***
Я смотрел на Вали, не отводя глаз. Крик застрял в глотке, я бессильно скрипнул зубами, наблюдая, как волк, недавно бывший моим сыном, рвёт на куски своего брата. На самом деле, они имели право так поступить, если бы всё и началось с Бальдра. Но всё началось с Фенрира, которого они обманом заковали в нерушимые цепи... Должен же я был мстить, в конце концов!
Нарви никогда не был трусом. Не пытался отбиться, не вскрикнул. Я мог бы им гордиться, но теперь это уже не важно. Вали поднимает окровавленную морду, коротко, гортанно воет и срывается с места, прочь, глубже в пещеры. Я отвожу взгляд от кровавого месива, смотрю на Одина.
Старик выглядит до того уверенно и воинственно, что хочется залиться визгливым безумным криком, да вцепиться ногтями в зрячий глаз. Но за моей спиной стоит быкообразный Тор и я ограничиваюсь ядовитой улыбкой.
- Вот мы и рассчитались, братец. Спасибо тебе, - мой голос вибрирует, отражаемый каменными стенами, я замолкаю слишком резко, задыхаясь от кома в горле.
Один смотрит на меня, его влажный глаз блестит от сожаления. Конечно, он стольким мне обязан, жаль убивать, поди. А потом я вижу, как Хеймдалль и Тюр подходят к останкам Нарви, как выбирают ещё теплые кишки. Тор толкает меня к ним, я едва не падаю на камни.
- Ты заслужил, Локи, - нарушает тягостное молчание Один. Лучше бы он вовсе онемел. - За Бальдра, за нашу поруганную честь, за прошлые проделки... Мы тебя не убьëм. Но оставлять тебя на свободе небезопасно.
- Надеюсь, Фригга отомстит тебе за все измены, старый козёл, - я не оборачиваюсь к нему, протягивая руки Хеймдаллю и лучезарно улыбаясь. На языке чувствуется гнилостная горечь.
Будут они все прокляты.
Они привязали меня кишками Нарви к камню (бьюсь об заклад, они нашли самый острый в округе). Один заговорил путы и они стали прочнее любых других. На этом они ушли, мне показалось, все.
- Ты же не думаешь, что это всё, да? - спрашивает Скади с совершенно неподходящей интонацией. - У меня есть ещё личный подарок, Плут.
Я не пытаюсь шевелиться. Если она меня убьёт, что ж, едва ли будет хуже. Но вместо этого Скади протягивает мне змею. Паскудное создание принюхивается трепещущим языком, а потом оглушительно шипит, когда Скади поднимает её к потолку прямо над моим лицом и пригвождает к месту ножом. Змея неистово извивается и роняет капли яда...
Я не успеваю, не могу отвернуться. И тут же боль от капель яда разливается по коже, выжигает глаза, ослепляя. Тщетно стараясь вывернуться из оков, я выгибаюсь и тут же получаю новую порцию яда. Кажется, Скади смеётся, прежде чем уйти, но я не слышу - уши забивает мой собственный хриплый крик.
***
Время здесь нелинейно, да и я не могу перечесть дни, проведённые в заточении... Змея мерно плюётся ядом, продлевая агонию. Впрочем, я уже сорвал голос и почти ослеп, хуже не станет. Иногда я думаю о Фенрире, об остальных своих отпрысках... Нет, я не стал сентиментальнее, но без меня они все беззащитны, а в Асгарде их никогда не жаловали.
Перед глазами вспыхивает яркий свет, ослепляет и больше я не вижу вообще ничего. Если стану незрячим навсегда, то, клянусь, Одина я достану, даже будучи в Хельхейме... Злость бьёт в голову, откатывается, отдаваясь слабостью. Я, Локи, сын Фарбаути, падший ас, ни на что больше не годен.
***
Яд снова попадает в глаза, я беззвучно вою и вдруг проваливаюсь куда-то вниз, в ещё более чёрную тьму. Моя ужасная дочь тянет ко мне руки, её мертвый глаз смотрит на меня строго, как когда-то смотрел живой глаз Одина.
- Ещё рано, - я с шипением отпрянул от прикосновения Хель, обжегшего меня холодом. - Я отомщу.
***
Кажется, змея устала и дала мне небольшую передышку. Я жив? Для такого беспомощного куска падали, каким сейчас стал я, даже это не имеет значения.
Думаю о своей утраченной славе, о сыне, убитом на моих глазах... О Фенри, который также закован сейчас в кандалы... Пытаюсь дотянуться своей мыслью до него, но истончившаяся нить между нами распадается даже от мысленного касания. Всё меркнет.
***
Я снова выныриваю откуда-то из глубин на поверхность, резко вдыхаю. Ободранное криком горло саднит, лицо пылает от яда, но... Но боль притупилась. А ещё я чувствую, что кто-то пришёл. Один? Чтобы поглумиться? Или чтобы освободить? Дёргаюсь безрезультатно в путах, слепо вглядываюсь вникуда.
- Брат? - еле слышно, но даже от попытки заговорить глотка будто наполняется песком.
- Нет, это я, - отвечает Сигюн, с обычной для неё покорностью и осторожной лаской.
Быть этого не может! Я заставляю себя раскрыть слезящиеся глаза и щурюсь, ища жену взглядом. Она стоит прямо надо мной и... собирает яд руками?! Последнее, что я вижу, прежде чем зрение ослабнет - змея плюётся ядом, реагируя на моё движение, а Сигюн вздрагивает от боли. Уже закрыв глаза, стараясь отвернуться, я выцеживаю сквозь зубы:
- Уходи.
По обожжённым ядом щекам текут слезы, причиняя уже не такую острую боль. Я вздрагиваю, насколько позволяет привязь. Холодно, пусто.
- Сигюн, прошу тебя...
Она коротко целует меня, прерывая.
- Ты уйдёшь отсюда вместе со мной, - произносит она и я бессильно повисаю на своих оковах.
Я не стою её глупой жертвы, её несносной любви. Змея снова плюёт ядом и боль Сигюн удушливо-постыдной волной накрывает меня, да так, что я сам вскрикиваю.
- Брось! - я действительно зол, я рвусь к ней, бессмысленно стараясь оттолкнуть. - Убери руки!
Она не отвечает, а через какое-то время я осознаю, что мы оба рыдаем.
***
Не знаю, сколько дней минуло. Постепенно вернулось зрение, затянулись следы жгучей отравы на лице... А с рук Сигюн яд стекал вперемешку с кровью. Я бы сделал вид, что не вижу, я бы не заметил её бледное, измождённое лицо, если бы не испытал эту мерзость на себе...
Мы почти не разговариваем. Она меня любит, поэтому пришла сюда. Я ей благодарен, поэтому стараюсь высвободиться. Но наш сын мёртв и (я говорю это вынужденно) виноват в этом по большей части я сам. Нам не о чем говорить.
***
Сигюн едва не падает, выливая яд себе под ноги. Её ладони превратились в сплошную язву, но она упрямо подставляет их змее. Я не выдерживаю, с безумным рыком дёргаюсь, собрав все силы. Первое мгновение оковы остаются на месте, но тут же лопаются, будто бы с неохотой, и я лечу на каменный пол, чудом не падая навзничь в лужу яда. Сигюн подставляет мне плечо, и мне удаётся встать, держась за неё.
Я касаюсь пальцами своего лица, теперь уже обезображенного окончательно - помимо шрамов у рта добавились следы от потёков яда на лбу и щеках. Какая разница... Я хочу что-нибудь сказать ей, но вместо этого со вздохом опираюсь о стену и бреду к выходу.
Мы оба знаем, что я иду к Ангборде. Сигюн не окликает меня.