Часть 14
— Тоби, как обычно, вовремя, — кареглазый закатил глаза, застегивая куртку до груди и наблюдая за тем, как Хоуп нервно пытается засунуть пуговку на плаще в нужную щель. Рыжие волосы были собраны в колосок, а густые ресницы бросали тени на щеки. Руки дрожали, а губы были плотно сжаты. Джастин вздохнул и, притянув девушку чуть ближе, аккуратно коснулся ее холодных пальцев, отстраняя, а затем застегивая каждую пуговку. Девушка благодарно кивнула и выглянула в окно, из которого было видно, как из машины выходил Тоби вместе с Джонни. — Поезжай с ним в больницу. Я спрячусь и выйду чуть позже. Не стоит ему видеть нас вдвоем, — тяжело вздохнув, Джастин огляделся, убедившись, что не оставил вещей, которые могли бы выдать его присутствие, и снова поглядел на Монтгомери, которая подняла на него голубые, растерянные глаза и, обдумав его слова, слегка поежилась. От ее взгляда задавило в груди, а из-за исходящего от нее холодка дрожали губы. Она была настолько поглощена собственными чувствами, что ему на секунду показалась, что вытянуть ее из этого омута он не сможет. У нее не хватит сил пересилить все то, что она испытывает сейчас.
— Ты его боишься? — ее вопрос был словно иголка, неожиданно, слишком резко впившаяся в его живот.
— Я не стану разрушать твою жизнь.
Его горячее дыхание обжигало ее лицо, а пухлые, сухие губы коснулись теплой щеки. Хоуп отвернула голову, слабо улыбнувшись, и прикрыла глаза, ощущая настолько окунающее тепло, что вылезать из него совершенно не хотелось.
Наоборот.
Хотелось чувствовать его. Хотелось жить им.
Хотелось ощущать так часто, как никогда раньше.
Его карие глаза улыбались. Они искрились прелестной искренностью и надеждой.
Надеждой, в которой она нуждалась, и надеждой, которую он мог ей предоставить.
Джастин скрылся на кухне, а Хоуп направилась к открывающейся двери, из-за которой появилось лицо сожалеющего Тоби. Он оглядел девушку и, не решившись сказать ни слова, просто шире открыл дверь, пропуская Монтгомери на улицу. Девушка подняла голову к небу и засунула охладевшие руки в глубокие карманы на черном плаще.
— Давай ключи, я закрою дом, — парень ласково провел рукой по ее плечу.
— Не стоит. Я попросила Миссис Хейл присмотреть за домом, — задумчиво коснувшись языком уголка губ, произнесла Монтгомери, направляясь к машине и, поняв, что стоит объясниться, обернулась. — Потеряла ключи, — отречено пожала плечами рыжеволосая и, открыв заднюю дверь машины Тоби, уселась в нее, ощущая, как тепло, исходящее от печки, касается ее кожи. Это не такое тепло. Это не его тепло.
Это не то тепло, в котором она нуждалась.
Джон сидел на пассажирском сидении и поглядывал в зеркало на отражение Хоуп, которая этого даже не замечала. Было совершенно не до подобной ерунды.
С каждым метром легкие сдавливало сильнее.
С каждой минутой она задыхалась все больше и больше.
Она снова ощущала ту боль.
Она не вслушивалась в вопросы, которые постоянно задавал Тоби по дороге в больницу, и, уж тем более, не отвечала на них. Она не смотрела на него и предпочитала, чтобы не смотрели на нее.
Девушка прижалась лбом к прохладному стеклу, прикрывая глаза и сжимая пальцы на плаще.
К этому чувству никогда не привыкнуть. Теряешь одного человека, но ощущения совершенно другие. Словно ты потерял их всех. Ты одна в этой лодке, ты одна в этом мире. От этого становилось холодно и пусто. И впервые эта пустота не приносила удовольствие. Впервые хотелось ощутить хоть что-то, кроме пронзающей боли, которая вырезает огромную дыру в твоем животе и прокрадывается внутрь, отравляя органы. Это было не ощутимо и ощутимо одновременно. Ты ощущаешь боль, но не ощущаешь движение.
Джон и Тоби разговаривали между собой, но Хоуп не стала слушать, о чем шла речь. Ее глаза были устало прикрыты. Руки сложены на животе, а голова откинута на сидение. Тоби постоянно поглядывал на нее и ощущал жгучее сожаление, отметив, что он впервые столкнулся с подобным чувством. Ему было наплевать на всех, кроме нее. Она была единственной, чьи чувства имели для него значение, и единственная, кто мог принести ему боль. Его не волнуют люди, его волнует только она одна. Он не переживает по поводу смерти Джесси, но он переживает по поводу того, что испытывает Хоуп, потому что этот мальчик с постоянной улыбкой на пухлом лице, с постоянно горящими игривыми глазами был все для них. И его потеря – огромный купол над головой.
— Хоуп!
Его вскрик поцарапал кожу.
— Что?
Хоуп сглотнула, растерянно взглянув на Тоби, который раздраженно провел рукой по волосам, крепко вцепившись руками в кожаный руль.
— Я зову тебя уже третий раз, — он вздохнул и отвернул голову, решив, что сейчас не подходящая ситуация для того, чтобы ее отчитывать.
— Извини, — равнодушно кинула рыжеволосая. — Что ты там спрашивал?
Джон ухмыльнулся.
Она могла поклясться, что он сделал это.
— С кем ты вчера вернулась домой? — его тон выводил. Так сильно, что она сжала руки в кулаки, плотно сжимая зубы настолько, что, казалось, они потрескаются. Он видел, в каком она дерьмовом состоянии и все равно допрашивал ее. Видел, что она не желает отвечать на его надоедающие вопросы, но все равно делал это. В груди печально заныло, и Хоуп поняла, что хочет побыть в одиночестве. Не хочет ехать ни в какую больницу, не хочет слышать рев Дафны и матери, не хочет видеть тело Джесси, не хочет...
Не хочет ощущать этого.
— Останови машину.
Слова машинально слетают с губ настолько холодно, что она вздрогнула от пронзающей ее вдруг ярости.
Совершенно неуместной. Совершенно непривычной.
Хочется рвать, хочется сказать какую-нибудь гадость, чтобы обидеть.
Хочется избавиться от этого груза, выплеснув его на других.
Она ощущала тяжесть, и от этого рвало грудную клетку. Скрежет в ушах не давал нормально сосредоточиться, а вмиг остановившаяся машина заставила ее вцепиться в ручку, находящуюся на двери, и сжать ее настолько крепко, что на руке оставались пятна. Она отчаянно глотала воздух, пытаясь дышать глубже, пытаясь успокоиться. Потому что сейчас эмоции правят ею. Они властвуют над ее телом, ее разумом, ее головой. Она не была отчаянно эмоциональной, она всегда была той, кто мог сдерживать свои эмоции. Но только не сейчас.
Сейчас хочется их выплеснуть.
Хочется ударить Тоби по лицу, потому что он раздражал.
Потому что все раздражали.
В этот момент ей пришлось признать — она слабая.
И его взгляд говорил о том же.
— Ты не выйдешь из нее, пока все мне не растолкуешь, — сложив руки на руле, уверенно произнес брюнет, покосившись на Джонни, который лишь кивнул, опустив голову.
— Двери открыл, — ее голос предательски дрогнул, а его губы исказились в яростной усмешке.
— Не дождешься. Мы едем в больницу, — хватило секунды для того, чтобы он потянул руку и повернул ключ, но не успел, потому что ее крик разорвал уши. Ее крик разорвал нервны.
— Не указывай мне, — всхлип вперемешку с фырканьем. — Выпусти меня.
И он выпустил.
Не хотел, но сделал это.
Понимал, что единственное, к чему приведет ее побег, — к беде, но позволил отпустить ее, потому что она права, он указывал, а на это у него прав не было. У него на нее полностью не было никаких прав.
Нервные клетки разрывало собственное напряжение, а холодный воздух, попадающий в машину из открытой двери, впивался в кожу. Зубы впивались в тонкие губы, а пальцы в руль. Ярость выходила наружу, и он мог поклясться, если бы не прохожие, он бы не минуты не ждал, и, помчавшись за ней, уничтожил, встряхнул, позволил вольность, сделал бы все, что угодно, чтобы привести ее в себя.
А она бежала. Не оглядываясь и постоянно спотыкаясь.
Джон иронично улыбнулся и, выйдя из машины, захлопнул открытую дверь и, усевшись обратно, взглянул на Тобиса, сидящего с опущенной головой, хватая ртом воздух, царапающий глотку.
— Я же говорил, — склонил голову на бок Джон, — она не врала, когда говорила тебе о Бибере.
Пауза.
— Поэтому ты можешь распускать сопли, наматывая их на кулак, — ухмыльнулся мужчина, складывая руки на колени, — или отомстить.
Его план шел своим чередом.
Тоби, Хоуп, Джастин — все они лишь куклы в руках кукловода.
Он контролировал каждый их шаг.
Он контролировал их разум.
Вот только он понятия не имел, что появится человек, который поставит крест, как на его игре, так и на его планах.
***
Засунув ключи в карман джинс, Джастин вздохнул и, войдя в здание, ощутил приторный запах больничных медикаментов. Появилось дикое желание заткнуть нос или убраться отсюда, от греха подальше. Врачи и медсестра в белых халатах бегали из стороны в сторону, торопясь, держа в руках различные документы или те же лекарства. Он постоянно оглядывался, желая наткнуться на знакомое лицо, потому что больница огромная, и он понятие не имел, где искать Дафну, Хоуп, Анну и Диану. Обветренные губы постоянно щипали, вызывая острое желание их облизнуть. Руки сжимались в кулаки, отчего ярость, перемешанная с сожалением, так и давила на грудную клетку. Разрывала ее на мелкие куски, оставляя лишь литры крови. Это было самое отвратительное чувство. Он ведь даже не видел ни разу этого мальчика, но все равно ощущал, как отчаянье рвалось наружу, норовя затопить всю больницу.
Он нашел их почти через десять минут. Увидел Джорджа, стоящего около аппарата с кофе, а на стену опирался Джон. Прошло столько лет, а его наглая физиономия по-прежнему осталась наглой. Тяжело вздохнув, кареглазый засунул руки в карманы и, медленной походкой добравшись до Тоби, который презрительно оглядел Джастина, и покосившись на ухмыляющегося Джона, поприветствовал его обычным кивком.
— Где Дафна? — сухо спросил Джастин, оперевшись одной рукой о металлический аппарат, не скрывая отвращенного, ненавистного, усталого взгляда в сторону Тоби. Он ощущал собственной спиной наглую, насмешливую ухмылку Джона, но не обращал внимание. Сейчас не место играть в его глупые игры, а его вечная ненависть точно сведет его к гребанной могиле. Он был неприятным человеком. Слишком омерзительным. От таких Джастин предпочитал держаться как можно дальше.
— Она у врача, — так же сухо произнес Джордж, делая глоток черного кофе, и облизал нижнюю губу, стирая капли. — В двести двадцать шестой палате, — брюнет взглядом указал в конец коридора, и Джастин лишь благодарно кивнул, из-под лба посмотрев на Джонни, и направился вперед, кожей ощущая ненавистный взгляд. Пару шагов — и он стоит прямо напротив нужной двери. Один шаг — и он рядом. В груди неприятно тянуло, а легкие, казалось, сдавило так, что функция поступления воздуха прекратилась. Грудь тяжело поднималась и так же тяжело опускалась. Тяжелые веки упали на глаза, а протяжный выдох слетел с пухлых губ. Коснувшись рукой ручки двери, парень открыл ее, оказавшись в полупустой комнате, где кроме двух кроватей, одного стола и сидящего, всхлипывающего тела на полу ничего не было. Дафна сидела впритык к стене, поджав под себя колени, пытаясь ладошкой сдержать рвущиеся наружу рыдания. Светлые волосы были растрепанны, а одежда помята. Ее бежевый пиджак валялся на полу вместе с ключами и сотовым телефоном. Она сильно сдавливала колени и сжимала пальцы на руках, пытаясь ощутить физическую боль чуть ближе, чуть плотнее, нежели моральную, которая рвала ее настолько, что живого места не оставалось.
Джастин сначала опешил, а затем, наплевав на все, сорвался с места, садясь рядом с ней и аккуратно притягивая беспомощное, измученное, вздрагивающее тело к своей груди. Зарываясь лицом в мягкие волосы, касаясь губами висков, щек. Стирая катящиеся, соленые слезы, остро ощущая их на собственном языке. Подтягивает ее ближе и расслабляется, когда она убирает руки со своего лица и испуганными голубыми, полными слез глазами всматривается в Джастина. Сначала не понимает. Сначала ощущает страх, а затем рыдает навзрыд. Обнимает его за шею, вталкиваясь в его тело настолько отчаянно, настолько безнадежно, что он ощущает, как на глаза наворачиваются слезы. Она словно передает свои эмоции ему. И он не против. Он мог сделать все, что угодно, лишь бы хоть немного отнять у нее боли, чтобы хоть немного дать ей отдохнуть от этой нагрузки. От этой потери. Люди не выдерживают и одной, а она перенесла целых две. Это удар.
Настолько сильный, что мало кому удалось от него выжить.
Она ничего не говорила, лишь плакала.
Он никогда не видел, чтобы люди так плакали. Что задыхались от собственных слов, что голос пропадал от ночных криков, что кожа становилась настолько холодной, что после переполненных эмоций ты ощущаешь, как медленно остываешь, идешь ко дну и, кажется, в один момент тонешь.
На секунду она попыталась что-то спросить, но начала заикаться, так ничего и не сказав. Джастин не настаивал, он лишь тяжело дышал, откинувшись на стену и обнимая Ричардс.
Когда через двадцать минут после прихода Джастина в палату зашел врач, Джастин помог ему вколоть Дафне успокоительное и уложить ее на кровать.
Врач сказал: «Попытка самоубийства».
Врач сказал: «Направление в психиатрическую больницу».
От этих слов заломило кости.
От этих слов становилось душно.
Сидя в коридоре на небольшом коричневом диване, Джастин наблюдал, как Диана отчаянно пытается напоить Миссис Монтгомери успокоительным, но ничего не выходит, и она сама взрывается. Словно готова биться головой о стену. От беспомощности и безысходности.
Он пообещал помочь подготовиться к похоронам.
Он пообещал привести нужные вещи для ребенка. Заказать гроб, заказать памятник.
И, как только он подумал о том, что стоит попросить Хоуп съездить с ним, потому что он понятие не имел, как происходит этот процесс, то понял, что ни разу ее не видел. Все были здесь, кроме нее. И от этой мысли беспокойство захлестнуло его настолько глубоко, что в глазах потемнело.
— Диана, где Хоуп? — его хриплый голос нарушил напряженную тишину, заставляя брюнетку повернуться к нему и тяжело вздохнуть.
— Она еще не приезжала, — тихо пробормотала Бишоп. — Навести ее, Джастин, я волнуюсь, — прикусив нижнюю губу и прижимая к себе Анну, попросила темноволосая, устало прикрывая глаза.