Глава вторая
Луч восходящего солнца проскользнул в тёмную хижину через щель между ставнями и лёг багровой полосой на стену, затем сполз ниже, освещая пустую комнату с одной лишь кроватью в углу, порванную подушку, одеяло на полу и опухшее, искажённое обидой и страхом лицо мальчика. Мэттью не спал всю ночь. Стена, к которой он прислонился, холодила спину. Он не знал, сколько времени так сидит. Уже светало. Чувство безысходности, желание сопротивляться, ощущение предательства — всё смешалось внутри него.
Мальчик судорожно всхлипнул. Он никогда не чувствовал себя настолько разбито: чёрные мысли разъедали изнутри, оставляя пустоту, ком отчаяния подступал к горлу, а красные глаза намокали снова и снова. Вне всякого сомнения, со стороны он выглядел жалко. Слёзы предательски скатывались одна за другой, кривились из-за плача распухшие губы. Отвратительно. Мэттью говорили, слабость — признак благоразумия, но сейчас ему было противного от своего состояния.
Съёжившись на кровати, он прокручивал в голове тот день, когда на собрании в общественном огороде назвали его имя. Мэттью отчётливо помнил, как повисли над ним слова старика. В тот миг он задохнулся, словно получил удар в живот. Чувства беспомощности и невозможности что-либо изменить накрыли так, что мир поплыл перед глазами. В следующие дни мальчик почти ничего не чувствовал. Лишь тревога нарастала и, подобно змее, отравляла организм своим ядом.
Сегодня ночью он сорвался. Ходил кругами по комнате, нервно растирал лицо, а потом в исступлении разбросал по полу постельное бельё. Мысль, что завтра за ним закроются двери башни, навсегда отрезав от внешнего мира, выводила из себя. Ричард, мальчишки из его группы — они останутся, продолжат общаться, работать, отдыхать, как и раньше, но всё будет происходить где-то там, за толстой стеной. Мэттью начал карябать ноги от досады и обиды.
Он больше не выйдет на улицу. Больше не придёт в парк, где Ричард играл вместе с ним, будто сам был ребёнком, больше не будет бродить меж деревьев в поисках грибов и ягод, вдыхая запах сосны. Никто не расскажет перед сном удивительную историю о жизни дикарей, не подарит утром безделушку, не возьмёт с собой в поле. Возможно, его самого скоро не станет.
Кровавое освещение окутывало полутёмную комнату, ещё сильнее раздражая Мэттью. Он глухо зарычал и уткнулся лицом в колени. Селяне называли свой уклад жизни лучшим из когда-либо существовавших, многие утверждали, что люди, объединив усилия с духами, смогли построить безопасный мир. Однако вместе с этим они, по сути, лишили себя всякого выбора, даже в повседневных вещах, дабы не свернуть ненароком с правильного, утверждённого богами пути. Мэттью же считал, нельзя сделать людей счастливыми насильно. Вот, к примеру, Джон. Он искренне мечтает работать помощником квину. Почему бы его не отдать в башню, а Мэттью не оставить в покое? Или мальчик чего-то не осознавал?.. Кроме него никто не противился предназначению, данному свыше. Он окончательно запутался.
Между тем, на улице стало совсем светло. Мэттью ударил кулаком по голове, чтобы прийти в себя. Резко захотелось выбежать на улицу. Он вскочил на ноги и распахнул входную дверь, зажмурившись от яркого света, ворвавшегося в помещение. Улица была пуста — пластины ещё не дали сигнал просыпаться.
Всё в округе наливалось плотным жемчужным, янтарным, розовым цветом. Впереди над домами, уходя в лазурное небо, высилась башня, со двора Мэттью видел только верхнюю её часть. Мальчику показалось, что здание знает, о чём он думает. Оно отслеживает эмоции, заглядывает в самые дальние и тёмные уголки сознания. Оно — живое существо, которое невидимыми нитями пробирается в душу, чтобы по частям забрать её себе. А солнце цвета раскалённого металла, отражающееся на левой стороне, — его всевидящий глаз.
Мальчик вдруг подумал, что его вообще не должно быть сейчас в общине, что он создан не для великой миссии — служить квину, а для жизни на диких землях, среди людей, которые ничего не знают о духах. Он пошёл вдоль по улице. Ему хотелось убежать или совершить нелепый поступок, нарушающий безупречную дисциплину. Вот только куда бежать, чего делать, Мэттью понятия не имел.
Не успел он пройти и квартала, как из-за переулка на него вышел хранитель порядка. Он молча встал перед Мэттью. Хранители никогда не разговаривали. Мальчик сразу смекнул: дальше ему не пройти. Он выдавил улыбку, кивнул, мол, ухожу уже, и рысцой побежал обратно, в направлении дома.
***
В День сошествия квину были закрыты мастерские, не работал рынок, пустовал общественный огород и даже на улицах не толпились люди, как обычно бывало в полдень, зато в парке, где в шумной речке сотнями слепящих искр отсвечивало солнце, а в шатрах стояли длинные столы, ломящиеся от угощений, отдыхала вся община. Жители селения проводили время возле реки. Рядом с водой веяло свежестью и прохладой. В глубине парка собралось также немало людей, работники столовой сегодня устроили праздничное застолье. Благоухали клумбы, плескался фруктовый сок в бокалах, струился тонкий дым от тлеющих ароматических палочек. Над головами отдыхающих лилась лёгкая мелодия — чарующие звуки бивы и конха отражались дивным эхом от каждого дерева и куста.
Ричард расположился на берегу, в гамаке, подвешенном между буками. В руках он держал кисть и наполовину раскрашенную фигурку птицы. Рядом с гамаком на груде массивных камней стояли деревянные баночки с красками. Ричард смотрел в небо, наблюдая, как беспорядочно толпятся пышные, похожие на комочки хлопка, облака, и мечтал. Смотрел спокойно, когда солнце пряталось за пушистые холмики, и щурился, когда оно полностью показывалось. Глаза слезились, но Ричард не опускал взора. Было в этом что-то вдохновляющее. И не только в небе, а в звуках и запахах, окружающих его.
Из ближайшего шатра ветер нёс ароматы свежеиспечённых лепёшек и персикового пюре. Пахли розы, и всё смешивалось в один приторно сладкий запах. Со стороны речки доносились плеск от прыжков в воду и возгласы юношей, что скатывались по шумному потоку на досках. По правую руку от Ричарда только что познакомились две женщины. Просто и открыто одна подошла к другой и поинтересовалась, не против ли та беседы. Через некоторое время она уже зачитывала свои стихи, а ещё через пару минут женщины обменялись номерами домов и договорились о следующей встрече.
Тут Ричард обратил внимание на полушёпот, послышавшийся спереди.
— Привет. Что за мазь? Любопытно выглядит.
Кто-то подошёл к девушке, что сидела на берегу, свесив в воду ноги, и загорала.
— А? Это крем из масла миндаля и зародышей пшеницы. А что?
— Можно мне немного на руку?
— Да вы не стесняйтесь, конечно можно, — радостно ответила девушка, — садитесь, я вам плечи натру.
До Ричарда донеслось хихиканье, опять послышался полушёпот.
Ему нравилось наблюдать за происходящим в парке. Непринуждённое общение малознакомых людей, словно они друг другу давние друзья, вызывало чувство уюта. Ричарду вспомнилась легенда, известная среди наставников. В прошлом с лёгкостью заводить знакомства могли только дети. Древние люди простодушное, дружелюбное поведение оскорбительно называли детской наивностью или, того хуже, непристойными намёками. Сам возраст не препятствовал общению, если бы не сплетни и склоки по глупым причинам: из-за разного мировоззрения, предрассудков, которые они сами себе выдумали. В юности человек умел доверять, но со временем заботы, ложь, грязные помыслы отяжеляли его, как гиря, привязанная цепью к ноге, и сил на дружеские отношения у него не оставалось.
Мимо Ричарда неспешной походкой прошла группа людей.
— Я им говорю, значит, дайте мне пирог с грушей. А они дают пирог с яблоком! У меня так много проблем! Вчера пришлось задержаться на лесосеке на целый час. Когда последний раз такое было?.. Кажется, с позавчерашнего дня у меня тревожность. Надо к духовному мастеру сходить.
Компания направилась вдоль берега, и громкие голоса вскоре стихли.
Зеленели громады холмов на горизонте, звучала волшебная музыка, бурлила солнечная вода, вскидывая пышные обрывки пены. Женщина неподалёку от Ричарда читала стихи о красоте жизни. Наставник положил деревянную птицу и кисть на камень рядом с баночками краски. Растянулся на гамаке. В общине считалось, что частый отдых и уединение полезны для души. Ричард действительно ощущал себя прекрасно — по-настоящему счастливым и свободным. Отсутствие удручающих мыслей — это и есть свобода. Горячие лучи пробивались сквозь листву бука, освещали причудливым узором порозовевшее лицо, а одно пятнышко света приятно щекотило кончик носа.
Пожилые люди играли в квантубру. Правила были просты: за определённое количество ходов довести серебряные фишки до финиша. Рядом со стариками, на поляне, игрались разноцветными камешками дети. Красиво сияли камни, особенно, когда кто-то подбрасывал их вверх, жонглируя. Драгоценности люди получили от квину. Камни — это слёзы богов, пролитые триста лет назад во время кровопролитной бойни, золото с серебром — их опавшая чешуя, ей кузнецы придавали символическую форму денег или древних украшений. Селяне доставали драгоценности только перед Днём сошествия квину в память о древних людях, которые отличались нездоровой любовью к богатству. Теперь камни использовали разве что для игр или как украшения на один вечер, а утром все драгоценности опять прятали по шкатулкам, чтобы вспомнить о них через год, в следующий праздник.
Ричард услышал слева от себя тихие голоса, потом хохот. Он повернул голову и увидел двух приятелей, с которыми работал на общественном огороде. Оба раскрашивали птиц для подношения квину, однако Рэй постоянно отвлекал Лоренса, пытался ущипнуть за руку. Лоренса это, кажется, забавляло, хотя он и делал вид, что Рэй ему знатно надоел.
Если бы Ричард сравнивал селение с организмом, то башню он бы назвал мозгом, парк — сердцем. Из башни квину управляли селением, а ещё в ней зарождалась человеческая жизнь. В парк же люди приходили за ответами, за внутренним покоем и желанным благословением. Здесь не было ни обязанностей, ни бытовых проблем, зато была гармония между людьми и природой.
В парке ежедневно работала столовая, не только на праздники, и любой человек вне зависимости, есть ли у него талон или нет, мог попросить еды. Конечно, в будние дни меню было неразнообразное, к тому же выдавали еду всего два раза в день, но этого вполне хватало для полноценной жизни. В продвинутом обществе никто не мог голодать, страдать и каждый имел право на удовольствие.
На Ричарда стала наплывать дремота. Всё кругом приобретало сказочные очертания, а очаровывающая музыка и тихие разговоры, сливающиеся в единую мелодию жизни, бескрайние хвойные леса на холмах околдовывали. Не одного Ричарда клонило в сон. На стриженой траве, прижавшись друг к другу, лежали спящие девушки и юноши. Перемигивались бликами жемчужные накидки на их плечах, мерцали венцы и короны с драгоценными камнями.
Из приятного транса Ричарда вывел звонкий голос. Девочка зазывала желающих на перекус, и наставник, чтобы окончательно не заснуть, решил зайти в шатёр. А там пахли запеченные кусочки тыквы, для вкуса щедро посыпанные щепотками базилика, булгур с грибами и сладковатой репой, баклажаны с каштанами, приготовленные на пару под острым соусом, блестели боками сочные груши, гроздья винограда. Еды себе можно было накладывать сколько угодно, ведь каждый житель ежедневно трудился на общественном огороде, чтобы в конце года получить урожай. Люди ели за одним столом, из одних кастрюль. Яркие лучи лились через вход в шатёр и зажигали фруктовые напитки в бокалах.
Ричарда попросили набрать воды. Он пошёл к речке с ковшом, уже наклонился над бурным потоком, как вдруг уловил боковым зрением шевеление. Присмотревшись, Ричард невольно ахнул и от неожиданности выронил ковш. В траве рылось небольшое животное с чёрно-белой вытянутой мордой и серым туловищем. Мужчина сделал было шаг назад, намереваясь бежать в шатёр, но тут же замер в нерешительности, ведь существо могло спрятаться, пока он ходит туда и обратно, а такое чудо не часто увидишь. Зверёк всё рылся и рылся в траве, фыркнул раз, второй, зачем-то понюхал воду, отряхнулся. Ричард стоял неподвижно, боясь слишком резко вздохнуть. А животное странно переваливалось с боку на бок и не собиралось убегать.
Тут желание показать товарищам необычное создание победило, и наставник, подобрав деревянный ковш, направился к шатру, ступая как можно тише. Он оборачивался через шаг, дабы убедиться, что не спугнул зверя. Существо продолжало что-то искать в траве.
— Там… Там животное! — крикнул Ричард, оказавшись у входа в палатку.
— Где? — изумлённо спросил кто-то из толпы.
— Да там, на берегу! Скорее! — нервно пытался объяснить мужчина, при этом тыкая пальцем в неопределённом направлении.
Секунду спустя он уже спешил обратно. За ним потянулись любопытные.
— Смотрите! Это кто такой?! — послышались первые возгласы.
— Ребята, сюда! Животное на территории общины!
И взрослые, и дети собрались в кучу — смотреть небывалую редкость. Подойти ближе боялись. Полосатое существо издало рык, похожий не то на бурление воды, не то на громкое кряхтение, и попятилось. У людей это вызвало не страх, как, наверное, рассчитывало животное, а восхищение.
Народ продолжал подходить, и вскоре возле реки оказался весь шатёр. Ричард смотрел через плечо Рэя, который нагнулся и протягивал зверьку руку, намереваясь того погладить.
— Рэй, не надо, ты его напугаешь. Вдруг он агрессивный.
— Да ну брось! Ты погляди, какой он хороший! — осмелившись, Рэй очень медленно, на полусогнутых ногах, начал подкрадываться к зверьку.
Тому, видимо, не понравился такой расклад — он опять зарычал или, точнее, заскрежетал, и отступил, однако дальше отходить было некуда – люди плотным кольцом окружили несчастное создание.
Вот мужчина подошёл практически вплотную к животному, вот потянулся к серой спинке. Мгновение, укус. Крик Рэя. Существо продолжило нападение и спустя секунду вцепилось зубами в штанину молодого человека. Ричард в ужасе отшатнулся. Рэй с вытаращенными глазами, еле удерживая равновесие, замотал ногой в попытках избавиться от мёртвой хватки. Народ моментально отпрянул назад. Тут началась суматоха. Женщина со сбившемся на затылок платком закричала детям, чтобы они не приближались к животному, а потом побежала хватать за руки самых любопытных и не желающих пропускать захватывающее зрелище ребят и уводить подальше от берега. Сразу кто-то начал звать на помощь, другие просто охали. Три человека перекинулись короткими фразами, после чего в спешке скрылись за холмом. Ричард только моргал глазами, наблюдая за происходящим в стороне, и не знал, как помочь другу, а между тем нужно было действовать, так как зверёк не собирался отпускать Рэя и юноша скакал на одной ноге, безрезультатно умоляя животное отстать.
— Гляньте, он раненый! — донеслось из толпы.
Ричард сначала подумал, что это относилось к Рэю, но, присмотревшись, он заметил на боку зверька, ближе к задней ноге, достаточно большое пятно крови. Вот почему зверёк не убегал. Ричард почувствовал тошноту и отвернулся. Он плохо переносил вид крови, а когда страдало беззащитное существо, это ещё сильнее его впечатляло. Наконец, у Рэя получилось вырвать одежду из цепких зубов и отбежать на безопасное расстояние.
Вдруг за спинами зевак раздался командный голос, настойчиво попросив успокоиться, отойти от животного, да так неожиданно, что все разом обернулись на источник звука. Три человека протискивались сквозь толпу к раненному животному, один из них нёс покрывало. Ричард понял, это те люди, которые, договорившись между собой, отошли на пару минут, пока другие жители наблюдали за Рэем.
Юноша с покрывалом в руках приблизился к зверьку первым, морду тканью обхватить, чтобы не кусался. Тем временем остальные двое, присев на корточки, завернули тельце в покрывало. Существо, обессиленное, ошарашенное столь напористыми действиями, почти не сопротивлялось, лишь сверкнуло хищными глазами да один раз попыталось вырваться и то безрезультатно. Спасатели осторожно подняли зверька и понесли его прочь от берега.
Народ вскоре начал расходиться, зрелище закончилось. Только Рэй, сидя на земле, показывал всем подряд укус, при этом громко и очень красочно описывая, как на него напало дикое невиданное создание. Событие, которое можно вспоминать ещё месяца три. К Рэю подошёл Ричард и бросил совершенно бессмысленное «Как ты?». Глаза наставника смотрели отстраненно, в них читалась растерянность. Мысли его были заняты появлением зверька.
Последний раз животное он видел два года назад, белку, что также каким-то чудом умудрилась забрести на окраину посёлка. Звери предпочитали обходить общину стороной, и на расстоянии нескольких миль от неё встретить животное было практически невозможно. Они обитали в лесу, на холмах, но люди так далеко не уходили от башни. Многие юные жители селения и вовсе видели животных лишь на картинках в учебниках. Единственно, насекомых, червей и пауков на территории посёлка было полным полно.
Встретить зверя в особенный день — подозрительно. А встретить раненного зверя Ричард считал совсем уж плохим знаком. Давно, в День сошествия квину, ему тоже являлись недобрые знаки, праздник в тот раз закончился очень печально…
***
Раскалившийся солнечный диск медленно клонился на запад, золото его наливалось красноватой медью. Длинные тени лениво ползли по верхушкам деревьев, дробясь в переплетении толстых веток, по одинаковым белым улицам, по лицам жителей Седьмой общины. Вечерняя заря взбудоражила царство мира и покоя, и люди, до того расслабляющиеся в парке, забегали по переулкам, стараясь успеть завершить дела до начала церемонии прощания.
Некоторые селяне кружили вокруг скамей, где можно было отдать даром лишние вещи или присмотреть что-нибудь себе, избранные на роль работников башни готовились к церемонии, а к площади по семи главным проспектам уже начали стекаться толпы. Жители Центра брали с собой лишь обрядовых птиц, в отличие от людей с дальних районов, что прихватывали ещё и узелки еды, не собираясь возвращаться домой раньше рассвета. Ночью после Дня сошествия на окраинах было опасно — чужаки любили в это время грабить дальние районы посёлка.
Солнце красило небо во всевозможные цвета: в багряный, грязно-розовый, лиловый, зеленоватый, подсвечивало оранжевыми тонами дома и людей, что струились по улицам разноцветными ручейками. Апельсиновые капли облаков стекались в пышные комья алой ваты. В переулках гудел ветер, колыша гирлянды из цветов, натянутые между хижинами, развевая полотна с изображениями светила, заставляя селян кутаться в плащи, дуть на замерзшие кончики пальцев. Народ же назло холодному ветру разводил костры, что прогорят до самого утра, пел, плясал. Селение расцветало красками, эмоциями, а в небо жаркими языками кривились гигантские кострища.
Ричард суетился в детском районе. Казалось, работа поглотила его целиком. Он носил детям коробочки, завёрнутые в платки, и что-то весело говорил. И всё бы ничего, если бы он не должен был сейчас находиться в доме у Мэттью, наряжать того на церемонию прощания. Разумеется, просто у него было много обязанностей, и сейчас, раздав ученикам из своей группы подарки, он обязательно зайдёт к Мэттью, но… В сердце укололо. Ричард по привычке улыбнулся шире, и улыбка эта стала похожа больше на защиту, чем на радость.
Волнение, незаметное для остальных, глодало наставника изнутри. И это не огорчение после ссоры, не неприязнь, не чувство вины, только недосказанность, только тот разговор с Мэттью после занятий, что оборвался слишком резко, и те дерзкие слова, сказанные мальчиком сгоряча на уроке. Ричард оттягивал момент, когда придётся вновь увидеть наполненные грустью глаза, и когда опять повиснет между ним и учеником неловкое молчание, а он знал, что сколько бы не подбирал заранее нужные слова, оно обязательно повиснет. Но вечно избегать встречи с Мэттью он не мог.
— Зачем пришёл? — именно так мальчик поприветствовал воспитателя, стоило тому открыть дверь, перед этим вежливо постучавшись и дождавшись разрешения войти.
— Я это… — Ричард замер в ступоре. Он, конечно, предполагал, что разговор с учеником может начаться с подобного вопроса, но чтобы прямо с порога… Мужчина тут же одёрнул себя. — По правилам положено, чтобы избранных детей собирали воспитатели.
— Тогда уходи. Я и сам могу. — И снова грубость.
Наставник нахмурился.
— Перестань. Я тебе теперь настолько противен, что ты увидеть меня последний раз не хочешь?
— Вот именно, последний. Ни в чём больше нет смысла. — Мэттью до сих пор не поднял на Ричарда взгляда и продолжал рывками завязывать многочисленные шнуры на рубахе, силясь вложить в верёвочки свой гнев.
Завязывать узлы на обрядовой одежде следовало аккуратно, особым образом — в виде креста с тремя петельками и одним удлинённым концом. Но Мэттью затягивал их быстро, резко, и петельки получались разного размера, как и сами кресты. Ричард молчал, не зная, что сказать, на чём остановить мечущийся взгляд, куда деть руки с напряжёнными пальцами. Раз — узелок с треском порвался.
— Мэттью, какой ты неосторожный! — воскликнул мужчина, — порвать шнурок к плохим событиям. Судьба порвётся.
Мальчик цокнул и артистично закатил глаза, несколько секунд пробыв в такой позе, чтобы наставник увидел, насколько ему всё равно.
— Возьми белую нитку и обвяжи ей порванное место, примета такая.
— Да где я тебе нитку достану?! — тут уже воскликнул Мэттью и впервые за разговор поднял глаза, больные, опухшие. Вопросительно изогнув брови, он обвёл рукой пустую комнату.
Как только стало известно, что Мэттью избрали работником башни, люди вынесли из хижины мальчика мебель и вещи, оставив маленькую табуретку да кровать. Мэттью утварь больше не понадобится. А в дом ближайшее время не планировали никого заселять. Он предназначался для подростков, но детей подходящего для заселения возраста пока не было.
Ричард ничего не ответил, лишь едва заметно вздохнул. Мэттью продолжил собираться. Завязал последние шнурки, расправил одежду, долго вертел в руках твёрдую красную шапку с округлым верхом, прежде чем надеть её, опять расправил одежду. В незаметных пылинках, летающих по комнате, в скомканном одеяле и в вечерней полутьме пряталось напряжение. Воспитатель не уходил, и лицо у него было такое, будто он собирается начать разговор, но не может открыть рот. Наконец, Мэттью уселся на кровать, отвернувшись к окну. Обрядовый наряд был почти завершён: белые штаны и такого же цвета рубаха, разрисованная тонкими голубыми полосками, похожими на те, что украшают башню, цилиндрический головной убор. Осталось дело за малым.
— Мэтт, давай лицо, разрисую, — глухо проговорил наставник, разглядывая место, где уголок одеяла, свисая с кровати, касался пола.
Мэттью, ещё картинно обиженный, помедлив, повернулся к воспитателю и прикрыл веки. Ричард взял с табуретки заранее приготовленные кисть и белую краску и стал осторожно наносить на лицо мальчика узор, который рисовали будущим работникам башни. Однако, как бы он ни старался, рука подрагивала, отчего белые линии выходили тоже дрожащими.
— Слушай, я знаю, тебе не нравятся такие идеи, но… — на этот раз ученик заговорил без злобы. Он не умел долго сердиться и, тем более, молчать. — Что если я тебе скажу, что хочу спрятаться и никуда не идти? Разве плохо самому выбирать то, что мне надо?
— Человек может быть самим собой только пока одинок. Нравственности предшествует принуждение, — наставник старался говорить уверенно, но скрыть мрачные нотки в голосе у него не получилось.
Если бы была возможность не отдавать Мэттью в башню, выпросить для воспитанника другую профессию, Ричард обязательно сделал бы всё, что в его силах, но, к сожалению, такой возможности не было.
— Ты много для меня значишь, — начал мужчина после недолгой паузы. Маска спокойствия и бесстрастности, которую он натянул, как старший, покрылась трещинами и тут же раздробилась на мелкие части. Рука с кисточкой застыла в воздухе. — Прости, Мэтт. Я не могу ничего сделать. Просто знай, ты стал мне самым дорогим человеком. Настолько повлиял на мою жизнь, что я сам навсегда поменялся. Надеюсь, ты найдёшь себе там друзей и нового воспитателя.
— У тебя трясутся руки, Рич. Узор, наверное, получился очень неровный, — подметил Мэттью и через силу улыбнулся.
Это замечание застало Ричарда врасплох. Он спешно взял чистую кисть и, обмакнув её в голубой краске, нанёс последний рисунок — две вертикальные полосы, проходящие поперёк глаз.
— У меня к тебе вопрос на прощание… Через неделю из башни придут новые дети. А ты остался без воспитанника. Так вот, ты не подумай, я ничего не говорю, конечно, тебе надо дальше продолжать работать. Я просто спрашиваю, — ученик говорил стеснённо.
— Нет. Никого не возьму, — коротко и многозначаще отрезал воспитатель.
— Я не об этом. Ты не подумай, мне совсем не важно. Это всё работа, — несмело начал отговариваться Мэттью, казалось, ещё больше придя в замешательство из-за того, что Ричард сразу понял, о чём он думал.
— Я тебя понимаю, — мужчина положил руку на плечо воспитанника, — для меня это не просто работа. Я уйду на перерыв, на год или два, буду всего лишь читать лекции как наставник.
Мэттью молчал. Не отводил взгляда, не отворачивался. Воспитатель, теперь уже бывший, притянул его к себе, чтобы крепко обнять. Так они и застыли.
Мужчина вспомнил, как тяжело ему было с мальчиком поначалу. Первым воспитателем Мэттью был старик, который в силу возраста плохо справлялся с обязанностями, а когда он умер, ребёнка отдали Ричарду. Ученик не хотел находить с ним общий язык. Огрызался, убегал из дома, дрался с другими мальчишками из-за пустяков. До его появления мужчина вообще редко видел, как дерутся дети.
Несмотря на истерики Мэттью, Ричард всеми силами пытался расположить к себе мальчика. Он не бездействовал, когда надо было обучить столярному мастерству, чтению, готовке, плетению корзин и работе в поле или просто поговорить.
Одной ночью, когда он уже собирался задуть свечу, в коридоре появился силуэт.
— Не спится? — спросил тогда Ричард и очень удивился, услышав ответ.
— Мне приснился кошмар.
Сам наставник ни разу не видел страшных снов. Ужасы ведь снятся только тем людям, у которых много проблем в реальности. В общине плохие сны считались душевной болезнью. Но дальше воспитанник удивил ещё сильнее — подошёл и обнял Ричарда. Мужчина забыл, что тогда ответил, но точно помнил, что потом они вместе пошли на прогулку, хотя выходить из дома раньше звона пластин было не положено. Мальчик в ту ночь попросил рассказать что-нибудь интересное, и Ричард растерялся. Он не знал, какая история может понравиться восьмилетнему ребёнку, потому начал пересказывать материал лекций о древнем мире. Мэттью пришёл в восторг. Именно после этого он начал интересоваться всем, что связано с прошлым и дикарями.
Со временем воспитатель привязывался к Мэттью всё больше и больше. Он почти ни в чём его не ограничивал, редко ругал и ещё реже наказывал. Однажды Ричард застал его разрисовывающим новый блокнот для отчётов. Он махнул на это рукой, отдал книжку мальчику в качестве альбома. Ещё через несколько месяцев Мэттью поделился секретом, что почти каждую ночь его мучают кошмары и чаще всего ему снится человек с длинными белыми волосами и серыми когтистыми руками, который охотится за ним и, в конце концов, хватает. После этого рассказа Ричард боялся оставить Мэттью засыпать в одиночестве. Несмотря на то, что утром надо было рано вставать, несмотря на гудение в голове и тёмные круги под глазами, он сидел по ночам рядом с кроватью ученика, следя, чтобы тот не кричал во сне.
— Нам пора, солнце уже зашло, — Мэттью отвлёк наставника от воспоминаний.
— Да, точно. Сейчас. — Сердце сжалось, грудь сдавило, и тяжёлый ком встал поперёк горла.
Ричард взял с кровати самый важный элемент обрядового наряда — алый атласный пояс шириной с ладонь. Его дозволялось носить только работникам башни и более того, самостоятельно надеть церемониальное украшение не разрешалось, завязать его обязан был близкий человек.
— Ты это… — говорил воспитатель, одновременно затягивая пояс, — веди себя хорошо, поручения выполняй усердно. И не вздумай никому перечить, не дебоширь! Не позорь меня там. Вон, красавец какой, совсем взрослый. Я не сомневаюсь в тебе, у тебя всегда всё получается.
Потом Ричард долго искал на кровати и под ней деревянную птицу, и облегчённо выдохнул, когда нашёл её в кармане. Идти без фигурки было нельзя, ведь согласно обычаю, раскрашенные в День сошествия квину игрушки отдавали в башню вместе с другими подношениями. Птицы символизировали душу.
— Мэтт, где твоя птица? Ты взял её? — по привычке спросил наставник, но тут же осёкся.
Мальчик, искривив губы в усмешке, ответил:
— Я сам теперь как эта птичка.
Ричард и Мэттью вышли из дома, когда небо стало похожим на чернила. По безлюдным улицам бродил прохладный ветер, завывал в трубах, нарушая тишину, шелестел листвой, скрипел ставнями, призывая призраков, которые по поверьям прятались этой ночью под кронами деревьев, пытались пробраться к людям, дабы испортить веселье. Темнота сгущалась с каждой секундой. Хоть бы в одном домишке горела свеча, но нет, с четырёх сторон, словно пустые глазницы, смотрели чёрные окна. Народ собрался возле башни. Издалека слышались танцевальная музыка и шум разговоров. Ветер лёгкой рукой подталкивал запоздавших людей ближе к толпе, на площадь, где виднелось багрово-красное, точно пояс Мэттью, свечение.
У подножия башни полыхало около десятка громадных костров в два человеческих роста. Ричарда и Мэттью обдало гарью вперемешку с запахом жжёных семян. Холодные порывы сменились жаром от огня. На площади было много народа: за спиной, спереди, сбоку проносились молодые и старики, селяне в цветастых одеждах метались кто куда. Собравшиеся что-то неустанно обсуждали, не понижая голоса, и фразы их смешивались в один неясный гул, от которого, казалось, начинала дрожать земля. Некоторые жители читали молитвы, чтобы не пропустить на площадь злых духов, а знахари для большей надёжности жгли семена сосны. Женщина, облаченная в красную, под цвет огня, накидку, что полностью скрывала тело и лицо, разбрасывала по кругу толпы пшеницу, сопровождая это разбрасывание бормотанием особых заклинаний.
Ветер поднимал сизый дым от костров высоко в небо, к звёздам, и уносил на такие же сизые в ночной темноте холмы, во владения дикарей.
Ричард почувствовал, как в груди зарождается искра приятного до дрожи трепета. Действительно, священный вечер. На площади собрались не только жители центральных улиц, но и гости с дальних районов, и все были объединены общим безмятежно-счастливым духом.
Тут он заметил будущих помощников квину. Те стояли около стены башни и ждали начала церемонии, все в красных цилиндрических шапках, с бело-синим рисунком на лице и с алым поясом на талии. Мэттью тоже обратил на них внимание и уже шагнул в их сторону, но Ричард неожиданно остановил его, взяв за рукав.
— Подожди,— воспитатель отпустил Мэттью, а затем опять протянул ладонь, — давай.
Мальчик сначала в недоумении посмотрел на наставника, но быстро сообразил, на что тот намекает. Ученик и воспитатель переплели локти, потом пальцами коснулись плеч друг друга и обменялись рукопожатием. Особое приветствие, которое Мэттью придумал несколько лет назад.
— Стой, у тебя рукав задрался, я поправлю, — заметил мальчик.
— Спасибо. — Ричард сжал одежду около воротника, почувствовав, как горло обжёг не вовремя подступивший ком. Голос дрогнул, но незаметно. — Ну, вперёд, беги к своим.
Мэттью кивнул и скрылся в разноцветной толпе.
— Заботься о себе! Не спи на холодном и хорошо ешь! Мэттью, береги себя! — кричал вдогонку Ричард, но чужие разговоры и вновь поднявшийся ветер заглушили его слова.
От сильного порыва затрещал небольшой костёр, брызнули искры, и пламя резко пригнулось к светящимся углям. Поморщившись, воспитатель вдохнул наполненный запахом горящего хвороста воздух. Когда-то давно он услышал от приятеля интересное предположение: люди больше привязываются не к тому, кто им сделал что-то хорошее, а к тому, кому они сделали что-то хорошее. Ричард усмехнулся. Так и есть.
Наставник принялся неспешно бродить меж костров, обходя громкие компании и наслаждаясь магией праздника. Непрерывно доносились куплеты песен, то тут, то там сплетались хороводы. На траве, не поддаваясь всеобщему веселью, сидели девушки с золотыми обручами на головах и рвали лепестки с лежащих перед ними цветов шиповника, чтобы потом бросить их под ноги тем, кому суждено в эту ночь уйти в башню.
Время от времени слуха касался тоникй голос бивы. Ноты капали, как предрассветная роса и, эхом покружившись над площадью, улетали, подхваченные ветром, в холодную темноту переулков. Когда в них вплетались, точно ленты в косу, трели фуэ, Ричард поднимал взгляд к ночному небу и его охватывало ощущение чего-то безграничного, но при этом уютного.
Однако день сошествия квину — не только торжество, но и день памяти древним людям, которые погибли во время последней войны и которые жили в страхе до её начала. То было тяжёлое, покрыто чёрной вуалью, но вместе с тем удивительное время. Наука, покорение природы, сотни национальностей, миллионы городов. Тем не менее, древняя цивилизация пала, и жители общины, как ни странно, радовались этому падению.
В прошлом убивали за правду и справедливость. Беспрестанно велись войны, на которых людей, миры со своими мечтами, идеями, взглядами, считали цифрами, а не личностями. К тысячам разрушенных судеб относились, как к чему-то обыденному. Богатые были сыты, чисты, а потому никто более их не волновал. Но какой смысл в статусах, классовом делении? Камень, брошенный вверх, немного поколебавшись, неизбежно летит вниз. И любое общество, поднявшись до самых высот, в скором времени окажется внизу, вернётся к изначальной точке.
Прогуливаясь по площади, Ричард вдруг услышал, как возле одного из костров красиво поют. Голос женский, громкий, со звонкими переливами. Вскоре к нему присоединился хор, и песня загремела десятками голосов, бархатных и скрипучих, тусклых и выразительных.
Ричард замер, вслушиваясь в слова, от которых в груди зарождалось волнение. Мотив казался знакомым, необыкновенно родным, и какой-то образ из детства мелькал в мыслях, но настолько быстро, что сначала наставник не мог понять, кого или чего напоминала ему песня. Яркие голоса заполняли пространство, оплетая звучанием со всех сторон. И тут он понял, что сам, когда был ребёнком, исполнял эту песню в хоре. Он выступал вместе с Яндой.
Четырнадцать лет назад в ночь после Дня сошествия он как обычно стоял рядом с ней и пел. Это случилось как раз в тот год, когда перед торжеством ему являлись недобрые знаки. Трагический праздник он запомнил достаточно хорошо, и спустя столько времени мог, закрыв глаза, увидеть перед собой размытое лицо подруги, представить, как она тогда шутила и дразнила его, как они пытались играючи отнять друг у друга чьи-то порванные бусы, как шумели во время церемонии, мешая селянам, а наставники постоянно делали им замечания. Потом пышное гуляние прервали крики. Крики паники. Дикари напали на поселение. Ричард помнил огонь, но полыхали не костры, а деревья и люди, помнил слова воспитателя «всё будет хорошо, всё под контролем». Тогда Ричард впервые увидел смерть. Ему повезло, он отделался испугом. Янда исчезла. Её образ начал постепенно забываться. На данный момент в голове картинками остались лишь самые яркие моменты с ней, имя и примерные черты лица.
В сердце кольнула заноза. Ричарду подумалось, что эта ночь чем-то напоминает ночь четырнадцатилетней давности. Тогда он потерял лучшую подругу, сегодня прощается с Мэттью. По удивительному совпадению, мальчик был похож на неё и внешностью, и характером.
Песня звучала ещё долго. Мужчине она показалась грустной, хотя, скорее всего, только показалась, ибо какая сейчас может быть грусть. А ещё ему подумалось, что пламя успокоилось и полыхало теперь, попадая в мелодию. Потом песня закончилась, тогда хор начал исполнять другую, более быструю и радостную, но она уже ничего не значила для Ричарда. Наставник опять принялся расхаживать по площади, щуря глаза, когда в лицо дуло синеватым дымом.
Ночь пролетала громко, бурно, стремительно, но до рассвета было ещё далеко. Казалось, не нашлось бы мужчины, что не посоревновался с друзьями в отбивании чечётки, женщины, которая не отплясывала, размахивая подолом юбки. Ричард и не заметил, как по всей площади один за другим стихли музыкальные инструменты.
«Близится церемония прощания», — мелькнула мысль. Ричард скользнул к башне, к тому месту, где недавно стояли будущие помощники квину, дабы увидеть, что около стены уже никого нет, только огонь мигающими оранжевыми пятнами отражается на гладкой поверхности. В следующий миг раздался удар металлических пластин, и пошли по всему селению звонкие раскаты. Разбросанные небольшими группами люди стали отходить от обители Светоносных духов и собираться в одну большую толпу.
Селяне окружили башню рассечённым на четыре части полумесяцем, оставив три живых коридора для телег и шествия будущих помощников квину. Ричард остановился возле того края толпы, что находился от башни дальше всего. С этого места он прекрасно видел телеги с подношениями и, главное, тёмно-каштановую макушку Мэттью.
Вновь зазвучали металлические пластины. Вступительный перезвон раскатился над головами собравшихся негромко, но раскатисто, протяжно. За ним последовал второй, намного громче первого, после пластины зазвенели в третий раз и в четвёртый, без перерыва. Среди людей прошёлся последний шёпот, и на площадь опустилась благоговейная тишина.
На небольшую площадку, образовавшуюся возле входа в башню, вывели под руку сгорбленного старика. Никто не смотрел ему в глаза, проявляя уважение. Люди с раболепием склонили головы. Перед ними стоял стопятилетний старейшина. Ричард увидел седую бороду до пояса, глубокие корыта испещрённых морщинами щёк и почувствовал, как заколотилось от волнения сердце. Выждав некоторое время, старейшина заговорил. Речь громко повторял юноша, один из его учеников, ибо старик произносил слова слишком тихо.
— Дорогие друзья. Мы провожаем триста десятый год. Главное, что нас объединяет — осознание, что этот год мы прожили благодаря квину. Мы обязаны показать им наше уважение и покорность. Как там говорилось в древней легенде о рае... Как только человек появился на свет, он оказался перед выбором: жить счастливо, но в неволе, или быть свободным, но распрощаться со счастьем. Человек выбрал свободу и потом долго жалел об этом решении. Мы, современные люди, смогли опять попасть в рай, не в небесах — здесь, на Земле. Снова стали простодушны и невинны, когда преклонились перед Светоносными духами. И мы больше не поддадимся соблазнам и не забудем тех, кто нас оберегает.
Лицо старейшины то исчезало в темноте, то освещалось огненными всполохами.
Он замолчал, кивнул, разрешая начать церемонию прощания, и не без помощи ученика отошёл в сторону. Народ взял в руки деревянных птиц. Несколько юношей ударили в барабаны, а затем начали вводящую в некое подобие транса мелодию. По трём проходам одновременно двинулись повозки. Мужчины медленно везли нагруженные мешками с зерном, яблоками, дынями телеги. Селяне, дождавшись очереди, подходили к телегам и клали в них разукрашенных птиц — игрушки, которые, как могло показаться, были бесполезны, но на деле являлись главным подношением квину.
Ричарду тоже стоило положить птицу в телегу, он уже собирался это сделать, но в последний момент у него в груди что-то ёкнуло. Наставник развернулся и устремился к Мэттью, стараясь не привлекать внимания. На него всё же оборачивались, непонимающе провожали взглядами, но молчали, заговорить сейчас — тяжкий грех. Ричард подкрался к мальчику сзади и быстро сунул в открытую ладонь деревянную фигурку. Мэттью растерянно поглядел на бывшего воспитателя, а тот нервно начал указывать пальцем на подол рубахи, мол, спрячь скорее. И ученик быстро сообразил, завернул птицу в широкий рукав. После Ричард тихо и осторожно вернулся на прежнее место. Над площадью слышался только ровный рокот барабанов да скрип телег.
За повозками в центральный проход ступили семь избранных помощников квину. Процессия шествовала неспешно, гордо, Ричард увидел в числе будущих работников башни белокурого Джона, что шёл первым, справа от него — тридцатилетнюю женщину, когда-то живущую с ним на одной улице, слева — Мэттью. Девушки с золотыми обручами, стоящие по краям прохода между хранителями порядка, бросали из корзин под ноги избранным лепестки шиповника. Стоило только процессии дойти до середины прохода, на тропу вышло девять человек, друзей Джона. Мальчик приостановился, и каждый вышедший в знак прощания надел на него деревянные бусы. Так поочерёдно произошло и с другими избранными.
Люди подходили медленно, медленно вешали бусы, а потом так же медленно возвращались в строй. Спустя несколько долгих минут церемония прощания завершилась. Будущие помощники квину остановились возле башни. Барабаны стихли.
Три тысячи человек мгновенно упало на колени, сомкнув руки в безмолвной молитве. Толпу охватил благоговейный трепет. Так иногда бывает, когда, например, наползают тучи и ослепительные нити с грохотом пронзают их черноту, мир гремит, полыхает, или когда небо вдруг озаряют хвосты комет. Сейчас вместо грозы и комет народ восхищала иная сила. Внутри башни что-то щёлкнуло, заскрежетало, и свершилось чудо.
По чёрной стене словно прошла длинная ровная трещина, затем она стала увеличиваться, расширяться, чтобы образовать гигантский вход. Внутри виднелось серое помещение, за ним — ещё одна дверь. Мужчины толкнули повозки в раскрывшийся рот башни, а затем туда зашли помощники квину. Когда последний избранный, Мэттью, шагнул в темноту, двери начали закрываться.
Зазвенели металлические пластины, объявляя конец торжества. Люди не спешили подниматься с колен, долго ещё сидели на траве в полном молчании и долго молились. Ричард не знал, о чём просить Светоносных духов. Наверное, надо было пожелать, чтобы на селение больше не нападали дикари, всегда созревал хороший урожай, народ не отлынивал от работы и надобность в талонах отпала. Но он загадал, чтобы Мэттью на новом месте жил долго и спокойно.