Порождение

Следующие несколько дней прошли спокойно. Я поговорила с Антониной Фёдоровной, и она всё-таки отозвала прошение. Хотя какие-то интонации в её голосе внушили мне опасение за моё дальнейшее спокойное существование. Марина сказала, что у меня паранойя, и чтобы я об этом не думала. Я с радостью прислушалась к её словам.

Каждый вечер я приходила в Эдем, но просиживала несколько часов в одиночестве. Слендер не приходил.

«В чём дело? С ним что-то случилось? Хотя... Что с ним могло случиться?.. Тогда почему его нет? Я сказала что-то не то? Или он устал от моего общества? — думала я. А потом в голове появлялось крамольное: — Он что-то знает. Совершенно точно что-то знает. Вполне возможно, что всё-таки он убил их... Какая у тебя была мотивация, Слендер? Ты же не такой. Я не желаю верить в обратное!»

А заканчивалось всё с каждым разом всё более навязчивым: «Где ты? Ты... нужен мне...»

Никогда ещё я не чувствовала себя такой потерянной. Долгая разлука переносилась донельзя тяжело: я готова была буквально выть. В голове перемешались злость, обида и привязанность. С удивлением обнаружила среди этих чувств ревность. Непонятно, к кому я его ревновала, но что было, то было. А ещё было горькое непонимание. Я честно пыталась увидеть причину. Причину всех его поступков. Но была слепа даже здесь.

* * *

— Вовчик, я могу тебя кое о чём попросить?

— Конечно, — ответил он слегка рассеянно, перелистывая страницу. — О чём?

— Сходишь со мной в библиотеку? Мне нужно кое-что выяснить.

Захрустел переплёт, а затем скрипнули пружины под матрацем.

— Пошли.

Я встала с кровати. Вовчик взял меня за руку, и мы вышли из нашей палаты в коридор. Сегодня там было безлюдно. Впрочем, это неудивительно, если вспомнить последние события, произошедшие в больнице.

— Ты какой-то убитый. Что случилось? — спросила я, желая как-то прервать затянувшееся молчание. — После того разговора ещё не отошёл?

Вовчика передёрнуло. Наверное, я наступила на больную мозоль.

Дело в том, что несколькими днями ранее Игорь и Вовчик провели очень содержательную беседу. И беседа эта состояла в основном из «ты мудак» и «а ты сбежавший от нянечек имбецил». В общем, ничего нового. А стойкая неприязнь друг к другу, кажется, переросла во взаимную непереносимость. Ничего другого ни я, ни Маринка, ни Максим не ожидали. «Вражда враждой, а нож-то не мой». Эта фраза, сказанная Максиком, как-то сама собой стала считаться нами афоризмом. И как нельзя лучше иллюстрировала отношения между Игорьком и Вовчиком.

— Давай не будем об этом, ладно? — сглотнув, попросил он, останавливаясь. Скрипнули дверные петли, и парень ввёл меня в библиотеку.

— Привет, Фима! — громко поздоровался Саша.

Я неопределённо махнула рукой в его сторону.

— Это кто? Вместо Порфирьки? — прошептал Вовчик.

— Ага.

— А чего он такой синюшный?..

— У него туберкулёз.

Паренёк хмыкнул задумчиво.

— Тебе откуда инфу получить надо? Из Интернета или из книг?

Я задумалась. Если искать нужную мне информацию в книге, Сашка начнёт вопросы задавать. А мне этого не хотелось.

— Из Интернета.

— Правильно, — обрадовался Вовчик, — и быстрее, и точнее.

Я усмехнулась, а он буквально потащил меня к столам с компьютерами.

— Итак, — тоном специалиста начал он, плюхаясь на стул, — о чём ты хочешь узнать?

— Буллёзный эпидермолиз. Что это такое?

— Господи, судя по названию, наверняка гадость редкостная... — пробормотал Вовчик, начиная с быстротой пулемёта, стучать по клавиатуре. — Вот она... Оу... я ж говорил, что это гадость!

— Что, что это? — нетерпеливо спросила я.

— Ну, короче говоря, это волдыри на коже и слизистых оболочках. Болячка противная, и больные, чаще всего дети, не доживают даже до совершеннолетия. Возможна инвалидизация... — Вовчик замолчал, почесал в затылке. — Фим, а зачем тебе это?

— Да так... Услышала от кого-то, и стало интересно, — ответила я туманно.

— Это всё, что ты хотела узнать? — после непродолжительного молчания спросил Вовчик.

— Можно как-то вылечить эту болезнь?

Снова стук клавиш.

— Не-а. Можно только облегчить страдания и немного продлить срок жизни. Серьёзно, зачем тебе это?

Я не обратила внимания на его вопрос. Странно, ведь Маринка и Максим, когда описывали Инну, ни словом не упомянули о волдырях или о чём-то подобном.

— А эти волдыри по всему телу находятся?

— М-м-м... ага, у больных эпидермолизом очень тонкая и сверхчувствительная кожа. И волдыри возникают чаще всего на местах трения. Например, ноги об ногу при ходьбе или даже при ношении одежды.

Ясно. Инна вроде бы носит платьица с короткими рукавами. Можно предположить, что место поражения — спина. Или живот и грудь. Одно из двух.

— Говоришь, больные не доживают до совершеннолетия? — тихо спросила я.

— Угу. Тут так написано. В крайнем случае, как я уже прочитал, можно отсрочить летальный исход. Но ясно одно — он неминуем.

Я рассеянно кивнула.

— Хочешь узнать что-нибудь ещё?

Мне показалось, в голосе парня появилось заботливость в виде хрипотцы. Странно, но меня это успокаивало.

— Нет. Это всё, — ответила я, улыбнувшись.

— Мне кажется, тебя что-то беспокоит, — задумчиво пробормотал Вовчик. — Не хочешь поговорить?

Я выдохнула и пару раз мотнула головой.

— Ладно. Тогда пошли?

— Мы шли по коридору обратно в палату, когда буквально у меня над ухом раздалось холодное:

— Серафима, можно мне тебя на секунду?

Антонина Фёдоровна, не дожидаясь моего ответа, схватила меня за руку, впившись в предплечье жёсткими пальцами, и потащила за собой.

— Эй, что вы делаете? — воскликнул Вовчик.

— Мне нужно поговорить с Серафимой. Не волнуйся, это ненадолго.

Почему-то мне захотелось кричать, чтобы он не отпускал меня с ней, но парень послушно выпустил мою руку. Сжав зубы, я неловко поплентухалась за психиатром, молясь о том, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Все звуки внезапно прекратились: казалось, что все, кто оказался в этот момент в коридоре, глазели на эту сцену так, словно это было что-то сродни экзекуции. По крайней мере, лично мои ощущения были именно такими.

Пройдя до конца коридора и свернув направо, мы стали подниматься по какой-то неимоверно длинной лестнице. Что-то я не помню, чтобы хоть раз здесь была. Гулкое эхо в коридоре стало нашим постоянным спутником. Если что, оно и станет свидетелем того, что со мной случится дальше. От дурных предчувствий скрутило живот.

— Где мы? — дрожащим голосом спросила я.

Здесь было как-то промозгло. Склеп напоминало. Именно такую атмосферу описывал Брэм Стокер в своём «Дракуле».

— Сейчас ты всё поймёшь, — всё также спокойно и холодно ответила психиатр, гремя связкой ключей.

Я сглотнула ком. Тот скатился вниз каким-то колючим, ледяным сгустком.

«Господи, что она задумала?»

Чем дольше лязгал ключ в замочной скважине, тем больше заходилось моё сердце.

— Слушайте, скажите, зачем вы меня сюда привели?

Голос походил на писк. Ещё и дрожал от нестерпимого холода. Антонина Фёдоровна внезапно схватила меня за грудки и прошипела:

— Если ты ещё хоть слово вякнешь — вмурую заживо в стену, ясно?

Я отрывисто кивнула и сжала губы. А то ещё в самом деле вмурует!

Она отпустила меня и снова стала возиться с ключами. Я сходила с ума от отвратительного лязга и сжигающего меня томительного ожидания.

«Неужто она меня пытать собралась? А зачем? Что я сделала не так? Она сама решила отозвать своё прошение, тогда чего ей надо?!»

Мои размышления прервал резкий и неожиданно громкий лязг.

— Наконец-то! — одновременно с этим лязгом раздался победный возглас женщины.

Дверь отворилась, и психолог впихнула меня внутрь. Помещение было немаленьким. А запах... Затхлый и чуть сладковатый. Он вызывал тошноту. Я прикрыла нос ладонью. Другой рукой обняла рёбра. Холодно и страшно. И мерзко. Хотелось спросить, где мы всё-таки находимся, но, памятуя об угрозе Антонины Фёдоровны, я решила и дальше молчать.

— Не обращай внимания на запах. — Её голос слышался как будто издалека и был настолько будничным, что у меня создалось впечатление, словно психиатр каждый день здесь бывает. Она подошла ко мне и коснулась плеча. — Почему ты молчишь?

— Так вы же сами сказали, что... — Договорить я не успела, так как меня прервал её смех.

— Милая, ты испугалась? — Она приобняла меня за плечи.

«Так, вот теперь я в ужасе! Что за резкие перепады настроения?! Уж не ПМС ли у неё часом?»

Она сдвинула меня с места и повела куда-то, подталкивая в спину.

— Антонина Фёдоровна?.. — нерешительно прохрипела я. Голос сел.

— Да, милая?

Её голос стал до ужаса тягучим и приторным. У меня мысли разбегались, путаясь друг с другом: настолько это было для меня жутко.

«Уж лучше бы она орала на меня, ей-богу!»

— Зачем... вы привели меня сюда?

Молчание, прерываемое только нашими гулкими шагами.

«Где мы? Это снова какой-то коридор? А то уж больно долго мы идём прямо, никуда не сворачивая».

— На днях я видела тебя в саду...

Я мгновенно напряглась.

— Да. Я каждый вечер туда прихожу.

— И что ты там делаешь?

— Ничего особенного. Сижу и размышляю. А что? Оттуда кто-то яблоки тырит?

— Нет, что ты! — рассмеялась психиатр, но как-то натужно. — Просто... Пропал человек. Сегодня утром спохватились. Следы его вели в сад. Вот я и подумала, может, ты слышала что-нибудь?

«Ещё один... Слава Богу, что Слендера не было эти несколько дней».

— Нет, я ничего не слышала. Лучше скажите, где мы и куда идём?

Снова молчание. Ну сколько можно издеваться надо мной?!

— До меня дошли слухи, что ты и твои друзья искали страницы из какой-то книги. Кажется, что-то про призраков...

Я прикусила губу.

«Нет, в самом деле, она знает больше, чем даже главврачи этой проклятой больницы!»

— Искали. А что?

— Мы пришли.

Она остановила меня и отошла куда-то. Я осталась одна посреди незнакомого помещения, изнывая от страха и любопытства, смешавшихся в одну беспорядочную кучу.

— Где вы? Куда вы ушли? — прошептала я.

— Что ты знаешь о Духе Жизни?

У меня отвисла челюсть.

«Вот это поворот... Ей-то что за дело?»

— Говори!

— Хорошо-хорошо! — дрожащим голосом успокоила я и зачем-то подняла руки. — Он может излечить человека от любой болезни...

— Ещё!

— Это всё, что я знаю!

— Ещё!!!

— Клянусь, это правда всё!

— Нет... — дрожащим, истеричным голосом проговорила она, подходя ко мне всё ближе: шаги становились громче, — ты знаешь ещё что-то... Что?!

Ком незамедлительно встал в горле. Я сжалась... И тут же удар в живот сбил меня с ног.

— Не хочешь говорить добровольно — я выбью из тебя эту правду, — спокойно, даже ласково посулила психиатр. Я прерывисто вдохнула. Стиснула зубы.

«Не скажу».

«Она может забить до смерти!»

«И пусть...»

Второй удар пришёлся по лицу. Я взвыла. Мне показалось, что голова вполне может оторваться от шеи. Из носа тут же полилась кровь. Следующий был в грудь. Вместо крика из горла вырвался хрип. Била сильно, без колебаний, ногами. Я закашлялась. Тут же кровь из носа залилась в рот. Я начала отплёвываться и на миг опустила руки, зажав ими рот. И тут же удар по рёбрам чуть не вывел меня из сознания.

— Скажешь или нет?

— Зачем вам это?.. — прохрипела я. — Зачем вам Дух Жизни?

— Идиотка! — заорала психиатр, и снова её сапог встретился с моим лицом. — Я больна!

— Я уже заметила... — бессильно уронила я, за что тут же получила очередной удар в живот. Я с трудом подавила рвотный позыв.

— Он сможет помочь мне! Сможет избавить от этого бреда!..

— Какого бреда?..

Антонина Фёдоровна схватила меня за ворот рубашки и с силой приложила головой об пол. Я снова поперхнулась кровью.

— Я следующая, — процедила она. — Он должен прийти за мной. Но медлит... Почему он медлит?!!

Она снова ударила меня головой об пол. Я почувствовала, что ещё один такой «поцелуй» я уже не выдержу.

— Дух сможет исцелить меня от этого проклятия... Ты знаешь, как его вызвать... У тебя есть страницы... Ты знаешь!!!

— Если вы знаете, что страницы у меня, почему сами их не забрали?

— Дура!!!

Снова удар.

«Господи...»

— Он не позволит мне! Он следит за мной! Он не даст мне вызвать Духа!

— Кто это «он»?.. О ком вы говорите?

— Брат по духу, не по крови... Назвался другом — оказался предателем... Он придёт, когда его не ждёшь... Пятерых уже забрал... А всего жертв десять...

Внезапно со всех сторон что-то застрекотало. Звук был простым, но отвратительным до невозможности. Он становился всё громче и громче, словно подкрадываясь к нам. Антонина Фёдоровна выпустила меня. Моя голова снова встретилась с холодным бетоном.

— Нет, нет, нет, нет... — беспокойно бормотала психиатр, судя по топоту, кружась на одном месте.

Потянуло холодом, который с каждой секундой креп, превращаясь в самый настоящий мороз. Я открывала и закрывала рот, как рыба: дышать было тяжело и больно.

Мимо меня кто-то прошёл. Или проплыл? Я почувствовала, как колыхнулся вязкий воздух, походивший больше на туман. А затем уши пронзил истошный крик женщины. К нему примешалось какое-то нечеловеческое клокотание. Визг женщины сменился бульканьем. Последовал омерзительный хруст. А потом что-то упало на пол. Словно мешок картошки. По крайней мере, я старалась думать о том, что это именно мешок полный картофельных клубней.

Совсем рядом раздалось какое-то урчание. Я дрожала от холода и ужаса.

— Шестеро получили своё... — влился в ухо тот самый голос.

Я потеряла сознание. Точнее меня как будто втянули в забытье. Спасительное забытье...

* * *

— Где я? — простонала я. Всё тело ломило нещадно.

— Успокойся. Ты сейчас в безопасности.

— Снова ты?

Ясно теперь. Я сплю.

— А ты бы предпочла его общество? — с сарказмом вопросил голос. Я фыркнула.

— Хорошо, я поняла... А кто это был?

— Кто?

— Дурочку-то не валяй! Тот, кто убил Антонину Фёдоровну!

— Не имею права разглашать подобную информацию.

— Опять?! — пискнула я.

— Ты не кипишуй так, — почти заботливо произнёс голос. — Скоро ты сама всё поймёшь.

— Как скоро? Мне уже невмоготу ждать! Я итак уже психованная!.. И теперь меня точно могут упрятать в Адское крыло...

— Почему?

— Потому что я — последняя, с кем была психиатр. Они решат, что это я её убила.

— Ничего они не решат. Тебя там уже не будет, когда тело найдут. А насчёт перевода тоже волноваться бессмысленно.

Воспоминания о пережитом заставили поёжиться.

— Он сказал, что шестеро получили своё. Психиатр сказала, что всего жертв десять... Значит осталось всего-то четверо! Кто они, ты знаешь? Можно ли как-то предотвратить убийства?

— Нельзя, — отрезал голос.

— Что? Почему?

— Потому что эти люди сами виноваты в своих смертях. Для них не могло быть иного выхода. Не было и не будет.

— Что за философские суждения? — раздражённо бросила я.

— Я говорю то, что есть. Не больше и не меньше, — спокойно возразил голос.

— Это глупо! Всегда есть выход!

— Снова ты отказываешься слышать правду, — вздохнул он. — Дело твоё, конечно, я не настаиваю. Верь, во что хочешь.

— И буду! — с вызовом крикнула я в темноту. — Я найду способ помочь этим четырём и узнаю, почему погибли первые шестеро! И без тебя разберусь, что происходит в этой чёртовой больнице!

— Хорошо. Но поторопись. Он уже рядом...

— Повторяешься, — усмехнулась я.

— Ненавижу свою работу, — мучительно вздохнул голос.