1663 год
«Зеленою весной, под старою сосной…»
Мотив сам собой лез на ум. Софья и Анна маялись в возке, не показываясь наружу. Алексей же вел колонну.
По итогам второго года обучения лучшим ученикам разрешили повидать царя-батюшку и принести ему клятву на верность. То есть – целовать крест.
Алексей Алексеевич, разумеется, командовал парадом. А вчерашние беспризорники…
Было их всего три десятка – самых лучших. Из тех, кто и с конем справлялся, и с письмом, и в схватке не плошал… все в красных кафтанах, все в новых сапогах и при новом оружии, все робкие и бледные, но храбрые той отчаянной храбростью, которая во все времена заставляет мальчишек вскидывать голову и шагать навстречу опасности.
Все они выстроились в три ряда перед царским крыльцом, все не раз отрепетировали, что и как делать, но когда с крыльца шагнул вперед Алексей Михайлович…
Софья прикусила губу, сжала кулачки.
Если сейчас все пройдет красиво – люди потянутся. Намного больше, чем было до того. А ее мальчишки приобретут легальность. Можно даже сказать – легитимность.
Только бы все прошло хорошо, только бы…
* * *
Васька отчаянно трусил, но старался этого не показывать. Сидел, гордо развернув плечи, улыбался, а рука, словно обретя свою волю, крепко сжимала рукоять сабли, слишком большой для подростка. Драться он ей бы не смог, но для показухи – самое то.
Сидел, смотрел на маковки Кремля, на бесконечно прекрасный в своей яркости собор Василия Блаженного – и сердце сжималось.
Он – здесь.
А видел бы он себя со стороны лет пять тому назад, когда, как волчонок, жил впроголодь и питался объедками?
В жизни бы не поверил!
А ведь и такое бывает.
Васька был одним из лучших учеников царевичевой школы. Физическая подготовка постепенно начала ему даваться, а там и остальное подтянулось. И, незаметно для себя, стал Васька одним из первых. А то ж… когда все приходится другому объяснять да показывать и за промахи этого человека и с тебя спрашивают – поневоле учиться станешь. А ближе к весне и объявил царевич, что лучшие будут крест целовать самому государю-батюшке!
Тут уж Васька и вовсе из кожи вон вылез, лишь бы попасть в число счастливчиков. Да и друзья его – Митроха и Тришка сюда попали. Петруха – тот нет, хоть и не слишком расстроился по этому поводу. Ну не давалась ему цифирь, что ж теперь. Зато из лука он вороне в глаз попадал…
А уж как Мишка иззавидовался, даром что княжич…
Да, вот так вот, за год мальчишки настолько сдружились, что никто из них и не помнил, кто здесь княжич, а кто грязь деревенская подзаборная…
Да и наставники старались, гоняли новичков. Куда тут ругаться – поесть иногда силенок не хватало, кое-кто за столом засыпал. Что ж, по труду и награда.
Когда на крыльцо вышел сам царь, Васька аж задохнулся от восторга. Хорошо хоть верхом был. А потом прозвучала знакомая команда.
– Спешиться!
Руки-ноги двигались без участия головы. Васька спрыгнул на землю, привычно отдал поводья подбежавшему конюху.
– Стройся! Равняйсь! Смирно!
Три ряда по десять мальчишек застыли в строю. Выпрямленные, серьезные, невероятно трогательные в своей решимости. На глаза царя – Васька видел это сам – на миг даже слезы навернулись.
Алексей Михайлович чуть кашлянул.
– Ребята… Воины земли Русской!
О чем он говорил – Васька бы и в жизни не запомнил. А за спиной словно крылья вырастали. Помнил что-то о будущих защитниках, о том, что вся земля православная на них надеется, что они первые и им будет сложнее всего…
А потом все они синхронно, по команде, опустились на одно колено и коснулись губами нательных крестов, повторяя присягу, выученную не далее как вчера. Текст присяги Софья взяла из труда боярина Морозова, да-да, того самого Бориса. И от него польза была. Только переделать чуть…[25 - При царе Алексее Михайловиче Б.И. Морозов в 1647 г. составил «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», в котором и вывел первую присягу. Каждый воинский человек, говорилось в Уставе, должен приводиться к крестному целованию – приносить присягу государю «верно служить» и «во всем послушным и покорным быть и делать по его велению». – Прим. авт.]
«Я (имя рек) обещаюсь Христом богом нашим служить (титул царя) верно и преданно. Его царского величества государства и земель его врагам, телом и кровью, всегда сопротивление чинить. Командирам повиноваться и приказы их исполнять беспрекословно. Беречь родину свою и товарищей своих. Не отступать и не сдаваться в бою и в строю. Не предавать честь свою и знамя свое. В чем да поможет мне Господь Бог всемогущий. Пусть покарает Он меня и потомков моих до седьмого колена, если я изменю своей клятве…»
Васька произносил заученные слова, подносил к губам крест. Говорил ответную речь царь-батюшка: мол, за такими удальцами Русь, как за каменной стеной, а в душе звенели серебряные крылья радости.
Он – достоин.
Он – один из избранных для высокой чести защищать Родину.
И по щекам мальчишки, незамеченными, падая на землю, катились слезы истового восторга.
* * *
А время шло…
Софья была довольна и спокойна. Она занималась братом, занималась своими девушками, школой, геологоразведкой… справедливости ради – не лично. Лично она возилась только с братом и с теткой. А что до остального…
Вроде бы обычная жизнь царевны?
Молитвы, посты, сплетни в светелке, разве что брат постоянно в гости заходит и все время рядом с сестрой… так разве ж плохо это?
Но даже и в светелке можно многое сделать.
Софья многое отдала на откуп доверенным лицам – и не пожалела. Когда человек пашет, как проклятый? Да когда чувствует свою личную выгоду.
Выгодно ли было Ордину-Нащокину приблизиться к царевичу? Морозовым? Трубецким, Ромодановским, еще нескольким родам?
Да еще как!
И они готовы были выполнять повеления царевича. А дальше – были бы идеи. И вот их-то у Софьи хватало.
Пока им закрыт доступ в моря?
Ладненько, перетерпим! Отписать казакам, чтобы пощипали Крым и не давали покоя османам, а англичанам, которые корабелы, дать задание. Почему бы не попробовать скрестить казачьи ладьи с английской наукой судостроения? Чтобы получилось такое судно, на котором гребцов не нужно? При штиле, оно, конечно… м-да. А с другой стороны, штиль – явление на нашей земле редкое…
Фрол Разин воспринял это с восторгом и отписал братцу. Степан Разин тоже не возражал. Ну так и…
Первые верфи закладывались в районе Новгорода Великого. Потом, уже потом Софья сможет перенести их к морю, но пока лучше и не придумать. Чтобы англичане приспособились работать на русской земле, чтобы вырастили себе помощников, чтобы…
Вот с помощниками Софья никакой вольности приказала не допускать.
Не сама, конечно. Все идеи были ее, вся озвучка – царевича. Каждый мастер обязан был выучить не меньше трех подмастерьев, да не кое-как, а хорошо. Никого не выучишь?
А не пошел бы ты, друг любезный, обратно в Англию? Там как раз Карл Стюарт-младший до трона добрался, такое вытворяет, что сразу становится ясно – в отца пошел, просто за время изгнания чуть пообтесался, но нутро то же. Кутежи, пьянки, гулянки… нет бы чего умного сделать?
Кажется, Англия уже о Кромвеле пожалела, но второго короля за сто лет пока так покритиковать не решались. Второго Кромвеля не находилось… помочь, что ли, людям по доброте душевной?
Это дело будущего, когда Карлуша окончательно доведет народ и тот задумается. Амнистию-то он сторонникам Кромвеля объявил, но тут было безвыходно – не пересажать же всю страну. Но это на словах. А на деле…
На деле, тех, кто особо тесно был связан с предыдущим режимом, очень лихо прижимали… просто не оптом, а в розницу, тишком и вроде бы за дело, так что никто из иммигрантов не рвался обратно на родину. Они уже поняли, что Алексей Алексеевич – не худший вариант, платят хорошо, работу дают, с жильем помогли… да и чего греха таить, русские красавицы английским сто очков вперед давали, не заметив этого. А вера…
Протестанты, конечно, вызвали резкое отторжение у Аввакума, но протопоп подумал – и смирился. Надо ж ему на ком-то своих учеников тренировать?
Обязательно надо, тем более что пока протестанты переубеждению не поддавались.
Аввакум себе набрал уже шестерых ребят из особо верующих и вовсю обучал их верить. Даже не так.
Веровать.
Мало знать все догмы и тезисы, мало прочитать все книги, надо еще веру в душе иметь. Софье новоявленные «юноши бледные со взором горящим» не слишком нравились, но и давить зародыш воинствующей церкви? Нет, никак нельзя.
Церковь должна быть рядом с паствой, и в строю, и в бою… раньше-то было?
Еще как было… где-то она читала про монахов, которые в бой шли. А в двадцать первом веке?
Ага, загони патриарха в зону боевых действий – сразу будет видно, из чего он сделан. Он же на эту субстанцию со страху изойдет! Нет бы отправиться и увещевать православных не губить друг друга, или там, грешников уговаривать раскаяться.
Что поделать. В России двадцать первого века патриарх – чин больше коммерческий, чем религиозный. А Софье очень не хотелось, чтобы это было так и тут…
Узнав об Аввакуме – без дятлов жить нельзя на свете, нет… – зашевелился Никон – и Софья с неудовольствием наблюдала за его активностью в Воскресенском монастыре. Ладно бы он просто сидел и страдал, так ведь к нему народ ездит, а как этот тип умеет людей обрабатывать? Он же до сих пор – патриарх, с этим Собором ситуация как с лишением девственности. Пока раскачаются, пока поймут, как и куда…
Между прочим, отец уже пару раз заговаривал, что пора бы как-то староверов в рамки ввести. Останавливало его только то, что все они вели себя исключительно миролюбиво – Аввакум убеждать умел. Так что ругаться было и не за что…
И в то же время Софья уже начинала задумываться – а как она введет все это в рамки? Тремя пальцами креститься или двумя? Как бы это примирить? Или просто сделать, чтобы были и католики и гугеноты – и пусть живут?
Нет, лучше не надо. В это время оппонента слишком легко прибить, а единство нации определяется и единством религии.
Эх, оппоненты – попоненты.
Увы, ни одно дело не остается безнаказанным, вне зависимости от его пользы. Если друзей Софья определяла достаточно четко, то враги тоже прорезались. По минимуму, но ведь были, были же!
Просто старались не проявлять избыточной активности. А может, дотянуться не могли…
Матвеев Артамон. На старого-то царя он влиять потихоньку начинал, а вот к Алексею Алексеевичу подобраться никак не мог. Для него оптимальным было бы, вернись Лешка в Кремль, поближе к загребущим ручкам. Там-то он может и что интересненькое подсунуть, и своих людей поближе расставить…
В школу ему дотянуться не удавалось. Выявили и пресекли. До сих пор вспомнить приятно.
Матвеев, видите ли, решил, что легко найдет общий язык с англичанами, которые в количестве двенадцати персон обретались в школе. Три учителя хороших манер, два оружейника, шестеро мануфактурщиков-овцеводов – то есть отвечающих перед Софьей за производство шерсти, за овечьи стада и прочее производство.
Ладно. Перед Алексеем. Но поскольку Софья постоянно была рядом с братом, то и перед ней. Или, учитывая тяжесть распределения груза – только ей. Алешка же действительно обещал вырасти в замечательного мужчину и серьезного правителя, но – позднее, позднее. А пока это был умный, в меру шебутной мальчишка с богатой фантазией и большим желанием двигаться вперед. Ну и в принципе – двигаться.
А планы, стратегия, бумаги и прочая скучная чушь – это все падало на плечи Софьи. Девочка задумчиво спрашивала себя – сколько она еще продержится в таком режиме – и не находила ответа.
Сейчас она все проводит под марками «Алексей, Анна, Татьяна». А если кто-то обнаружит истину?
Ладно, до путешествия из будущего никто не додумается, но объявят еще одержимой. Или бесноватой, или еще кем… увольте!
М-да, дальше придется маскироваться намного больше. Время-то идет, и ей уже ближе к пяти…
Так вот. Матвеев подослал человека к одному из овцеводов. Все было красиво. И царевич-де, мальчишка, и я умный, и ты ничего плохого не делаешь, просто осведомляешь – сформулировано было красиво. Не учел Матвеев только одного. Парень, на минуточку, по уши влюбился в одну из Софьиных девочек. Хотя Софья его понимала. Машка была очень красивой девчонкой. Толстенная золотая коса при громадных зеленых глазах, стать, улыбка… сама бы влюбилась. Ундина, да и только… да и возраст такой, почти пятнадцать, здесь как раз в это время и выдавали…
Естественно, когда встал такой выбор – между посторонним Матвеевым и своей любимой девушкой… парень в ноги бросился царевичу, благо, знал, что Алексей добр и милосерден. И выслушать никогда никого не откажется. Более того, Алексей помнил по именам всех, кто учился и работал в школе. Как? Ну, их помнила Софья, а Алексею просто рассказывала все, что происходило в школе. С анализом, в красках и в подробностях. Вот и запоминалось.
Сначала Алексей взъерепенился. Потом призадумался. А потом боярину начали «сливать дезу». А почему бы нет?
Шотландцу – приработок на приданое. Машке-то парень тоже нравился, но как за него пойдешь, когда у него пока ни кола своего, ни двора… да, все будет, но со временем. А тут такое дело…
Алексей даже пообещал, что крестной матерью у их первенца, коли решат венчаться, кто-то из царевен будет.
Так что Софья придумывала, что бы сообщить Матвееву, шотландец рассказывал, Матвеев успокаивался… и заодно – помогал.
А почему нет?
Софье было глубоко безразлично, кто поднимет то или иное производство, но пусть его поднимут и поставят! А раз так… почему бы не слить Матвееву информацию, что царевич свой флот хочет, так что любой, кто будет поставлять канаты, паруса… да и лес хорошо бы заготавливать?
Да, сама Софья не поимеет какой-то доли прибыли, но разве это важно?
Это в двадцать первом веке она была бизнес-леди. А сейчас…
Сейчас она старалась изо всех сил переключить тип мышления и с ужасом понимала, что вместо разорения конкурентов их же поддерживать и растить придется!
Что с ними потом будет – это большой вопрос. Но пока – если можно часть проблемы свалить на кого-то, так мы ее и свалим! Обязательно!
Матвеев?
Кто нам мешает – тот нам поможет! И да здравствует мудрый тов. Саахов!
Второй проблемой для Софьи стал… ее дед!
Или скорее вехой?
Илья Милославский был как раз тем человеком, который переключил ее с частного на целое. Он-то как раз старался замкнуть на свой клан как можно больше всего, и все равно ему было, страна там не страна…
Частное, а не общее. Вот я сопру, оно у меня в углу пылью покрываться будет, но оно мое будет! А что без этой деталюшки вся машина встанет – это все равно, это по фиг… зато – МОЕ!
Приказы, торговля, должности при царе…
Выбешивало Софью кумовство. То есть если Илья – царский тесть, то он за собой тащит Ивана, Иван – Степана, Степан – Семена, а Семен… сказка про репку, одним словом. И она, в своем порыве, едва не превратилась в такого же Милославского. А не надо…
У него – клан, у нее – Русь.
Вот этого дед понять никак не мог – и лез.
А чего?
Мария – Милославская?
Значит, зять должен помогать Милославским, дочь должна помогать Милославским, внук должен помогать Милославским, внучка должна… ну, вы поняли. Милославским все кругом должны. Оптом и побольше… И этой чертовой клановой системы придерживались все!
Постановить, что ли, что царица должна быть сиротой? Надо намекнуть Алешке, что эта осиная свора все растащит, до чего доберется. И ведь все воровали…
Алексей Михайлович, хоть и бесился, но пятьдесят процентов отводил на мздоимство и казнокрадство на каждом проекте. Даже если и не знал таких слов.
А где взять тех, кто не ворует?
Софья растила, но ведь время нужно, время! Даже на то, чтобы записать сказку о Мальчише-Кибальчише – и пусть простит ее Гайдар, – но ведь идея-то какая! Просто буржуинов переименовать в иноземцев, внести немного правки – и читай!
А как еще воспитывается патриотизм?
Детскими сказками и песнями. И Софья воспитывала, понимая, что без команды она ничего не потянет. И Алексей, случись что с ней, – тоже.
Сейчас она прежней ошибки не совершит. Ее брат будет знать и о целях, и о средствах.
Так что, когда Милославский принялся подкатываться к Алексею то с подарками, то еще с чем… палками его гнать было нельзя. А вот перенаправить…
До паровозов и рельсов тут додуматься было нереально, да и ни к чему. А вот каналы…
О да!
Черта ли ссыльных на Урал гнать?
Нет, там не ссыльные нужны, а крепкие мужики, которые и ружье держать умеют, и характером удались. А вот здесь…
У Софьи возник проект…
Что является самым важным фактором?
Время!
Отсюда вывод. Дороги и каналы. Это строительство, госзаказы, подряды, это бешеные бабки… а еще – трудоустройство. И – решение кое-каких проблем. Софья все раздумывала, как бы намекнуть отцу, что отменять Юрьев день – не лучшая идея, но ведь и приказ свой отменить – не лучше, что это за царь, у которого семь пятниц на неделе? И наконец, ей пришло в голову альтернативное решение. Да, Алексей Михайлович Русь закрепостил. Алексей Алексеевич отменит, но пока…
– Редко я тебя вижу, сынок. И Сонюшку… А уж про сестриц и вовсе разговора нет. Совсем вы меня позабыли…
Алексей Михайлович вроде бы и жаловался, но улыбка пряталась в густой русой бороде, играла смешинками в синих глазах… и Алексей обнял отца.
– Батюшка, так ведь помощников растим. Не бездельничаем.
– Вот, ежели б не это… ну погуляй пока.
– А что, тятенька…
– Хочу я, чтоб ты польским крулем стал…
Алексей наморщил нос.
– Тятенька, а что нам в той Польше? Нам османы да крымчаки куда как больше мешают.
– И до них очередь дойдет…
Ага, дойдет, как же, – меланхолично помыслила Софья. Жди… в казне голяк, с металлами швах, после бунта казна медь принялась на серебро заменять, но граждан поимела на этом по полной, заменяя медный рубль на пять копеек серебром. Так что секс власти с народом, причем последний в очень пассивной позиции, имеет глубокие исторические корни.
Тьфу!
Какая тут, на хрен, война? У себя бы разобраться?
– Тятенька, я тут подумал…
– Да?
– Жаловались мне ребята, что крестьяне-от бегут с мест…
– Бегут. Ну да ладно, поймаем…
– Тятенька, так ведь не от хорошей жизни бегут…
– А что ты предлагаешь?
– Тятенька, ежели человек хоть куда бежать готов, то возвращать его – на верную смерть обрекать.
– И? Говори, Алешенька…
– В казне денег нет… и дорог хороших нет, и каналы бы нам пригодились…
– Ну и?
– Ежели человек на все готов ради воли – пусть пять лет отработает на строительстве, а потом вольную от государя получит? И пусть селится, где пожелает… Хочет – в городе, хочет – в деревне, а захочет – так и в Сибирь пусть едет, землицу поднимать?
– Так ведь и семейные бегут.
– А разве семьям дело не найдется? Бабам – стирать надо, людей кормить надо, обшивать надо… еще и не хватит!
Алексей Михайлович задумался.
– М-да… откуда у тебя и идеи-то такие, сынок?
– Так ведь в школе все думаем. Что один придумает, что второй – вот и получается. А я только собираю да склеиваю.
– Умница ты у меня, сынок. Но это обдумать надо…
– А я могу и посчитать. Что, откуда, как лучше… хочешь?
Алексей Михайлович улыбнулся.
– Посчитай, сынок. А ты, Софьюшка, чем занимаешься?
Софья гордо подала отцу кривовато вышитую цветными шелками рубашку.
– Не побрезгуй, батюшка.
Вышивала не она, понятно, ей было некогда. Девочки поделились.
– Тятенька, а могу я – как Алешенька?
– Что именно, Сонюшка?
– Вот он ребят учит, так, может, и мне боярских дочерей собрать, учить? Чай, не глупее Европ, а девочки сидят по домам, света белого не видят.
Раньше Софья не предложила бы этого. Но сейчас у нее уже был составлен костяк «женского батальона». Найдется и кому приглядеть, и кому в рамки ввести, не одна она заниматься будет.
– А я бы приглядела, да и Танюша тоже, чтобы все было чин по чину, – вставила свой полновесный рубль Анна.
– А Танюша как?
– Просила передать, что молится за тебя ежедневно…
Молится, как же. Молиться там все молятся, но Софья сильно подозревала, что Татьяна еще и по сторонам поглядывает, вдохновленная примером Анны. У той-то с Воином все сладилось, не будь Анна царской дочерью, давно б руки ее попросил. Но приходилось таиться и молчать. Софью это тревожило, но выбора не было – не признаваться же, все в монастыре окажутся.
Впрочем, результатами беседы с отцом Софья была более чем довольна. Алексей Михайлович обещал подумать и попросил Алешу все подсчитать. Сидеть ей над пергаментом теперь долго, но может быть, хоть пятая часть ее идей выгорит? Она нарочно просила больше, чтобы получить хоть что-то. Да, не повезло ей с полом! Будь она парнем – насколько бы легче было! А так – прячься, конспирируйся и продвигай идеи через других. Неужели так всю жизнь и будет?
* * *
* * *
Следующий год прошел более-менее спокойно, не считая нескольких потрясений. Но были они не очень большие, можно сказать, лично Софьины.
Умерли Глеб и Борис Морозовы. Сначала Борис, а затем, в декабре, убрался и Глеб[26 - В официальной истории они умерли в 1661–1662 годах, но поскольку у нас уже слегка отличающийся вариант, автор счел возможным чуть продлить им жизнь. Тем более это ни на что не повлияло. – Прим. авт.].
Реакция близких была разной. Анна Морозова рыдала и стонала как белуга. Царица взяла ее к себе и всячески успокаивала сестру, но Софья подозревала, что больше там не горя, а игры на публику. Было б о ком плакать – не надо о покойных плохо, но ведь та еще сволота был. Ворюга, хапуга, властолюбец… раньше бы убрался – на жене бы меньше синяков осталось.
Феодосия же вроде как оплакивала мужа искренне. И то – характер у нее был сильнее, а Глеб умнее, так что сжились. Опять же, ребенка родила…
Ванечка ревел несколько дней подряд – царевны Анна и Татьяна отпаивали его успокоительными настойками, казаки сочувственно косились, а Алексей при всякой возможности заверял друга, что он-де не один на свете. И мать у него осталась, и они его не бросят…
Софья тоже старалась отвлекать парня, тем более выяснилось, что у мальчишки потрясающие способности к математике. Не голова, а живой компьютер. А потом девочка принялась заниматься с приятелем. Пока еще ей многое было можно, пока еще – дети.
Алексею математика так легко не давалась, зато казаки были от него в восторге. Да и Ибрагим…
Тавлеи – это было то, что Алексею просто-таки свыше дано. Он был стратегом от Бога. Знал, как пойти, куда ударить, как шагнуть… воин.
Но в идеале не просто вояка, а полководец.
Софья иногда думала, что их трио складывается весьма неплохо.
Она знает, как и что по хозяйству. Алексей – война на нем. Иван – казначейство. Оставалось подобрать кого-нибудь по остальным приказам – и можно перевести дыхание. Потом пусть уже мальчишки подбирают свои команды, а она будет наблюдать, ну и контролировать по мере сил.
Пока это еще получается.
Хотя мальчишки и не подозревали о строгом контроле.
Предложили им?
Они и рады заниматься. Тем более – интересно, весело и без постоянного надзора взрослых. А к Софье и прислушаться можно, она ж это придумала…
И прислушивались.
Пару неприятных минут доставила только Феодосия Морозова, которая намеревалась сама сидеть в трауре и затянуть туда Ивана. То есть мальчишка опять бы год молился и постился, а для детского здоровья это не есть хорошо. Да, каждый случай индивидуален, некоторым посетителям «Макдоналдса» и правда бы строгий пост не помешал – месяца три на пшенке и гречке, но в Ваньке-то и так где душа держится?
Даже Алексей, который с детства регулярно травился свинцом в Кремле – сейчас уже, слава богу, водопровод почти разобрали и заменили на лиственничный, оставался только бак, – выглядел крепче и сильнее. А Ванька – просто сдыхоть костлявая.
Более того, Феодосия начинала думать о монастыре.
Отстоять парня помог протопоп Аввакум, который, узнав о намерении Феодосии запереться и посвятить себя молитвам, вознегодовал от всей души и врезал глаголом:
– Не дело ты затеяла, дочь моя, не дело! Муж твой умер – так он теперь у престола небесного пребывает, а ты горевать о том вздумала?! Более того, силы в тебе много и жизни много, а ты собираешься дух свой молитвой да постом давить? Грех! Да еще какой грех!
Нет, сказано-то было много чего еще, но все Софья просто не запомнила. Зато по окончании разговора порадовалась, что Аввакум на их стороне. Феодосия не просто раскаялась в своих побуждениях. Она на полном серьезе собралась заняться делом. А что?
У Морозовых есть земли и деньги.
А у Алексея есть скот, вывезенный из Англии. Пока его было мало – все было неплохо. Но ведь оно плодится! За овцами надо следить, за коровами, скрещивать надо, стричь, шерсть возить обрабатывать… дел – уйма. Так что вот тебе покаяние. Пока все не наладишь – и думать не смей, чтобы от мира затворяться. А сына и вовсе тащить забудь! Он здесь самое лучшее делает, что только можно! Будущему своему государю служит! Так что – цыть, баба! И пошла работать! Трудотерапия – лучшее лекарство от многих горестей и печалей.
Сам Аввакум тоже переменился за это время.
Неглупый и серьезный мужчина, несмотря на все характеристики. И даже его упор на религию… так простите – протопоп. Работа такая. А чего с Никоном не поделил да упирался… а вы б не уперлись на его месте?
Он себе выбрал цель – и все тут.
Чисто русская черта – встать и стоять насмерть. Зубами вцепиться и не разжимать их, даже когда тебе голову снесут. Но в войне она – доблесть, а в мирной жизни? Почему-то не поняли.
В школе же Аввакум нашел себя в другом. Вырастить целый орден монахов-воинов, это ли не цель? Сделать так, чтобы несли веру православную? Чтобы помнили и верили правильно. Не по канону, нет… Есть такой грех, перевод тут, ошибка там – и вот оно, первое непонимание, второе – и побежала трещина, все ширясь и ширясь. Далеко и ходить не приходится, латиняне-то! Католик с гугенотом…
А вот понимать правильно, вот это протопоп и старался вложить в детские головы, тщательно отбирая учеников и стремясь добиться от них не тупой зубрежки, а понимания…
А параллельно еще выписал нескольких иноков из монастырей – Алексей Алексеевич в ноги отцу падал, чтобы тот патриарха попросил. Аввакум, хитрюга, не абы кого выписывал. Среда церковная – место узкое, все друг друга знают. Он и выбрал нескольких монахов из тех, кому мирское глубоко безразлично, а вот человеческие болезни…
Лекарей он выписал…
И в школе прибавился курс прикладной медицины.
Кое-что добавила Софья из своего опыта – и пошло-поехало. Аввакумовых ребят обучали по полной программе, остальных – оказывать первую помощь при ранениях. А что?
Воин все уметь должен, не только в красной шапке ходить да пищаль таскать! Нет уж!
И языки знать, и лазутчика взять, и часового снять, и «языка» добыть, и товарища накормить, и палатку поставить… а вдруг рядом с тобой слуг-то и не окажется?
Ремесло у воина такое – многогранное!
А кому не нравится – пошел вон. Насильно тут никого учить не будут, других найдем. А вот вы так и пойдете, с позором! Так что скрипели боярские дети зубами, ругались, но учились изо всех сил. А когда учат серьезно, а ты серьезно учишься – тут, поверьте, ни права качать, ни высокомерие проявлять некогда. Да и сил нет.
Правильно поставленный учебный процесс длится от восхода до заката, и сил оставляет ровно столько, чтобы хватило умыться на ночь и одеяло натянуть. И в царевичевой школе он был именно что правильным.
Второе событие было жутким. Забеременела царевна Анна. Для Софьи-то все было нормально, но она сильно подозревала, что народ не одобрит. Хотя тетка держалась, сколько могла.
Живота почти заметно не было, тошнить ее не тошнило, один раз только в обморок упала… Софья догадалась случайно. Когда ее вместе с Воином увидела… вовсе не за чтением старинных книг. Так получилось…
Софья промолчала, но за теткой наблюдать стала пристальнее. Хвостатые – они, знаете ли, плавают, а залет всегда получается неожиданно. Потому и залет.
Так что в один прекрасный момент, когда они остались одни, Софья абсолютно спокойно поинтересовалась.
– Тетя, а скоро мне братика или сестренку ждать?
Анна где стояла, там в обморок от такого вопроса и упала. Пришлось приводить в чувство, успокаивать и заверять, что никто ничего не знает. А Анна боялась. Если узнают… грех-то какой!
Плод заставят травить, Воина казнят, ее в монастырь запрут… оказалось – седьмой месяц.
Чем думали? Ну, это понятно. Что делать? Рожать, конечно. Обратно-то не рассосется. Воин знает? Знает, конечно, волнуется, предлагает ее отсюда увезти, но – куда?! Хотя, наверное, и придется.
Софья вздохнула и предложила свой вариант событий. Вроде бы ходила Анна нормально, хоть и поздняя первородка. Доносить ребенка она должна, если что – пусть тут же прячется в покоях, выгоняет всех, зовет ее с Алексеем, а там по ситуации разберемся.
Если же нет – месяц еще доходить, а там к Феодосии Морозовой в гости съездить.
Поплакать вместе об утрате для государства, помолиться, попоститься – никто и слова дурного не скажет. Здесь Татьяна за всем присмотрит, она-то в курсе?
Нет, если и подозревает чего, то молчит.
Софья только хмыкнула. Еще бы не подозревать, когда Анна мыльню стала посещать пореже и в гордом одиночестве. А уж париться – и вовсе ни-ни, вредно же…
А что молчит – ну, тут тоже неплохо. Значит, умная женщина. Генетика, знаете ли.
С Феодосией?
Договоримся. И с Аввакумом. Обвенчать вас с Воином, герои! Тайно, но чтобы дитя незаконным не было!
Знают двое – знают все?
Так и пусть знают, главное, чтобы доказать не могли. Да и то… Аввакум – священнослужитель, ему молчать – чин велит. За блуд, конечно, епитимья, но это больше Воину отольется, он-то дитя не носит. Феодосия тоже промолчит. Кремень-баба. Ну а про Софью и вовсе поминать нечего. Она только рада и вообще – дай вам бог!
Рыдала Анна по итогам разговора долго и обильно, но все-таки другой хорошей идеи не было – и она отправилась к Аввакуму на исповедь.
Протопоп такой новости не обрадовался, но желание Анны все скрыть понял и поддержал. Узнай сейчас царь – головы полетят, да и его в том числе. А протопоп к ней как-то привык. Притерпелся. Опять же, и дело его загубят, так что молчать – и молчать! С чадом что делать?
Воин его себе заберет, кормилицу найдет, воспитывать будет. Скажет – нашел, усыновит. А там – кто его знает, что дальше будет. Зато и род не прервется…
Это Аввакум одобрил и с Феодосией сам пообещал поговорить. Хотя Анну песочил достаточно мягко, а вот Воину досталось по полной программе. Софья, конечно, не подслушала, хоть и жаль, но, по данным разведки, мужчина долго ходил по школе с красными ушами и виноватыми глазами. И правильно!
Думать надо, а не только любить! И о последствиях любви – в том числе.
Потом Аввакум вызвал на беседу и саму Софью но тут уже коса нашла на камень. Софья понимала, что плохого мужчина не желает, что он неглуп, но и решила чуть показать зубки. Она – не абы кто, она – царевна, а здесь это не строчка в паспорте. Тоже мне, Иван Васильевич с его «Очень приятно, царь…». Здесь это приходится каждым жестом подтверждать, каждым словом. И если бы Софья в свое время не командовала и не привыкла держать язык за зубами – ох и плохо бы ей пришлось.
Впрочем, беседа с протопопом началась вполне спокойно. С чая и доброй улыбки.
Погода, здоровье, природа, леденцы – зубы протопоп заговаривать умел не хуже, чем матерущий дипломат. Но и Софья была не лыком шита. Светскую беседу она поддерживала, а вот стоило ему ненавязчиво перейти к допросу…
– Умница ты, Сонюшка. Никто, почитай, и не заметил, а вот ты, девчушка глазастая…
Софья промолчала. Хвалят – и пусть хвалят. А за что? Жираф большой, ему видней…
– Ждешь братика или сестренку-то?
– Жду, отче, – вполне живо ответила Софья. – Матушка, говорят, опять в тягости, молиться за нее буду… Пусть батюшку сыном порадует…
– А про тетушку не помолишься?
– Я и так что ни день молюсь о своих родных и близких, – удивилась Соня. Шишку вам с елки, а не информацию!
Аввакум, не будь дурак, понял, что так они долго будут ходить вокруг да около, и попробовал прощупать почву сам.
– И за тетушку Анну?
– Разумеется! Как же иначе можно!
– А за ребеночка?
Софья округлила глаза по пятаку.
– Какого ребеночка, отче?
Аввакум погрозил девочке пальцем.
– Нехорошо это – лгать священнику…
– О чем, отче?
Софья решила валять дурака до последнего, пусть сам выскажется. Так проще будет. Аввакум и не подвел. Прищурился на малявку, встретил такой же спокойный взгляд темных глаз, дружелюбную улыбку – и даже слегка растерялся. Взрослые люди под его взором немели да метались, а тут – мелочь, от земли не видно! Форма настолько не соответствовала содержанию, что даже страшновато стало.
– А хоть бы и про тетку свою.
– А в чем я лгу, отче? Сие мне неведомо…
– Ты ведь знаешь, что непраздна она…
Софья пожала плечами.
– Я, отче, ничего не знаю и знать не желаю. Не мое это дело…
– Хорошо, царевна, что ты так думаешь, ибо от пустословия может быть тут беда великая. Сама ли ты додумалась или надоумил кто?
Софья пожала плечами.
– У брата учусь, отче. Все благодаря Алешеньке, если б не он – глупой бы выросла.
– Не-ет… ты бы, царевна, точно глупой не была.
Аввакум смотрел пристально. Софья – невинными детскими глазенками. Ну да, соплюшка, пятый год на носу – и такие заявления?
Софья молчала. Взяла чашку, отпила чаю, думая, что сыворотку правды еще долго не изобретут – и слава богу. Да и наркота… знает она, как хорошо действуют иные препараты. Все расскажешь, вплоть до цвета пеленок. Чего не помнишь – и то выдашь.
– Царевна, тетка твоя сказала мне, что ты ей идею подала…
Софья вздохнула, но тут уж отпираться было глупо.
– Я, отче.
– Сама придумала?
– Лейла сказку рассказала. У них же, на Востоке, часто такое бывало…
– Сказку, говоришь?
Софья закивала с самым серьезным видом. Аввакум понимал, что она понимала, что он понимал – и так до бесконечности. Софья признаваться не собиралась, мужчина ее расколоть не мог – патовая ситуация. То есть Аввакум мог бы, но пытать царевен как-то не принято, да и времени у него столько нет, и реакция у девчонки непредсказуема. Так что – покамест все остаются при своих. Разговор окончился на вполне мирной ноте.
А через два дня Анна зашла к девочке в комнату, присела рядом на кровать.
– Спишь, Софьюшка?
– Нет… случилось что?
– Вот так вот, не Романова я теперь…
– Тетушка, как же я за тебя рада! ОН доволен?
Кивок головой. И совершенно ошалелые от счастья глаза. Ладно, будем надеяться, она к утру успокоится, а то с таким лицом и стукачей не надо. Хотя где уж без этих тварей?
Надо бы проконтролировать и убедиться, что им ничего не известно. А не то…
Софья понимала, случись что – она спокойно приговорит человека к смерти. И рука у нее не дрогнет. Чай, не младенцев безвинных убивать надо – сволочей, которые отлично знают, на что идут.
А значит, и не жаль. Но проверить ей это довелось куда как раньше…
* * *
Малашка довольно потерла руки.
За такое дело Милославский ей небось бешеных денег отвалит! Такие новости!
Царевна Анна непраздна! Да от кого! От Ордина-Нащокина!
Грех-то какой! Царевна, да без венца, нагуляла… ой-ой-ой…
Осталась самая малость. Как стемнеет, выбраться из терема, да в деревню, а там напроситься к кому в попутчики до Москвы – и бегом к Илье Милославскому, тестю цареву! Небось он рад-то будет важной весточке!
Она и не подозревала, что ее оставили в тереме исключительно с разрешения Софьи, которой проще было иметь под боком известных шпионов, чем искать неизвестное.
Захотел Милославский подкупить деревенскую девку – хорошо. Взяла она деньги от него – еще лучше. Принялась шпионить, даже не зная этого слова, – вообще великолепно!
Регулярно доносит сведения в деревню, куда раз в десять-пятнадцать дней приезжает незаметный такой человечек, якобы проезжает мимо, разговаривает с девицей и все рассказывает Милославскому.
Ну и пусть.
Малашка это даже и предательством-то не считала! Она же – симпатичная, умная, красивая, ну разве что немного рябая, но обаятельная. А ее в посудомойки! А какую-то шваль по помойкам набрали да воспитывают, платья у них не платья, туфельки не туфельки, ходят, носы дерут…
Твари!
Малашке и невдомек было, что за ней постоянно приглядывали. А носы драли специально. И проговаривались в ее присутствии тоже только по уговору и только о нужном. А то как же? Информация обязана быть… и слушал Милославский о занятиях, о том, какой лапочка Алексей Алексеевич, о наглости девок… но с этим-то придраться не получалось! Не к чему!
Зато уж сейчас…
Она бы век ничего не узнала, но Воин был чуть неосторожен, уговаривая Анну бежать с ним. А Малашка пришла за грязной посудой, так получилось. И подслушала.
Дверь скрипнула…
– Ц-царевна?!
Софья стояла в дверях, разглядывая девку с непонятным выражением. Выглядела девочка не очень убедительно, но за ней возвышался Фрол Разин с нагайкой, и улыбка у него была… оч-чень недобрая.
– Далеко ли собралась, девица?
– Далеко ли направляешься, красавица? – поддержал Фрол.
Малашка дернулась, заметалась и была перехвачена казаками. Софья только вздохнула. М-да, культуру шпионажа тут еще развивать и развивать. Неужели кто-то думал, что она ничего не узнает? Смешно даже подумать. Она-то проходила практику на стройке, в институте, потом в конторе. А сплетни – они процветали всегда и в любой среде. Хотя сейчас и без сплетен обошлись. Просто за служанкой постоянно приглядывала то одна, то другая девушка из Софьиных подопечных. Тренировали навыки.
И когда Софье донесли, что кухонная девка, та самая, которая на Милославского работает, чего-то сама не своя, словно ее мешком пришибли, а потом и что она собирается в бега – сложить ее поход на хозяйскую часть терема и визит Воина было несложно.
И Софья не ошиблась.
Через десять минут девица была крепко увязана и с кляпом во рту вручена Фролу.
Что с ней сделают казаки – Софья и знать не хотела. Доносчику первый кнут, а собаке собачья смерть. И то – не оскорбляйте собак, пожалуйста. Они до шпионажа не опускаются.
Выловят ли труп из речки, употребят ли девку по назначению всем отрядом и прикопают в ближайшем лесочке… Софью это не волновало.
Жестоко?
А «стучать» не жестоко? Кинулась бы царевне Анне в ноги, покаялась бы, стала бы двойным агентом – еще и подзаработала бы. А так…
Да, неудобно. Теперь Милославский еще кого-нибудь подсунет, определенно. Но сейчас важнее всего время. Как только Анна родит – пусть хоть ушпионятся. А пока…
Как и в девяностые, заказывая конкурента, Софья подумала, что защищает свое. Вздохнула и ханжески возвела глаза к небу.
Покаяться?
Каюсь, Господи. Грешна…
Прости и ты меня, как я себе прощаю…
Если бы кто-то наблюдал за четырехлетней девочкой, он был бы искренне поражен ее злобной, совершенно не детской ухмылкой. Но это выражение мелькнуло и быстро исчезло. Показалось?
Да, наверное…
А кухонная девка… а что – девка? Сбежала с любовником. И хватит о ней.
1664 год
Спустя два месяца после памятного исчезновения служанки Анна разрешилась от бремени здоровущим крепким мальчишкой. Все прошло как по маслу, за неделю до родов она уехала к Морозовой, для конспирации взяв с собой Софью. Боярыня приняла их вполне радушно. Все-таки царевна, не грешница какая, да и венчана она с Воином, а любви вообще не прикажешь.
Женщины всегда такие женщины, происходит это в десятом или двадцатом веке, все они с удовольствием следят за чужими романами. Феодосия Анну не осуждала, чего уж там. Царевнам на Руси приходилось тяжко, и если хоть одна разрешила себе любить, пусть втайне, но искренне, – Бог ей в помощь! Вот уж чего иного, но зависти у Феодосии не было ни грамма. Софья оценила по достоинству.
Роды начались на два дня пораньше, чем ожидали – и через шесть часов Анна взяла на руки сына. Воин, крутившийся внизу, бледный от волнения и слегка пьяный – а что с ним было делать – беседой успокаивать? Проще было стопку-другую налить! – целовал ей руки и боялся взять мальчишку.
– Он же такой крохотный… я ему больно не сделаю?
После уверений Анны, что ничего страшного, он все-таки прижал к себе маленький пищащий комочек и вдруг улыбнулся. Вот за эту улыбку Софья все и простила мужчине.
Любит ведь…
Что там было в юности, сто лет назад… да разве важно?
Важно вот это выражение тихого счастья… запретного счастья.
И что? Софья не собиралась отдавать на расправу своих близких. Пусть сначала переступят через нее! Если в процессе переступания этих умников ни за что не схватят и не дернут…
С ребенком Анне пришлось расстаться через четыре дня. Афанасий Ордин-Нащокин вообще был тихо счастлив. Он-то и не чаял внуков дождаться, да тем более – таких. А что было особо приятно Софье – интриговать в пользу этого мальчишки никто не будет.
Ордин-Нащокин стар, Воин имеет не лучшую репутацию, его никто не поддержит, Анне это и даром не надо, а что касается Алексея Алексеевича – ему этот малыш не соперник. А еще…
Злая мыслишка, не без того, но…
Случись что – кто будет на скамейке запасных? Софьины единокровные братья?
Федор?
Так мальчишка до сих пор болеет, то понос, то золотуха, что еще из него вырастет…
А больше-то никого и нету… девки одни. А сын царевны это все лучше, чем дочь царя. Дай бог, чтобы с Лешкой было все в порядке, но ведь… чем черт не шутит?
Анна собиралась в школу, ребенку нашли кормилицу, Афанасий Лаврентьевич, кажется, даже слегка помолодевший, решил броситься царю в ноги, чтобы усыновить чадушко… жизнь продолжалась.
А в школе все было тихо, спокойно и – уютно. Дом, милый дом…
Время шло, сменялись сезоны…