Глава 1
Весна, 2003 год.
Акане с трудом открывает глаза.
В голове сплошной туман, приходится сосредоточиться изо всех сил, чтобы разобраться в окружающих звуках и картинках. Легкий запах медицинского раствора, противное потрескивание приборов и холодное искусственное освещение явно свидетельствовали о том, что она находилась в больнице.
Во рту сухо, как в пустыне. Акане еле смогла разлепить слипшиеся губы, но сил, чтобы позвать кого-нибудь, не остается. Мысли неистово путаются, в голове творится беспорядок — вспомнить события, приведшие к больничной койке, она не может, как бы не напрягала память.
Акане слегка ерзает на кровати и с облегчением отмечает, что чувствует все конечности, хоть и двигались руки и ноги с трудом: мышцы будто бы превратились в мягкую и неподатливую вату.
Послышался скрип открывающейся двери, шаги в ее сторону и удивленный возглас.
— Вы очнулись!
Над ее кроватью склоняется девушка в униформе с длинными, выкрашенными в блонд, волосами, которые были собраны забавной бархатной резинкой. Такие Акане в последний раз видела в период своего детства.
— Воды, — выдавливает из себя Акане. Голос звучит противно и напоминает скрежет лезвия. Говорить сложно: язык еле шевелится, будто прилип к нёбу.
Медсестра воды не дает, а только промокает ее губы влажной тряпкой, качая головой.
— Без распоряжения доктора я не могу дать Вам воды.
Акане все же исхитряется высунуть язык и прикоснуться к прохладной тряпочке, чтобы хоть как-то утолить донимавшую жажду.
— Я сейчас позову доктора, — говорит медсестра и поспешно выбегает из палаты.
Лежа на спине, Акане может видеть только белый потолок с небольшими трещинами и предаваться догадкам насчет палаты, времени суток или собственного состояния. По ее ощущениям, помимо больного горла, все было в порядке: она могла слышать, видеть, осязать, двигаться (с трудом), мыслить. Так что, складывалось все вроде неплохо.
Снова открывается дверь, противно скрипят чьи-то туфли по полу и вот, над девушкой склоняется мужчина в белом халате с поблескивающими глазами из-под очков.
Он пристально вглядывается в ее лицо.
— Добрый день, Акане-сан!
«Все же день», — думает Акане. Она ограничивается легким приветственным кивком.
Медсестра помогает ей привстать и удобно устроиться на подушках, чтобы Акане смогла видеть доктора, а ему не приходилось вести беседу согнувшись пополам. Она пробегается взглядом по палате: небольшая, без окон, выходящих на улицу, но с прозрачной перегородкой. Сквозь нее Акане может видеть людей — персонал и посетителей больницы — который снуют туда-сюда мимо нее.
— Вы помните, что произошло с Вами? — спрашивает доктор.
Акане качает головой. Туман из памяти не развеялся, а только плотнее сгустился, блокируя воспоминания.
— Я постараюсь Вам все объяснить. — Доктор вздыхает, будто готовясь к тяжелому рассказу. И у Акане внутри все сжимается от неясного беспокойства. — В Вашем доме случился взрыв газа. Вы пострадали больше всех и долгое время находились в коме, практически полгода.
Слова доктора эхом отозвались у нее в голове. Полгода! Это же шесть месяцев.
Количество встреч, мероприятий и отчетов, которые она пропустила, складывались в ужасающую цифру. Хотелось застонать от бессилия и побиться головой об один из аппаратов.
— Ваши родные практически не пострадали, — продолжает доктор. Занятая мысленным подсчетом возможных убытков, Акане пропускает его слова мимо себя. — Ваши родители полностью здоровы, но вот брат получил ожог вокруг глаза.
Слова доктора наконец достигают ее. Акане с непониманием смотрит на него. Какой еще брат?
— Не волнуйтесь. С ним все в порядке, глаз не пострадал и полностью функционирует, — принимается утешать доктор, неправильно истолковав ее замешательство.
Акане сильнее хмурится.
— Брат? — хрипит Акане с трудом.
— Да, ваш младший брат, — кивает доктор, внимательнее вглядываясь в нее. — Вы его не помните, верно?
Но помнить было некого. Акане была единственным ребенком в семье, а ее родители, упомянутые доктором ранее, давно умерли. Акане передернула плечами от неприятных воспоминаний о родителях — манипулятивная мать и отец-альфонс, настраивающие дочь друг против друга.
— Акане-сан, — отвлекает ее доктор от размышлений. — Мы поговорим с Вами еще, когда вы окончательно восстановитесь. Сейчас Вам не следует думать о произошедшем, это только навредит.
С этими словами он покидает палату, а медсестра остается: проверяет показания приборов, удовлетворительно кивает им и застывает, неуверенно посматривая на Акане. Девушка топчется на месте, а потом подходит ближе и говорит тихим, заговорщическим голосом:
— Вы удивительно быстро восстановились, Акане-сан. Даже рубцов не осталось! Мы все удивлены такой скоростью регенерации, а то, что вы очнулись — чудо!
Слова медсестры вызывают у Акане сильный приступ тревоги, перекрывший даже ее недоумение насчет слов доктора о семье и брате. Неужели все было настолько ужасно, раз возникали сомнения насчет ее выздоровления?
— Даже директор больницы удивился. Он специально приехал, чтобы посмотреть на Вас, — тараторит девушка.
Мысль о том, что на нее, словно на зверюшку из зоопарка, приезжали смотреть непонятные люди, не сильно утешает, да и прозрачная перегородка теперь напоминает ей стекло вольера. Мрачные мысли угнетали, а болтовня медсестры раздражала Акане.
— Это запрещено, но... — Медсестра вытаскивает из кармана небольшое зеркальце. — не хотите взглянуть на себя?
Акане кивает с надеждой, что рубцов, о которых обмолвилась медсестра, действительно не осталось. Она никогда не была красавицей в классическом представлении, но лишиться даже той крупицы привлекательности, которой она обладала, сродни жестокой пощечины от Судьбы.
Только вот зеркало отражало не ее, а девочку лет пятнадцати с круглым личиком, созданное для беззаботного смеха, но сейчас отягощенное грустью. Рот у девочки приоткрыт в немом изумлении, словно она увидела, что-то удивительно прекрасное или невообразимо уродливое. Глаза у нее красивого светло-голубого оттенка, будто летнее небо, однако сейчас в них светится черная горечь — результат усталости и изнеможения.
— Волосы у Вас быстро отрастут, Акане-сан, — говорит ей медсестра, улыбаясь. Акане невольно поднимает взгляд на голову с небольшим светлым пушком.
Акане хмурит брови — девочка из зеркала повторяет. Акане моргает — девочка делает то же самое.
Догадка, поселившаяся в голове, была до ужаса абсурдной и нелепой.
Путешествие во времени и пространстве, перемещение души, попадание в другой мир и в другое тело — Акане с этим знакома только по тем немногим фантастическим фильмам, которые смотрела. На экране все это выглядело красиво, заманчиво и правдоподобно, но ее ситуация казалась полной нелепицей.
— С Вами все хорошо? — забеспокоилась медсестра, наблюдая, как лицо Акане бледнеет.
Акане машинально кивает.
Медсестра убирает зеркало и оставляет ее, напоследок дав распоряжение поспать, чтобы восстановить силы. Если она и говорила, что-то еще, то Акане не слушала — в голове прокручивала сотни догадок и теорий относительно своего положения.
Оставшись в одиночестве, Акане напрягается и пробует вытащить руку из-под одеяла. Попытка оказывается довольно болезненной — руку будто пронзили сотни мелких иголок, однако ей все же удалось это сделать спустя время.
К руке присоединены трубки, идущие от писклявых аппаратов, но ни они интересовали Акане. Она сосредоточенно рассматривает маленькую ладошку с длинными тонкими пальцами, запястье с выступающей косточкой и синеватыми венами. Это была рука подростка, недавно вышедшего из детского периода, а не взрослой женщины, которой она является. Или уже являлась. Ее постепенно настигает осознание — она застряла в чужом теле. В теле подростка.
Акане с удивительным спокойствием принимает этот факт. Собственная отрешенность поражает ее больше, чем мысли о том, что она оказалась в чужом теле. Однако спокойствие было ложным, подобно затишью, предвестника бури.
Резкий звук, словно кто-то врезался в стену, насильно выдергивает девушку из раздумий.
В коридоре, напротив ее палаты, прижавшись лицами к прозрачной перегородке, стоят двое мальчишек и таращатся на нее. Их губы в унисон шевелятся, складываясь в имя: Акане.
«Младший брат», — вспоминает Акане слова доктора, глядя на одного из мальчишек. На вид ему было около тринадцати, щуплый и с неровным шрамом от ожога, пересекающем правую часть его лица. Сходство между Акане и ее младшим братом выискать не приходилось — она будто снова смотрелась в зеркало, настолько они были похожи.
Он неотрывно следит за ней сквозь стекло, глотая непрошеные слезы. От его рыданий и взгляда, полного пылкой преданности и любви, ее начинает мутить. Но хуже всего ей было от взглядов второго — темноволосого мальчишки. Количество затаенной нежности и чистой любви в его глазах рвет ее душу на части, и Акане отворачивается от них — не в силах терпеть это.
Её обуревает такая агрессия и злость. Хочется кинуться и закричать на них, чтобы прекратили так на нее смотреть. Она не их сестра! Она им никто! Видеть на их лицах любовь, предназначенную совершенно не ей, противно до тошноты.
Мальчишки скребутся в стекло, словно брошенные щенки. Они зовут ее, эхо их голосов было слышно даже сквозь стенку, но, слава Ками, разобрать их скулеж Акане не может, да и не особо хочет. Акане демонстративно прикрывает глаза и старается отвлечься от их образов, засевших в мыслях.
Но тут в голове что-то щелкает. Словно молния, ее прорезает узнавание.
Она резко поворачивается в сторону мальчишек. Оба кажутся смутно знакомыми, но ухватиться за мысленный образ Акане не успевает — он ускользает и растворяется.
К светловолосому мальчику подходит ее медсестра и шепчет ему что-то на ухо. Акане очень сильно надеется, что сейчас их выгонять из больницы. Ее ожидания рассыпаются в следующую же секунду.
Набрав побольше воздуха, мальчишка орет так, что у Акане невольно закладывает уши.
— Это я! — кричит мальчик, чтобы она наверняка услышала. — Я! Твой брат! Сейшу! Инуи Сейшу!
— А я... — подхватывает его друг, крича втрое сильнее. — Я Коко, Акане! Хаджиме Коконой.
Они оба преисполнены такой верой и надеждой, что Акане может пощупать ее, стоит только протянуть руку.
Их имена эхом отдаются в сознании Акане, а ранее ускользающий образ снова появляется на горизонте. Лица мальчишек накладываются на их более взрослые версии со страниц манги.
Оборудование, фиксирующее ее показания, постепенно начинает пищать сильнее, пока не заходится в оглушающем вое, вторя безумному смеху Акане. Дурман ложного спокойствия улетучился: его сменила накатывающая волнами истерика.
Ее накрывает такая бешеная волна смеха, что она не в силах остановиться, даже когда чувствует металлический привкус крови во рту. Ее смех отвратительный, режущий по слуху, и отталкивающий.
В палату забегает медсестра и быстро подкручивает что-то в аппаратах. Она с диким ужасом смотрит на девушку, но Акане все равно — пускай пялиться сколько влезет, как и эти детишки.
Ее смех постепенно сменяется редкими хриплыми смешками, а на тело накатывает приятная нега, склоняя ко сну.
«Я Акане. Акане Инуи из гребаной манги», — ужасная реальность настигает ее прежде, чем она погружается в сон.