18 часть
Мой Стигмалион уже начал мстить.
Здравствуй, мир. Меня зовут Долорес
Мама постарела. Я вдруг заметила это. Вокруг рта тонкие морщины. На лбу несколько горизонтальных линий. Глаза уставшие, заплаканные. Никаких слов не хватит, чтобы вымолить прощение...
Рядом сидел, обняв ее за плечи, Брайс . Мрачный, как грозовое облако, на подбородке щетина – пару дней не брился, глаза красные.
Только папы не было. Хорошо бы, он тоже пришел... И бабушка. А может, и не нужно им сюда приходить. Я все равно не смогу смотреть им в глаза...
– Ничего не говори, будет больно, очень сильные ожоги, – всхлипнула мама.
Я не смогла бы ничего сказать, даже если бы попыталась: у меня полголовы было забинтовано, и бинты тянулись поперек рта, а рот был забит горькой от лекарств ватой.
– Помнишь что-нибудь?
Я покачала головой.
– Зато Винни помнит, – процедил сквозь зубы брат.
–Брайс , не сейчас, – попросила его мама.
– А почему не сейчас? В следующий раз ее могут не спасти, ты знаешь! Она же намеренно это сделала, черт побери!
Я подняла руку – она тоже была перебинтована, только пальцы торчали – и жестом попросила бумагу и ручку. Мама порылась в сумочке и вынула блокнот и карандаш.
«Сколько я здесь?» – написала я так коряво, что сама бы не смогла прочесть. Но мама легко понимала мою писанину:
– Третий день.
«Как Винни ? Он знает, где я и почему?»
– Знает, – кивнула мама.
«Черт», – так и написала. Мама прочла, и горькая улыбка тронула ее губы.
«Он придет?»
– Ты хочешь этого?
«Да».
– Тогда мы попросим его, – заверила мама.
– Да не придет он! – перебил Брайс и запустил руки в спутанные волосы.
«Почему?» – написала я, рука стала дрожать.
Мама вздохнула и переглянулась с Брайсом .
– Он не спрашивал о тебе с того самого вечера, когда тебя забрала скорая, – выпалил Брайс . – Ему пофиг!
– Сынок, ты слишком резок...
– Мам, не нужно ее обнадеживать. Винни не из тех, кто будет сидеть у ее постели, и лучше сказать об этом сразу.
Я хотела задать еще миллион вопросов и получить на все ответы, но рука утомилась и уронила карандаш.
Ничего, все заживет. И тогда я спрошу все, что хочу. Зато я трогала этой рукой Винни . Его лицо. И волосы. И плечи.
– Поспи, хорошо? – попросила мама. – Завтра будет лучше, чем сегодня.
Спать я не могла. Мама оставила блокнот и карандаш, и я начала рисовать. Сначала появилась решетка, а потом пленница. Она вцепилась руками в стальные прутья и смотрела на меня огромным испуганным глазом с широким зрачком.
«Стигмалион» – вывела я сверху неровными буквами. И дописала ниже четыре корявые строки:
«Принцесса была прекрасная, была смелая.
Ожоги были красные, а шрамы белые.
Принцесса лбом стучала в железные прутья,
Принцесса сбежать мечтала... Но больше не будет».
* * *
Прошла еще одна неделя в больнице.
Каждый день мне промывали лекарствами рот, покрывали губы свежими полосками заживляющей ткани, перебинтовывали ожоги на лице. Хорошо, что Винни не целовал мои глаза – наверное, я бы ослепла...
Больше всего на свете мне хотелось поговорить с Винни . И меньше всего на свете хотелось, чтобы он увидел мое лицо. Я видела себя в зеркале, которое выпросила у медсестры. Все не так страшно: просто новая кожа на месте ожогов – не бледно-розовая, а ярко-красная. Нужно время, чтобы она восстановилась и побледнела. Возможно, понадобится пластика губ, но еще точно неизвестно. Слизистая во рту заживала быстрее всего: я уже могла двигать языком, чувствовала вкус лекарств. Супа. И слез, когда они стекали по щекам и попадали в рот: соленые.
Я не знала, сколько еще смогу ждать, прежде чем не сдержусь, выпрошу у медсестры телефон и позвоню Винни .
Родные приходили каждый день. Чаще всего Брайс . Был зол на меня страшно.
– Ты – бессовестная, эгоистичная дура, – повторял он каждый день, вливая жидкую еду мне в рот.
– Знаю, – бормотала я еле-еле. Если раздвину губы шире, то лопнет новая кожа, поэтому приходилось говорить, почти не раскрывая рта.
– Бессовестная, безответственная, сумасшедшая, бестолковая. Родители этого не скажут, а от меня – получай.
– Ты знаешь, что такое «бритва Хэнлона»? – пробубнила я.
– Самое время поумничать.
– Я не умничаю. Я пытаюсь объяснить. «Бритва Хэнлона» – методологический принцип, который гласит: «Не приписывайте злому умыслу то, что можно объяснить обыкновенной глупостью». Вот и здесь не было никакого злого умысла...