20 часть
– Я и так умираю,Винни . Каждый день. Каждые сутки – шажочек к могиле. Просто с поцелуями умирать веселей.
– Это здорово, если твоя своеобразная философия помогает жить, Долорес, но... она неправильная. Извращенная. Она угробит тебя раньше времени.
Мне показалось, что он вот-вот бросит трубку, и попыталась поскорее объясниться:
– Винни , возможно, я делаю ошибки. Ужасные. И не беру в расчет чувства других людей... Я так долго жила вне социума, что, скорее всего, вовсе не умею этого делать. Но я хочу учиться. Хочу меняться. Хочу иметь друзей. У нас, ясное дело, ничего не выгорит, но... ты можешь приехать просто как друг? Поговорить о чем-нибудь. Мне было хорошо с тобой.
– Прости, думаю, это плохая идея... Надеюсь, ты идешь на поправку, – и он прервал звонок.
Я не сразу поверила, что он все-таки бросил трубку. Бог телефонных гудков смеялся мне в ухо. Я уронила мобильный в складки одеяла и, наверное, стала белее простыней, потому что медсестра подошла и заглянула мне в глаза.
– Деточка, если парень отказывается приехать, когда ты в больнице и просишь об этом, то... он не стоит того, чтобы о нем вообще думать.
– Он очень злится... И имеет право...
– И уж тем более не стоит искать этому засранцу оправдание!
* * *
«Эгоистичная, бессовестная, безответственная, сумасшедшая, бестолковая...» – они как сговорились. Считали меня чуть ли не самоубийцей. А мне всего лишь захотелось поцеловать парня. Захотелось того, чего хотят все девчонки в моем возрасте. Впрочем, в моем случае поцелуй и попытка самоубийства – это одно и то же.
Наверное, все ужаснейшие ошибки начинаются с маленького невинного желания. Тебе хочется красивое селфи – и вот ты уже лезешь на крышу. Хочется внимания – и ты бежишь на встречу с незнакомцем из интернета. Хочется путешествий и адреналина – цепляешься за последний вагон поезда. Хочется незнакомых ощущений – и ты суешь странную таблетку в рот.
Но кому охота думать о последствиях? Ведь это скучно.
Вскоре меня выписали и отправили долечиваться домой, в Атлон. Я вернулась в родительский дом, и мы устроили большой праздник: папа, мама, я,Брайс , Мелисса и приехавшая из Донегала бабушка.
Передо мной поставили тарелку обалденно вкусной еды, прошедшей мыслимую и немыслимую обработку. Мама украсила дом и зажгла свечи. Бабушка включила Джастина Бибера и весь вечер мурлыкала себе под нос: «Если бы я мог умере-е-е-еть в твоих рука-а-а-ах, я был бы не против...», – пока мама на нее не шикнула. Папа открыл бутылку шампанского и налил всем (кроме меня) по бокалу.Брайс весь вечер обнимал меня от имени всех членов семьи: «Это от бабушки, это от папы, это от мамы. А вот от меня не дождешься, я все еще зол, очень зол».
– Здесь только Хэйзел не хватает, – заметила я. – Бабуль, нужно было ее тоже привезти!
– Хэйзел слишком стара для таких поездок, пусть отдыхает, – ответил за бабушку Брайс , за что получил от бабушки испепеляющий взгляд. Кто-кто, а Аманда Стэнфорд не нуждается в секретарях.
– Я обещала ей, что поиграю с ней, и вот как получилось... Когда я смогу снова поехать в Донегал?
Домочадцы неловко переглянулись. Это все из-за Винни . Если и позволят теперь снова поехать в Донегал, то глаз с меня не спустят...
– Я не буду искать с ним встреч, клянусь! Просто хочу к своей собаке. И сделать то, что обещала.
– Лори, время не самое... – сказал Брайс .
– Даже не знаю, – сказала мама.
– Долорес, давай обсудим это позже? – сказал папа.
– Да скажите же ей, наконец! – психанула бабушка и допила залпом весь виски в стакане.
– Сказать что? – насторожилась я.
Брайс подошел ко мне и крепко обнял, а потом сказал то, что я должна была однажды услышать, но в ту минуту оказалась совсем не готова...
– Хэйзел умерла. Мэри нашла ее утром мертвой у камина. Мы уже похоронили ее... Прости, что не сказали раньше. Время было неподходящее...
И на этом праздник закончился.
Я ушла в свою комнату оплакать потерю. Ближе к ночи пришла бабушка, и я потребовала подробностей. Лучше бы не требовала... Она рассказала, что Брайсу пришлось посадить акиту на привязь, пока врачи забирали меня. Собака безумствовала, не хотела отпускать, собиралась защищать до последнего. От всех сразу. Хэйзел видела мое тело, слышала крики, чувствовала запах моей крови. Думаю, все произошедшее стало шоком для нее и остановило ее сердце.
Если бы я знала, что подобное возможно, что животное способно так глубоко переживать болезнь своего хозяина, я бы никогда, никогда, никогда не прикоснулась к Винни .
– Я виновата в ее смерти...
– Нельзя сказать наверняка, но об одном ты должна помнить: твои поступки влияют не только на твою жизнь, но и на жизнь твоих близких. Ты рушишь свой потолок, а балки падают и на их головы тоже. Бросаешь вазы на пол, а осколки ранят тех, кто рядом... Долорес, прежде чем сделать что-либо... настолько рискованное... представь убитого горем Брайса , рыдающего отца, впавшую в шок маму, меня, пьющую сердечные капли. Договорились?
– Звучит так, будто я вовсе не принадлежу себе...
– Не принадлежишь.
– А когда я начну принадлежать?
– Когда чужая боль начнет волновать тебя больше, чем собственная.
* * *
Смерть Хэйзел оставила на мне неизгладимый отпечаток. На следующий день я просто не смогла заставить себя подняться с постели. Словно вырубило какой-то внутренний генератор, я отключилась от мироздания – и энергия покинула меня. Не хотелось двигаться, есть, говорить. Я просто лежала в кровати, изредка впадая в похожее на сон состояние. Но этот сон длился недолго и совсем не приносил облегчения.
Меня вывели из этого состояния медикаментозно, когда заметили, что я начала стремительно терять вес. Родители и врачи начали буквально вливать в меня какие-то лекарства, которые заставили умерший «генератор» снова работать. Впервые за долгое время мне стало интересно, что происходит за окном и что будет на ужин.
Я понемногу пришла в себя, но поняла, что еще раз подобный удар не переживу. Моя психика не слишком приспособлена для одиночных сражений. И мне нельзя оставаться одной, если какая-то беда вдруг схватит за шкирку и швырнет лицом об землю. Я просто не выживу, не переживу еще одну потерю.
* * *
Пластика губ все-таки потребовалась: меня уже записали на прием к пластическому хирургу. Также пришлось удалять лазером шрамы на лице – а вот это было все равно что с роем пчел целоваться. Еще пару недель в бинтах, с обожженными кусками кожи. Теперь я знала, что чувствуют жертвы косметической хирургии: твоего лица у тебя не будет. Будет другое, и тебе с ним жить.
– Каково это, мистер Лайонс, возвращать женщинам утраченную красоту? – спросила у своего пластического хирурга. Он совсем молодой, тридцати нет. На губах у него играла улыбка, и в глазах тоже. Наверное, смешно было видеть шестнадцатилетнюю, задающую подобные вопросы.
– Пожалуй, мне это нравится, Долорес, – ответил он, щуря карие глаза.
– Чувствуете себя богом?
– Разве что самую капельку, – хмыкнул он, поворачивая мое лицо из стороны в сторону.
– Кстати, не старайтесь особо. Мне все равно, как я буду выглядеть. Мне некого будет кадрить красивым личиком.
– Господи, что я вижу?! Девушку, которой все равно, что будет с ее лицом! – шутливо воскликнул он.
– Я серьезно. У меня редкая форма врожденной аллергии на молекулы жира, пота и прочих биологических жидкостей других людей. Все это, – я указала на свое лицо, – результат обычных поцелуев. Парень просто поцеловал меня...
– Я заглядывал в твою историю болезни... Очень жаль, Долорес, очень жаль. Но знаешь что? От меня ты все-таки уйдешь красавицей. Станешь лучше, чем была.
– Зря стараться будете.
– А вдруг не зря? Прогресс не стоит на месте. Сегодня мы умеем лечить болезни, от которых вчера умирали. А вдруг завтра найдется лекарство и от твоей аллергии?
– Большинство лекарств изобретают только затем, чтобы потом их продавать. Чем более редка и уникальна болезнь, тем меньше вероятность, что какой-то чудак захочет изобрести от нее лекарство, выкинув миллионы долларов на исследования и изобретение препарата... Люди с редкими синдромами и болезнями никогда не дождутся лекарства. Любой препарат – это бизнес-проект в первую очередь и должен хотя бы окупить затраты на его создание. Но в случае с редкими болезнями – это все равно что устраивать пышный банкет с лобстерами и шампанским, на который сможет прийти лишь пара бродяг.
Мистер Лайонс отложил карандаш, которым делал пометки в истории моей болезни, и терпеливо сказал:
– Ты очень умная, Долорес. В том, что ты говоришь, конечно, есть своя правда, но лично я верю в то, что не все в мире решают потенциальные прибыли. Есть благотворительные организации, которые могут спонсировать исследования твоей болезни, есть ученые-энтузиасты, есть чудеса, в конце концов...
– Я не верю в чудеса.
– Но они случаются! Вчера я выиграл пятьсот евро в лотерею! – хихикнул доктор Лайонс. И уже серьезно добавил: – Слушай, а ты не хотела бы начать вести свой блог, Долорес? В Инстаграме, например, или в Фейсбуке. Рассказать всему миру о своей болезни, о том, как живешь, с какими трудностями сталкиваешься. Ты очень умная, забавная. Ты смогла бы не только привлечь внимание общественности к людям с редкими генетическими нарушениями, но и, возможно, найти себе подобных.
Мой внутренний зверек насторожился, поднял нос и зашевелил усами.
– Ты поняла меня, да? Я постараюсь, чтобы отсюда ты ушла такой же красивой, какой была до... того самого парня. А ты постарайся не отчаиваться. Кстати, по поводу ожога на груди: моя ассистентка назначит тебе новый прием на...
– Оставьте. Я не хочу его убирать...
– Уверена?
– На все сто.
Обычно люди избавляются от шрамов, потому что со шрамами связаны плохие воспоминания. Но что, если шрам – напоминание о чем-то прекрасном?
* * *
В тот же вечер я завела себе аккаунт в Инстаграме и выложила туда свою первую фотографию и первое сообщение:
«Здравствуй, мир. Меня зовут Долорес, и у меня редкое аутоиммунное нарушение, которое заставляет клетки моего иммунитета работать не так, как они в норме должны работать.
Обычно иммунная система защищает нас от опасных и чужеродных элементов. Да-да, приходит иммунная «полиция» и стреляет разрывными пулями по «преступникам».
Но иногда иммунитет принимает за врагов вполне безобидные вещества, да еще и реагирует на них так бурно, что превышает все пределы «допустимой самообороны». «Полиция» достает не пистолет, а гранатомет и начинает стрелять из него во все стороны. Организм повреждает собственные ткани, вызывает отеки, сыпь и проблемы с дыханием. Он так сильно стремится уничтожить аллерген, что готов вместе с ним уничтожить и себя. Это уже не полицейский, а натуральный террорист-смертник! Именно этот агрессивный ответ на элементы окружающей среды и называется аллергией.
Люди могут испытывать аллергию на все что угодно, кроме дистиллированной воды: на орехи и яйца, на пыльцу и клещей, на рыбу и пух. Но мой организм принимает за «врагов» биологические жидкости других людей: пот, кровь, слюну. Распознает малейшие отличия в молекулах – и начинает атаку. Причем жестокую.
Проще говоря: я покрываюсь отеками, ранами и могу умереть от болевого шока, если кто-нибудь тронет меня.
Весело, да? Я не могу поцеловать парня, обнять родителей, есть попкорн из одной миски с подружкой. Я неприкасаемая. Сложно ли быть мной? Очень. Иногда хочется умереть. Тем более что это легко – нужно просто броситься кому-нибудь в объятия.
Но потом я вспоминаю о людях, которые любят меня, и о том, что если совсем уж прижмет, – то умереть я всегда успею. И еще я думаю, что в мире столько вещей, чудес и возможностей, которые так жалко упускать.
Я хочу, чтобы Господь Бог на том свете спросил меня: «Что ты успела сделать за свою жизнь, Долорес?» и тогда я начну перечислять – и этот список будет таким сумасшедшим, что Бог будет хлопать себя по коленям и хохотать.
«Я путешествовала, вела блог, радовалась и любила, побывала там, там и даже там! Я встретила его, ее и даже их! Я делала это, это и вот это! И даже, – добавлю шепотом, – успела поцеловать парня!».
И на этих словах Бог тут же подпрыгнет на своем троне и воскликнет:
– Даже это, Долорес Макбрайд?!
– Да! – рассмеюсь я.
– Ну ты даешь! – скажет Он.
– Ага! – скажу я.
– Вот уж кто не зря жизнь прожил!
Примерно так все и будет! Мне будет чем повеселить старика. Я не из тех, кто скажет Ему, потупив глаза: «Сорян, батя, я только и делала, что грустила, распускала нюни и в пятнадцать швырнула себя под поезд». Какая скука. А скука – это не про меня».
7
Охотники за правдой
В мой Инстаграм никто не заглядывал. Мир был слишком огромен, чтобы обратить внимание на историю одного человека. Все равно что заставить джунгли слушать трепетание крыльев одной маленькой бабочки. Я потихоньку цедила свою скромную историю среди котяток, светских сплетен и фотографий салатиков, а в подписчиках у меня были только Брайс , бабушка и мама.
А потом, примерно полгода спустя, случилось нечто удивительное. Кто-то с ником Craig_007 написал мне в Инстаграме: «Долорес, ты классная! Знаю, что тебя нельзя обнимать, поэтому шлю тебе виртуальные объятия!»
Я и моя семья были первыми в мире чудаками, которые отметили комментарий в Инстаграме ужином в ресторане.
С людьми, мне подобными, дело обстояло еще хуже, чем просто с читателями. Честно говоря, я и не думала найти кого-то. Ведь все эти годы я считала себя уникальной.
Однако в один прекрасный день я увидела письмо в своем электронном ящике:
«Долорес, я с трудом в это верю, но, кажется, мы нашли друг друга. У меня такой же диагноз, как у тебя [дальше автор письма сделал три ошибки в диагнозе]. Может быть, встретимся где-нибудь и выпьем кофе? [Кофе? В кафе? Из нестерилизованных чашек? Приятель, ты уверен?] Я живу недалеко от Атлона, могу приехать. Буду ждать ответа! Никаких объятий, обещаю! [Смущенный смайлик]. Аарон».
Кажется, еще никогда в жизни я не прыгала так высоко. Мы договорились, что встретимся в кафе «Costa», и помешать мне прийти туда смог бы только перелом ноги. Или Брайс . Он глаз с меня не спускал после того случая.
Но Брайсу я говорить не собиралась.
* * *
Аарон – невысокий щуплый парнишка в низко надвинутой кепке и вытертой джинсовой куртке – не только опоздал, но и еще явился не один, а в компании двух других парней. Они быстро нашли мой столик и, заказав себе по кружке кофе, шумно расселись вокруг.
– Привет, Лори! – Аарон протянул руку – руку без перчатки! – и я уставилась на него в немом изумлении. Он что, с головой не дружит?
Руки я не дала.
– Это Зак и Дик, – представил он своих приятелей, и те по очереди кивнули.
– Привет, – пробормотала я.
– Честно говоря, я не думал, что ты придешь...
– Почему?
– Ну знаешь, люди, такие, как ты... как мы... обычно избегают общения.
Один из друзей Аарона не сдержал улыбки, но тут же ее спрятал.
– Угу, – кивнула я, глядя, как Аарон отхлебывает кофе из нестерилизованной кружки. – У тебя, наверно, более легкая форма?
– Да нет, такая же, как у тебя, – пожал плечами он. – Все симптомы те же: ожоги... И тэ дэ.
Я снова заметила улыбки, затаившиеся в уголках ртов этих мальчишек, и наконец заподозрила неладное.
– Если бы у тебя была такая же аллергия, как у меня, Аарон, то ты сейчас уже лежал бы на полу с окровавленным ртом, корчась от боли: если официантка прикасалась к кружке, то ее след сорвал бы твой аллергический механизм, как индеец чероки срывает скальп со своей добычи.
Аарон переглянулся с приятелями, а потом неловко захихикал, совсем как девчонка:
– Ну... да, возможно, у меня чуть более легкая форма, чем у тебя. Не до такой степени... Мне повезло, что я подхватил не очень серьезный штамм.
– Эту болезнь не подхватывают, – процедила сквозь зубы я. – Это аутоиммунная болезнь. Нарушение работы твоего иммунитета. Она обуславливается генетическими факторами: например, врожденными мутациями.
Аарон прыснул со смеху и хлопнул Зака по плечу.
– Это все розыгрыш, так? – Я наконец потеряла терпение. – Ты не болен... ничем таким.
– Как и ты, – заявил мне Аарон. – Видишь ли...
Он придвинул стул ко мне поближе:
– У нас с Заком и Диком есть свой канал на Ютьюбе – «Охотники за правдой», может, слышала? – где мы выводим на чистую воду всякий... сброд. Разыскиваем какую-нибудь красавицу, которая заявляет, что питается энергией солнца, выжидаем подходящий момент и фоткаем, как она заталкивается гамбургерами в Макдональдсе. А фотки выкладываем у себя. Отыскиваем какого-нибудь мудилу, который собирает деньги на операцию ребенку, и... доказываем, что никакого ребенка нет.
– Мы – очень скандальный проект, – добавил Дик, тараща глаза.
– Люди должны отвечать не только за действия в оффлайне, но и за вранье в Сети, – закончил Зак.
– Я не отношусь к ним.
– Ты тоже собираешь деньги.
– Добровольные пожертвования на исследования.
– О да... Угу... Ну конечно, – заявили все трое.
И тут Зак включил камеру на телефоне и навел ее на меня, а Аарон резво придвинул свой стул ко мне, чтобы тоже попасть в кадр.
– Эта девушка заявляет, что любые прикосновения к ее коже вызывают сильнейшие ожоги. Настало время проверить, правда ли это...