцовский кабинет скрипнула, открываясь, и я метнул в нее бешеный взгляд. Можно было бы и запереться, но тогда я окончательно чувствовал бы себя неуравновешенным подростком, вроде младших сестричек. Впрочем, злость быстро угасла, когда в комнату вплыл поднос, а за ним Хоён. Она небрежно захлопнула дверь пяткой и подошла. Поднос с бутербродами под кружевной салфеткой и чаем в неприлично большой кружке опустился на стол. Сестренка знает, как я люблю – чай, наверняка, крепкий, сладкий и горячий. И я был ей за него невероятно благодарен.

– Чахи – дура, – буднично и непринужденно сообщила мне Хоён. – Но у нее это возрастное. Пройдет. Тонкая белая рука взъерошила мне волосы, и я только поморщился, снося снисходительную ласку от младшей, но такой взрослой сестры. – Могли бы с Уёном меня и предупредить.

– Я думал, он тебе скажет, – я пожал плечами, без зазрения совести подставляя старого друга под огненный темперамент невесты. А ничего, пусть тренируется, им еще жить вместе. Хоён гневно сощурилась, точеные ноздри на мгновение раздулись, но сестренка быстро взяла себя в руки, отложив расправу до лучших времен. Я жевал бутерброды, запивая их обжигающе-горячим чаем. Хоён небрежно сидела на подлокотнике моего кресла, сочтя свой долг – накормить мужчину в доме – исполненным, но не спешила уходить.

– У меня сегодня пациентка умерла. Так вот чего она такая меланхоличная. Не любит пациентов терять. Это отчетность портит, репутацию под сомнение ставит и вообще. Не любит она этого. Я молча вгрызся в бутерброд. Хоён, судя по тону, не нужен был собеседник. Ей нужен был слушатель. – До войны я бы ее вылечила. А сейчас. Нельзя. Поназапрещали! – она помолчала и продолжила.  – Весь раздел магии крови признан темным и условно запрещенным. За каждым чихом бегай за разрешающей бумажкой. Ритуалисты от злости лезут на стену. Отдел ментальных расстройств исходит ядом, шлет проклятия на чиновные головы и предлагает лечить всех подорожником. Диагносты грозятся всей специальностью свалить за границу. Будут нам диагнозы гадалки ставить. Это просто ужас, Тэ! Война год как закончилась, а по ощущениям все потери еще впереди.

– А с пациенткой что? Неужели ничего нельзя было сделать? – я прожевал толстый ломоть хлеба с ветчиной и почувствовал в себе достаточно сил, чтобы вступить в разговор. Хоён развела руками.

– При нынешних ограничениях – ничего.

– А твоя заведующая? Ну, помнишь, ты рассказывала, злющая такая тетка.

– У-у-у, вспомнил тоже. Ее давно забрали. Еще когда мы с тобой за темными гонялись.

– Как это?

– А вот так. Она темный маг. Ее прямо на выходе из операционной приняли. Хотели с операции забрать, но там ординаторы насмерть встали и не дали им зайти. Она наивно верила, что здравый смысл победит и, не скрываясь, практиковала непопулярные методы, исследования какие-то вела. Теперь уже никто не узнает, какие. Они обезглавили нашу медицину, Тэхен. Выдернули из неё позвоночник. Мою пациентку не темные убили, ее убили такие идиоты, как Чахи – воевать они не воевали, но до изнеможения, до трясущихся ножек хотят продемонстрировать собственную причастность и бескомпромиссность. Принципиальность! Твари. Мы оба замолчали. Мне нечего было сказать. Мое мнение о нынешнем состоянии медицины она знала, и лестным оно не было. Мы все когда-то, как и ее заведующая, наивно верили, что как только закончится война – все вернется на круги своя. Пусть не сразу, в тот же день, но постепенно, потихоньку. Увы. Становилось только хуже. Гражданская война – страшная вещь. В ней враг не враг, и победитель не победитель. Вот только понимание этого приходит только тогда, когда ты уже увяз в ней по уши.

– Так что, – вдруг проговорила Хоён и, наклонившись, поцеловала меня в макушку, – езжай в Уизел-холл, братик. Вези подальше от идиотов эту злосчастную темную. Я считаю, что ты прав. Но буду приезжать не реже двух раз в неделю! А с Уёном я еще поговорю.

Когда я, наконец, решил покинуть отцовский кабинет, весь дом уже спал. Я давно привык ложиться поздно и вставать рано, и как Хоён ни пыталась убедить меня, что среди прочего мне вредит и недостаток сна, я только огрызался. Снотворные не помогали, хуже того – от них сновидения становились ярче, а пробуждения болезненнее. Лестница не скрипнула. Я свернул в коридор и с некоторым удивлением отметил, что дверь в ванную очерчена тонкой полоской света. «Хоён не спится, – решил я. – Тяжелый день, бурный вечер…» И в тот самый момент, когда я проходил мимо, дверь распахнулась, погасив мое «сама-то чего не дрыхнешь?» на вдохе. Не Хоён. Темная приглушенно ойкнула, почти налетев на меня, тут же отшатнулась назад, и мы уставились друг на друга, как два барана на узком мосту. Черные волосы – мокрые, всклокоченные, рассыпались крупными локонами по наброшенному на плечи полотенцу. Капли воды с них стекали и на полотенце, и на льнущую к еще влажному телу сорочку, облепившую высокую полную грудь. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, куда я пялюсь, но как только это осознание пришло, взгляд тренированно метнулся вверх, чтобы уставиться в широко распахнутые голубые глаза. Девушка тоже опомнилась и нервно стянула края полотенца, чтобы прикрыться.

– Простите, мистер Ли, – произнесла она, и севший, хрипловатый голос вызвал мимолетную дрожь вдоль позвоночника. – Я думала, все спят. Я не хотела.

– Вы имеете полное право пользоваться ванной в ваше свободное время, мисс Ким, – отозвался я, остро ощущая, что и мой голос звучит как-то иначе. Официальное обращение, цель которого была создать прямо сейчас между нами невидимую дистанцию, кажется, немного успокоило темную. Напряженные плечи, дрогнув, опустились. – Даже хорошо, что я вас встретил, – продолжил я, будто мы столкнулись не посреди ночи в дверях ванной, а среди бела дня на кишащей прохожими улице. – Планы поменялись. Не разбирайте ваш чемодан – мы уезжаем завтра утром.

– Куд… – она осеклась и торопливо исправилась.  – Мне нельзя покидать пределы столицы без получения разрешения в полиции.

– Пределы столицы мы не покинем. Взгляд неумолимо стремился вниз —туда, где бледные пальцы сжимали края полотенца, где влажно поблескивала в льющемся из ванной свете чистая нежная кожа шеи – поэтому разговор я предпочел стремительно свернуть. – Доброй ночи, – кивнув, я повернулся к темной спиной.

– Спокойной ночи, мистер Тэхен, – полетело мне вслед. Я зашел к себе и завалился, как был, на неразобранную постель. Мысли, покрутившись еще немного возле столкновения в коридоре, снова скакнули к случившемуся за ужином. Она не виновата. Нет, не Дженни – Чахи. И матушка. Хотя и Дженни, выходит, тоже. Никто не виноват, и это самое хреновое. Я поворочался в поисках удобной позы. Как всегда, не нашел. Суставы опухли и ныли. Крутило, как на непогоду. Это мелочь – физическое проявление перекошенных магических потоков. «Все пройдет!» – уговаривали меня друзья. Те, кому повезло больше – не остаться калекой в тридцать лет.

«Всё пройдет!» – фальшиво пели доктора. – «Мы определимся с тем, чем именно вас поразили и подберем успешную схему лечения! А пока что – пейте микстурки, они снимут симптомы!» Только сестренка высказалась честно – но сплошь непечатно. Хоён тоже здорово перекроила эта война. Огненная ведьма, она долго придерживалась нейтралитета, ради медицины и возможностей темной магии в ней, не одобряя ущемлений и ограничений, но взбесилась и подалась в гражданское ополчение военным врачом после того, как темные покусились на святое – на госпиталь Святого Кёлья. Уходила доверчивой девушкой – а вернулась взрослой женщиной и невестой Ёна. И, пожалуй, могла себе позволить высказываться резко – даже и в присутствии старшего брата. Микстурки, кстати, симптомов не снимали – в лучшем случае, ослабляли. И чем дальше, тем меньше. Я покосился на стоящие на тумбочке флаконы, задавил привычное желание запустить ими в стену, перевернулся на другой бок и провалился в сон.