Пролог
Северная Каролина, США. 2022 год.
Я поднимаю глаза на Эмили и несколько секунд не отвожу от нее взгляд. Сегодня она выглядит по-особенному красивой - ее короткие волосы уложены в пучок, а с лица не спадает улыбка. Эмили отмечает годовщину свадьбы со своим мужем и просит меня отработать за нее. Я соглашаюсь. Делать нечего, не портить же вечер дамы своим отказом.
— Знаешь, я вспоминаю прошлое, и понимаю, что готова жить с Габриэлем еще хоть десять лет... — произносит она, словно погружаясь в воспоминания. Эмили только-только исполнилось сорок два года, и ни дня она не перестает говорить о своем муже.
Всего месяц назад я устроилась работать в цветочный магазин. Несмотря на то, что я никогда ранее не интересовалась ботаникой, флористикой, искусством упаковки и продаж, я не сразу смогла представить себя в должности продавщицы в цветочном магазине. Однако, Эмили, владелица магазина, была приятельницей моей мачехи, что и стало первой причиной моего трудоустройства. Кроме того, мне предложили неплохие деньги и расчет каждую неделю, что также повлияло на мое решение. И, наконец, я могла находиться среди буйной зелени с утра до вечера, вместо того, чтобы жарить картошку в «Макдональдсе», что, безусловно, было куда приятнее.
Иногда, когда заказчики просят сделать цветы в горшках, я берусь за лепку. До восемнадцати я ненавидела рукоделие и все, что связано с творчеством. Но однажды Эмили попросила меня смастерить тарелку или глины, показав мастер-класс, и во мне проснулся талант – каждый день я мастерю что-то из глины.
Мне сразу пришлись по душе все эти бутоны, сочные стебли, разноцветные рулоны упаковочной бумаги, все эти счастливые покупатели, предвкушающие праздник. Вот заскочил молодой парень и требует три порочно-красные розы. Наверно, он влюблен по уши... Интересно, они уже целовались или еще нет?
А вот две нарядные дамы почтенного возраста тихо переговаривались в уголке магазина. Я подмигнула им и уверенно заявила: «Да-да, конечно, у нас есть камелии!», хотя на самом деле всего три дня назад не смогла бы отличить камелию от пиона. Мысленно я представляла вечеринку этих почтенных дам, где они будут с букетами в плетеных корзинках, под музыку семидесятых годов и за роскошным чаепитием. Наверняка там будет подаваться миндальное печенье и черничное варенье в изящных стеклянных вазочках. Ведь такие дамы в шляпках вряд ли станут пить водку или танцевать босиком на столах. «А вам какие камелии предпочтете, белые или розовые? Конечно, белые выглядят куда утонченнее», – продолжила я вежливый диалог.
— Астрис, что бы я без тебя делала? — шепчет мне Эмили, провожая взглядом довольных посетительниц.
Владелица магазина, Эмили, явно подлещивается ко мне. Я уверена, что она без труда найдет мне замену. На этом свете полно таких девушек, как я: не слишком уверенных в себе, но всегда готовых прийти на помощь. Девушек со средним ростом, средним весом и стандартным размером ноги. С темно-красными волосами и глазами цвета мяты. Возможно, это звучит не слишком романтично, но это точное описание моего облика.
— Астри, можешь уйти сегодня пораньше! — кричит мне Эмили из подсобки.
— Это еще почему? — спрашиваю я. Моя начальница говорила задержаться на работе, но резко изменяет решение.
— Потому что у меня годовщина!
Стыдно признаться, но у меня не было особенных планов даже на такое священное время, как пятничный вечер. У меня не было ухажера, и я без энтузиазма относилась к ночным клубам. Я собиралась провести остаток дня дома в компании книжки и тарелки печенья. Кенна, моя мачеха, знает триста пятьдесят рецептов печенья. А я люблю его есть. Может быть, поэтому мы отличная команда.
— Ах да! Пятница! Я и забыла, — я театрально хлопаю себя по лбу. — Спасибо, Эмили... У меня как раз грандиозные планы на сегодняшний вечер.
— Свидание? — мурлычет Эмили. — Кто этот счастливчик?
«Гарри Поттер».
Я решаю дождаться еще одного покупателя, а потом с чистой совестью сбежать домой. Звякает колокольчик над дверью. Очередной посетитель, мальчишка лет десяти, вытаскивает из ведерка пышную хризантему, уверенно подходит к прилавку и сует мне мятый полтинник.
— Девочке? — улыбаюсь я.
— Нет, бабушке, — серьезно отвечает он.
— Ей понравится, — заверяю я его, заворачивая цветок в слой целлофана и едва сдерживаясь, чтоб не потрепать его по волосам.
— Даже не знаю. Она на кладбище вообще-то, — пожимает плечами он. — Два года как уже.
Я прикусываю язык и протягиваю ему сдачу.
— Классный, — кивает он, когда я наклоняюсь к нему через прилавок.
— Что, прости? — переспрашиваю я.
— Классный кулон, — Он указывает на серебристого ангела с распростертыми крыльями, болтающегося на моей цепочке. — Талисман?
— Вроде того.
— И как, защищает?
— Еще как. Однажды я воткнула его в глаз плохому парню.
Мальчишка смеётся. Но его смех вдруг заглушает лавина пронзительного звона: где-то недалеко только что вдребезги разлетается витрина. Сгорая от любопытства, он бежит к двери и сует голову наружу, а когда поворачивается ко мне снова, то бледен как мел, и едва не охрип от испуга:
— ГОТОВЬТЕ СВОЙ ТАЛИСМАН!
И он тут же исчезает за дверью, унося ноги от какой-то неведомой опасности. Едва дверь закрывается, тут же раздается еще один взрыв крошащегося стекла.
— Что там такое? — Эмили выходит из подсобки с ведерком ирисов.
Я подбегаю к витрине и прижимаюсь лбом к стеклу, пытаясь рассмотреть происходящее на улице, и в этот момент...
Два силуэта по ту сторону появляются так внезапно, как умеют появляться только призраки. И убийцы. И если бы мне дали еще минуту, то я успела бы отступить, убежать, спрятаться, – но этой лишней минуты мне не дали. Чья-то рука поднимает биту и рушит ее на стекло...
***
Эмили орет в унисон. Этот крик потом долго преследовал меня по ночам. Все остальное – как в тумане. Как будто меня окунули в таз с водой, и все звуки остались где-то далеко, над поверхностью.
Витрина просто взрывается от мощного удара. Меня осыпает осколками стекла. Я сваливаюсь на пол, проехавшись ладонями и коленками по стеклянной каше. Жаркое лето не оставило мне ни единого шанса: на мне не было никакой мало-мальски серьезной одежды, которая защитила бы тело от лавины осколков, – ни куртки, ни штанов, ни кроссовок, – только тонкий белый сарафан на бретельках и вьетнамки на хлипкой подошве.
Я пытаюсь встать, опираясь на локти и вытянув перед собой две окровавленные ладони.
— Крови много не бывает. — говорит мне низкий, женский голос.
Та, кто их произнесла, была молода. Я не посмела заглянуть ей в лицо. Все, что запомнила – черная одежда и ботинки с истертыми от ударов носками. Я все еще стою на четвереньках, от ужаса не чувствуя, как осколки обжигают колени, когда этот огромный ботинок поддевает меня под ребра, как какую-нибудь собачку, и отбрасывает к стене.
Двое других были похожи на цепных псов, сорвавшихся с привязи: они проходят по полкам битой – той самой, от которой разлетелась витрина, сметают на пол охапки свежих цветов, обливают все керосином из пластиковой бутылки и подожгли... На мое счастье, они очень спешили. Я боюсь думать о том, где я была бы сейчас, если бы у них было лишних хотя бы полчаса.
Я сижу на полу и таращусь на свое белое платье, на котором там и сям расцветают алые, как маки, пятна. «Я ранена. Это моя кровь. Такая алая... Кензо, ей-богу, удавился бы от зависти», — почему-то подумаю я. У меня не получается встать. Боль в боку мешала дышать. Я кое-как вытаскивают самые крупные куски стекла из ладоней и икр и, движимая тем самым инстинктом, который заставляет жука залезать в щель, а мышь в норку, – ползу к прилавку.
Эмили больше не кричала. Трещат и плавятся жалюзи на окнах, полыхают букеты сухоцвета, пол усеян зеленой кашей из раздавленных цветов. С улицы несутся визги, вой сирен, звон рассыпающихся витрин. Я сижу за прилавком, кашляя от дыма, но боюсь выползти наружу. Боль, паника, стук крови в висках, разноцветные мухи перед глазами – все смешивается в один сплошной водоворот, в который меня затягивало, как слепого щенка. Последнее, что я запоминаю перед тем, как отключиться, – желтовато-зеленое, словно отлитое из парафина, лицо Эмили, лежащей под прилавком в полуметре от меня, а потом... щ-щелк и перезагрузка.
***
Я не вижу ничего, кроме белого потолка. Аккуратно вожу головой из стороны в сторону и мой взгляд устремляется на сестре. Далила не сводит с меня черных глаз и аккуратно кладет руку на мою. Ее лицо влажное от слез, но серьезность лица не изменяется никак, будто ей все равно.
Я чувствую невыносимую боль в ребре. Пытаюсь встать, но это стоит мне больших усилий. Я не слышу голос сестры, которая утверждает о том, что должна лежать и не двигаться, но меня смущает другое – где я?
— Где она? — хриплю не своим голосом, от которого кожа покрывается мурашками, а боль заставляет лечь обратно в белоснежную постель. Сейчас хочу видеть только маму, но не понимаю, где она находится. Я вижу на своем теле мелкие капли крови, и память возобновляет отрывки из прошлого.
— Астрис... — шепчет сестра. Больше ее голос не доходит до меня.
В палату врывается мама. Ее глаза наполнены ужасом, она кричит, но не тем криком, которым кричала Эмили, когда в нее вонзались тысячи мелких осколков. Мне становится страшно, – я на грани истерики прикрываю веки. Пульс зашкаливает, пальцы дрожат, а звон в ушах прекращается.
— С ней нельзя сейчас разговаривать, пойдёмте, мэм... — говорит мужчина, отталкивая маму из палаты. Далила уходит вместе с мамой, а я судорожно пытаюсь ухватится хоть за что-то, чтобы меня услышали, но от поступающего страха парализовало.
— Она моя дочь, я не могу бросить ее! НЕ МОГУ! — кричит мать, но врач всё-таки уводит ее, оставляя меня в полном одиночестве. В палату входит всё тот же мужчина, а потом...
В глазах темнеет, лицо и тело расслабляется. Я больше ничего не чувствую, кроме пустоты внутри себя. Боль уходит, мысли очищаются, а в голове я задаю себе вопросы. Где мои родные? Почему кто-то кричит за дверью? Что происходит?
Столько вопросов и так мало ответов. Мне приходится приподняться, чтобы рассмотреть все вокруг, и задаю лишь один вопрос:
— Сколько времени прошло?
— Два дня, мисс. С момента нападения прошло два дня.
А потом я отключаюсь, забывая про все настоящее.