3
Дамиано смотрит на Томаса и с большой удивительностью и какой-то странной щемящей теплотой, отмечает для себя, что тот похож на маленького щенка, серьезно, - теплый, немножко кудрявый и с такими наивными, но грустными глазками, о котором непременно хочется заботиться.
Блять.
— Я знаю, ты устал, плохо себя чувствуешь и совсем не спишь, но может всё-таки попробуешь вздремнуть? - торопится пробормотать, и не дождавшись ответа тянет того за руку, сажая рядом на кровать. Заглядывает в лицо, тормошит, невзначай скользнув рукой по холодной щеке Раджи. - Давай.
Давид садится на кровать, раскидывая руки и ноги во всю длину. Томас прикусывает губу, от чувства скорее нарушения собственной субардинации, нежели чем от смущения. Алло, личное пространство, вы где? Перезвоните позднее, линия абонента занята мистером Дамиано.
Хлопает рядом с собой, мол, места хватит обоим. Ничего, что кровать односпальная, скрипучая и прогибается пиздец как под весом обоих. Очень удобно, да.
- И после этого, говоришь, что ты не ведёшь себя порой немного по-гейски, м? - Томас смешно фыркает, закатывая глаза, и опускает ресницы в молчаливом воодушевлении. Такой возможности можно только позавидовать. Где-то в могиле перевернулась сотня поклонниц Дамиано, пока тот хохочет, запрокидывая голову на плечо Раджи, который это естественно замечает. Он вообще заметил, что парень довольно тактильный и манипулятивный одновременно , мимолетные касания, поглаживания, причём не придаёт им большое значение - лишь формальный жест проявления дружелюбия и снисхождения. Томас невольно завидует самому себе.
Нет, он мне точно не нравится.
Эта мысль проскальзывает в подсознании Раджи быстрее, чем сквозняк, оставляющий мурашки после себя на коже позвоночника, заставляя вздрогнуть.
Зеленоглазый решается, (ломается) ещё пару минут, прежде чем впасть в объятия преколдесного Дамиано...И сразу же окатывает аромат духов , мяты и сигарет, где-то в районе черепной коробки, когда сигнал доходит до Томаса эти все побочные эффекты лежания рядом с парнем - начинают сводить сознание с ума. Разворачиваться к Давиду было чудовищной ошибкой, под номером два.
Рельефные черты лица, напоминающие древнегреческого Бога, пепельные ресницы и кадык, что скачет туда-сюда, шумное сглатывание. Так долго не сможет продержаться. Сердце выламывает грудную клетку и будто выталкивает рёбра прочь, Томас чувствует себя придурковатой маленькой девочкой.
Но быстро смахивает эти глупости на отстатки алкоголя в организме.
- Любуешься?
- Разве что немного, - Томас говорит это очень тихо, почти глухо, без насмешки и иронии, а с неким сочувствием.
Повелся.
Мысли обрываются, как будто кто-то выключил звук, щелкнул рубильником и обесточил весь мир, а не только ебаное общежитие. Так тихо не бывает даже в гробу. Так, что собственных мыслей не слышно. Будто их нет, вымыло тем самым цунами, прожгла лава, обрушилась лавина.
- Дергаешься так, будто в штаны нассал. - массивная ладонь Дамиано накрывает поверх талии Томаса, обвивая ее и неосознанно притягивая его к себе. Красивый, зараза. Как дьявол, подчиняющий взглядом душу и пронизывающий её, как остриём меча прямо в сердце. Очерченный профиль. Острые скулы, о них хочется порезать палец, губы, которые хочется сминать, подчинять, кусать до крови. Чувствовать, как они расслабляются и размыкаются, поддаваясь, запускать язык прямо в глотку, скользнуть им прямо по кромке зубов. А еще волосы, что за последние пару месяцев чутка отросли, и закручиваются, как у девчонки. В них, наверное, удобно запускать пальцы, а потом тянуть чуть вниз.
Раджи ловит его взгляд на своих губах, ему кажется даже немного зачарованно, пока тот в свою очередь мысленно благодарит Бога, в которого не верит, что тот не умеет читать мысли.
- Ложь.
И вправду.
Дамиано старательно (он так думает) делает вид, мол не замечает, как быстро Томас скользит языком по нижней бледно-розовой губе, которая наверняка — сухая и чуть шершавая. Зализывает незаметные взгляду трещинки. Давид был бы не против помочь ему с этим. А еще он пахнет, каштанами, хвоей, марципанами и зубной пастой после рвоты.
Давид не хочет признаваться не столько Томасу, сколько самому себе, что находит его до боли привлекательным.
Может ли он ответить себе на вопрос, почему лежит в одной постели с парнем?
Даже не другом?
Причина не в инсомнии Томаса и даже не в человечески-задорном любопытстве, которым тот страдает с детства.
Кончики черных, так забавно загнутых ресниц Дамиано подрагивают, и губы приоткрываются, втягивая воздух.
Вот это я попал.