Глава 21
Но едва вышла в коридор, сейр плимкнул входящим. Достав диск, активировала и прочла «радостную» новость от полковника Стейтона: «На базе пожар».
Не сдержавшись, язвительно поинтересовалась:
«Горят моя комната и лаборатория?»
«А откуда вы знаете?» – не менее язвительно спросил Стейтон.
«А я догадливая, полковник».
«Искренне рад за вас».
Тварь!
В стену ударила, не сдержавшись, сбивая костяшки в кровь, вымещая ярость, которая рвала изнутри диким зверем. Ударила снова. И снова. И только когда боль в руке пересилила ту, что кромсала мое сердце, я остановилась, прижавшись лбом к холодному камню и отчаянно сдерживая желание завыть.
Мне оказалось неимоверно сложно работать одной.
Не хватало Слепого на связи, или Полудохлого, готового всегда поддержать, не хватало команды, не хватало уверенности в своих действиях, не хватало уверенности в себе. Не хватало… много чего не хватало. Это проблем было в избытке, а всего остального имелся жесткий глобальный недостаток.
– Успокоилась? – прозвучал насмешливо-ледяной голос как обычно беззвучно подкравшегося ко мне Кима.
– Уйди, – практически простонала.
Потому что за стоном скрывался вой отчаяния.
– На хрен? – Я ощутила тепло его тела, волосы на виске шевельнулись от его дыхания.
Еще никогда в жизни я не чувствовала себя настолько одинокой. Впереди стена, а позади прорва всей необъятной разрастающейся с каждой секундой вселенной, глухая, бесконечная, все пожирающая прорва.
Но его движение, всего шаг, и я начинаю чувствовать себя одиноким потерянным винтиком, которого неотвратимо влечет к магниту. Мне интересно, знал ли об этом Ким? О том, что способен менять все вокруг одним своим присутствием. О том, что его тепло согревает даже изорванное в клочья сердце, о том, что… я ненавижу его всей своей вывернутой наизнанку душой, но… мир без него я боюсь, ненавижу больше.
– Улетай, пожалуйста. – Глухая, бесполезная, ненужная ни ему, ни мне просьба.
И я внутренне сжалась, ожидая его насмешки, его удара в ответ, его колкости, его острых, как бритва, слов.
Но вместо этого очень тихое:
– Я рядом.
Слезы соскользнули с ресниц, и я запрокинула голову привычным жестом, в попытке сдержать эмоции.
Не рассчитала.
Нашу разницу в росте. И сейчас, когда я откинула голову назад, он увидел все – и мои слезы, и мою слабость. Отвернулась мгновенно. И вздрогнула, когда он обнял. Просто обнял, обеими руками, и рывком прижал к себе. И необъятная неизмеримая Вселенная исчезла, вся глубина космоса растаяла как дым, сгинула, испарилась… перестала иметь значение. Абсолютно все перестало иметь значение. Всё…
Кроме тепла его тела, его рук, сжимающих меня, его губ на моей щеке и его тихого:
– Я с тобой.
Несколько секунд абсолютного счастья… Такого тихого, каким бывает только счастье… Безумное, согревающее, раздирающее все грани разумного счастье…
И бьющееся пульсом осознание того, что эти секунды и есть все мое счастье. Только секунды, так стремительно утекающие, как вода горного ручья сквозь пальцы… И казалось бы, вот оно счастье, только руку протяни… но его нет!
– Улетай, – уже даже не просьба, уже молитва.
Усмешка и усталое:
– Глупо было бы на это рассчитывать.
Счастье рухнуло вниз и разлетелось острыми осколками.
И вот его уже нет, а осколки… их тьма, и они впиваются все глубже. Больно. Грустно. Безысходно. Потому что выход… его нет.
Просто нет.
– И сколько император Изаму обещал за меня?
– Мм-м, – Ви провел носом по шее, всего лишь одно движение, а по телу сотни мурашек и дрожь в ногах, – интересный вопрос. Обычно его задают шлюхи.
– Руки убрал! – прошипела я.
Он лишь прижал к себе сильнее и очень тихо, так что заставлял меня ловить каждый звук, напряженно вслушиваясь в его голос, прошептал:
– Джен, маленький глупый мотылек, летящий на огонь и не понимающий, что ты не мотылек – ты бриллиант. Ослепительный сверкающий бриллиант, преломивший свет фонаря, отразивший его сотней искрящихся лучей, раскрасивший сумрак моей жизни в яркие, ранящие, вспарывающие душу цвета и краски. Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! Как же сильно я ненавижу тебя, Джен…
А руки сжимают сильнее, до боли, до невозможности вдохнуть, до понимания – я не хочу дышать без него.
– Сколько, Ви? – Я боролась с безумным желанием убрать ладони со стены и прикоснуться к его стиснувшим меня рукам.
– Это неверный вопрос, Джен. – Его теплое дыхание у моего виска, скользящее касание губами по очертанию уха и уже почти неслышное: – Не «сколько», а «что».
И Вселенная взрывается пульсирующим осознанием реальности!
Не «сколько», а «что»…
Я развернулась в кольце его рук, вырываясь из объятий, прижимаясь спиной к холодному камню стены, и взглянула в темные глаза монстра, чтобы прочесть свой приговор.
Приговор, о котором могла бы догадаться и раньше, – на Ятори абсолютная монархия.
«Джен, маленький глупый мотылек, летящий на огонь и не понимающий, что ты не мотылек – ты бриллиант».
Абсолютная монархия – это абсолютная власть императора, соответственно, приговор или помилование по его слову…
Не «сколько», а «что»…
В чем же я просчиталась? Где допустила ошибку? Почему?.. Как?! И за что мне это… Это безумное желание обнять его, прижаться к нему всем телом и никогда не отпускать… никогда… дыша возможностью быть рядом и понимая… что возможности не будет.
– И что на кону, Ви? – едва слышно спросила я, уже зная ответ.
Зная. Осознавая его мгновенно заострившимися чертами лица моего монстра, чувствуя, как замерло его сердце, и понимая, что услышу:
– Мой клан.
Джен, маленький глупый мотылек, летящий на огонь… Я не учла, что Сокджин тоже был Ким. Не учла. Не подумала. Не осознала… Император Изаму сделал это за меня. Один Ким присылает на помощь другому Ким своего мотылька. Кто виновен в том, что мотылек попался на глаза императору? Ким. Потрясающая логика, убийственный провал, жуткое осознание того, что я действительно недооценила себя и свое влияние на императора.
Просто не подумала…
Единственное, что я брала в расчет, – жизнь Ви. Единственное, о чем думала, – как сохранить его жизнь. Единственное, чего хотела добиться, – устранение угрозы его жизни. Но когда концентрируешься на чем-то одном – упускаешь детали. Я облажалась. Основательно и конкретно. А после облажалась Алкеста. Минус на минус… Полудохлый предупреждал, я не услышала…
На Ятори мудрецы говорят: «У любви нет глаз».
Что ж, я с полной ответственностью могла заявить, что они не правы. У любви нет ни глаз, ни ушей, ни мозгов! Ни-че-го…
Звенящая пустота разлетающейся на осколки хрустальной иллюзии… и только.
–Предлагаю сделку. – Я облизнула пересохшие губы, сглотнула внезапно появившуюся горечь и продолжила: – Ты покидаешь Илонес. Сегодня. Сейчас. Желательно прямосейчас. Я завершаю миссию и отправлюсь к императору Изаму. Как там у вас говорят? «И любовь за три года остывает»? Три года моей жизни – это ничто. Выдержу. По рукам?
Ответа не последовало.
В его глазах разливалась мертвая пустота, а губы прошептали лишь:
– Ты знаешь.
– Знаю что? – мой голос упал до шепота.
Ви наклонился надо мной, склонился к самым губам и выдохнул полное бешенства:
– Что Сокджин – Ким!
И лишь порыв ветра там, где он только что стоял.
А я смотрела ему вслед, не в силах произнести хоть чтото… Странное опустошение захватывало душу, все внутри, все чувства, замедляло биение моего сердца…
Если бы я могла повернуть время вспять – я бы повернула. Если бы я могла умереть – я бы умерла. Но все, что мне остается, – жить, исправляя последствия своей же ошибки. И стоять на месте, глядя, как исчезает в темноте мой монстр, и отчетливо понимать – я уже никогда не признаюсь, что люблю его. Никогда. Потому что за любящую и любимую Ви будет сражаться до последнего, как сражался за клан Алых повязок…
А того, кого ненавидишь, легче пустить в расход.
И потому… лучше пусть ненавидит. Пусть думает обо мне все что хочет.
«И любовь за три года остывает» – так говорят на Ятори. Мне оставалось лишь надеяться, что моя любовь за три года тоже сдохнет. Мне оставалось надеяться лишь на это.
«Пак, не дави, – вспомнились мне слова Намджуна. – Это тебя на органы продать не успели, а Джен продавали дважды».
Что ж… третьи торги также завершатся вполне успешно. Запрокинуть голову, не позволяя слезам соскользнуть на ресницы, и жить, жить на разрыве, отчетливо осознавая, что одна часть меня мертва, вторая… вторая пытается искупить вину за жизни близких людей.
«– Папа, я не хочу, я…
–Дженни , это хорошая клиника, все будет хорошо.
– Пап, но я…
– Я все решу, Кесси, все будет хорошо…»
Хорошо не было. Ни тогда, ни сейчас. И я все отчетливее понимаю – хорошо для меня в принципе никогда не наступит.