Озарённый Солнцем. Поцелованный Луной.

Когда за холмом, покрытым блестящими в свете восходящего солнца алмазными каплями росы, показалась знакомая крыша, напряжение, державшее в плену всю ночь, отпустило. Изнутри поднялось тёплое чувство. Я пришла домой. Туда, где меня ждали, туда, где обо мне беспокоились.

Флоренс отстал на половине пути, не дожидаясь, когда я сама об этом попрошу. В том месте, где я уже могла спокойно ориентироваться, он, не произнося ни слова, снял повязку, небрежно накинул её на плечо и откланялся, пожелав удачи и попросив не забывать об увиденном. В этот момент мне очень захотелось его ударить.

Калитка была не заперта, и я прошла во двор, стараясь не наделать шума. Судя по занявшемуся рассвету, было около четырёх часов утра. Май уже мог проснуться, но я не желала его тревожить. Он и так много работает и мало спит. Пусть отдыхает.

Но если я хотела остаться незамеченной, то у Лайлы были иные планы. Она выскочила сразу же из-за двери и радостная накинулась на меня. Потребовалось немалых усилий, чтобы устоять на ступенях, а она всё не унималась: виляла хвостом, облизывала лицо, скулила от счастья.

– Тише, – я старалась говорить шёпотом сквозь пробивающийся смех. – Ты Мая разбудишь.

– А я и не сплю, – голос его был бодрым и радостным. Я посмотрела на него, сидящего на кухонной перегородке, такого доброго и ласково смотрящего, ставшего уже совсем близким, и почувствовала ни с чем несравнимый комфорт. Да, я дома.

Он выглядел слегка уставшим. Собранные в хвост волосы растрепались, и без того всегда небрежно надетая рубашка была измята. Немытые ноги заляпаны грязью. Неужели он не спал всю ночь?

– Всё, Лайла, поздоровалась и хватит. Это уже неприлично! – наигранно сердито сказал он, спрыгивая на пол. – Я тоже хочу обнять Майю.

Лайла послушно отступила, всё ещё не сводя с меня счастливых глаз. Хозяин её не дал передохнуть – заключил в объятия, прижал крепко, так что можно было ощутить, как напряглись мышцы, и выдохнул:

– Я переживал.

Мне не хотелось отпускать его, и я прижалась сильнее, вдохнула солоноватый запах пота, смешанный с ароматом трав и настоек. Вмиг начало клонить в сон. Он не делал ничего. Не играл на флейте, не проводил шаманские обряды. Просто обнял. А от этого нахлынуло умиротворение, которого Флоренс так и не смог добиться магией.

– Ты спал?

– Не-а. Хочешь горячего шоколада?

Я отстранилась, чтобы встретиться с глазами цвета янтаря. Они светились изнутри.

– Ты меня ждал? – осторожно уточнила я. Разве мог последовать иной ответ? Но душу отчего-то терзала неуверенность.

– Кого же ещё? – усмехнулся Май. – Расскажешь, если захочешь. Я не буду мучать тебя. Наверное, это ночное путешествие было не из приятных?

– Слабо сказано.

Май помрачнел.

– Ты цела?

– Да, да, – усиленно закивала я. – Ничего непредвиденного не произошло, просто страхи, о которых говорил Флоренс... Я не была к ним готова.

Май, уже освободивший меня из плотного кольца рук, посмотрел внимательно и вновь спросил:

– Хочешь горячего шоколада?

– Я бы не отказалась, – и потянулась к волосам, чтобы поправить выбившуюся прядь. Должно быть, выглядела я в этот момент не лучшим образом. Взгляд Мая тотчас переместился на предплечье моей левой руки и сделался крайне настороженным.

– Цела, говоришь? А это что?

Я не сразу вспомнила, что рука исполосована длинными царапинами.

– Ах, это... Это я вылезала из гроба неудачно.

Май смотрел холодным неверящим взглядом. Обманывать его я хотела в последнюю очередь, но и быть откровенной в таком вопросе не могла. Слишком рискованно. Не хочу обнажать душу перед человеком, с которым знакома всего неделю, хоть и чувствую его расположенность и участие.

– Скажи честно, это Флоренс? – вкрадчиво спросил он.

– Нет! Я же говорю: я оцарапалась.

– Это следы от ногтей.

– От гроба.

Май не верил и, казалось, сам не решался продолжать допытываться истины. А мне было до того неловко продолжать этот разговор, до того стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Он не поверит ни при каких обстоятельствах, даже если сделает вид, что я его убедила.

– В любом случае, давай я обработаю. Можно занести инфекцию.

И по-прежнему хмурый он пошёл за антисептиком.

День прошёл ленивый, ничем не примечательный. Я отсыпалась в обнимку с Лайлой. Май о царапинах не вспоминал, занимался по большей части своими делами, а когда дело доходило до диалога, проявлял заботу, увеличенную в сто крат. То ли на этом сказались мои ночные похождения, то ли загадочные царапины, о природе которых я ни за что не желала говорить правду. Он знал это, его было тяжело обмануть.

Ближе к вечеру Май ушёл в лес, а я, всё ещё беспардонно лёжа на кровати и глядя в потолок, решила приготовить ужин. Я и без того загостилась в этом доме, нужно проявить благодарность. Поэтому, собрав крупицы с трудом накопленных сил, я поплелась на кухню. В этот час она золотилась бликами света и блестела заблаговременно вымытой посудой. Я впервые, стыдно признать, зашла за перегородку в саму кухню. Обычно там хозяйствовал Май и ревностно оберегал свои «владения». Он любил готовить, любил убираться и содержал своё жильё в чистоте, что мне казалось чем-то нереальным. Мы с Катей не могли управиться с меньшей по площади квартирой вдвоём, когда Маю это удавалось в одиночку.

Катя...Почему мне привиделись эти мучительно страшные сцены? Есть на то ответ? Флоренс утверждает, что есть. Но стоит ли ему верить? Как эти знания могут мне помочь?

Забыть. Хотя бы на время.

Как ни странно, музыка Флоренса и забота Мая вкупе помогли отвлечься. Я не испытывала тревогу и былого страха, ночные видения вспоминались мутными обрывками и не вызывали эмоций. Словно всё это был сон, который вскоре сотрётся из памяти.

Тогда, в таком случае, могу ли я продолжать злиться на Флоренса? Да и есть ли смысл? Я действительно не рассчитала свои силы. Он предупреждал, что встреча со своими страхами может быть неприятной. А я отнеслась к этому легкомысленно.

Ни о каком холодильнике речи не шло: Май жил вдали от городской цивилизации и такой роскошью, как электричество, не обладал. Он питался фруктами, овощами, грибами, ягодами, которые собирал или покупал незадолго до приготовления и хранил у себя в погребе. Он закатывал на зиму варенье и компоты и ставил их на стол в качестве десерта. Мясо Май не ел, но я не интересовалась, почему. Да и не важно.

Я готовила немудрёное овощное рагу, разноцветное, аппетитно шипящее в масле, когда в окно, расположенное за спиной, негромко постучали. Вздрогнув от неожиданности и, видимо, от остатков напряжения, я обернулась, но гостя, нарушившего мой покой, заметила не сразу. За выбеленной оконной рамой на наружном подоконнике сидела крохотная птица. 

– Проголодалась? Где же у Мая пшено?

Но птица была настойчивой, моя медлительность её явно раздражала, поэтому стук раздался вновь. Уж не просила ли она её впустить? Я подошла ближе, чтобы распахнуть окно, и заметила привязанный к коричневой грудке свиток. Письмо?

– Ох, да ты маленький почтальон, – птица без боязни далась в руки и улетела тут же, чирикнув на прощанье, когда я освободила её от ноши.

Два небольших листка бумаги кремового цвета были плотными, и я смутно осознавала, что такие где-то уже видела. Кто, если не члены королевской семьи, могли пользоваться здесь такой бумагой?

«Уважаемая Майя, гостья Земель Забвенья!

Будем рады видеть вас на ежегодном балу-маскараде в честь дня рождения Его Величества Короля Феликса.

Торжество пройдёт в главном королевском дворце 18 июля в 17.00.

Личный секретарь Его Величества, господин Калоган

За подписью Его Величества Короля Феликса»

На втором листе было то же приглашение для Мая. Любопытно: они всё население приглашают?

Когда Май вернулся, остывающее рагу и салат уже стояли на накрытом столе. В руках он держал брезентовый свёрток и осматривал его озадаченным взглядом.

– Что это? – поинтересовалась я.

Май поднял глаза, заметил результаты моих стараний и расцвёл в улыбке.

– Это ты приготовила? Спасибо тебе большое! Но зачем? Я бы сам... Ты же гостья!

– Я хотела отблагодарить. И без того уже неприлично долго задержалась у тебя.

И тут до меня неожиданно дошло, что я действительно гостья и заходить на хозяйскую территорию не должна.

– Прости, мне не стоило заходить на кухню, – тут же добавила я. – Как неловко вышло!

– Нет, нет, что ты? Ты можешь ходить, где угодно, делать, что угодно, просто мне неловко! Какой из меня хозяин, если гость сам готовит ужин?!

– Май, ох...

И снова неловкость, постепенно становясь общей и разрастаясь, вдруг улетучилась, растворилась в его тёплой улыбке. Май был благодарен и приятно удивлён и никак не мог этого скрыть. Должно быть, о нём давно никто не заботился.

– Так что это? – я повторила вопрос, когда Май собрался мыть руки и садиться за стол.

– Ах, это! Это лежало на крыльце. На листочке написано твоё имя.

Удивлению не было предела. Это было похоже на посылку, но от кого и зачем? Не медля ни секунды, я развернула упаковочную ткань и... замерла, не в силах вымолвить ни слова. Это был элегантный брючный костюм цвета слоновой кости. Прямые брюки, прямой же пиджак с отделанными неуловимым полупрозрачным кружевом лацканами. К нему прилагался светло-коралловый атласный топ. Тот самый костюм, который я собиралась купить в день знакомства с принцем. Это знакомство покупке и помешало. Но как? Неужели он...

– Майя? – голос Мая вывел из раздумий. – Это костюм? От кого?

– Видимо, от Флоренса, – обессиленные руки опустили дорогое одеяние на лавку.

Он в удивлении приподнял брови.

– Ух ты! Задарил он нас. Красивый костюм. Примеришь?

– А? Да, примерю... Кстати, нам прислали приглашения на бал.

– Точно! У Его Величества день рождения на днях. С тех пор, как Флоренс достиг совершеннолетия, меня приглашают на подобные торжества каждый год.

– Да ты приближённый!

– Не то чтобы. Хотя, исходя из последних событий, именно к такому выводу и приходишь. Но нет, просто я из старой почтенной семьи лекарей. Сам Флоренс так сказал однажды. И вот я ни разу не пропустил ни одно празднество. На день рождения короля собирается много гостей из соседних государств, почётные фамилии. Обычно устраиваются представления, пир и собственно сам бал. Я танцевать не любитель, но там очень красиво. Тебя ведь тоже пригласили?

Я кивнула.

– Почему? Вот вопрос. Это достаточно любопытно.

И действительно: почему? Хотели проявить уважение к гостье, потерявшей память и «застрявшей» в их землях? Или, может, желали держать меня на виду, боясь оставлять без присмотра? И, наоборот, дать повод мне проявить себя в королевском дворце, раз я являюсь шпионкой? Причин много и в то же время мало. В любом случае, я должна там быть.

– Как много вопросов без ответов. В вашей стране я запуталась в загадках.

Май, накладывающий в тарелку рагу, улыбнулся:

– Может, ты что-то хочешь узнать? Спрашивай, не стесняйся. Ты здесь не так давно, а я, дурак, тебя с новой страной не знакомлю. Ни с обычаями, ни с людьми: вообще ни с чем! Ты, должно быть, чувствуешь себя одиноко здесь? Говори правду, я не стану обижаться!

– Что ты! Как бы странно это ни звучало, но у тебя мне по-настоящему комфортно. Ты замечательный хозяин, очень внимательный и заботливый. Только стесняю я тебя.

Не имея возможности возразить словами из-за набитых щёк, Май отрицательно замахал руками.

– Правда?

– Майя, – посмотрел он ласково, – перестань. Ты очень хороший человек и совсем меня не стесняешь. С тобой приятно общаться. И ещё, благодаря тебе, мне не так одиноко, как прежде. Я должен тебя благодарить.

Я почувствовала, как жар прилил к лицу от смущения:

– Всё, всё! Хватит китайских церемоний. В любом случае, идти мне некуда, так что, нравится тебе это или нет, придётся меня потерпеть. Молчи! – засмеялась я, видя, как Май желает ответить, и решила вернуться к начатому разговору. – Я хочу узнать очень много, если честно. Но вот что меня действительно волнует: как ты относишься к Флоренсу? Ты его не боишься? То есть я вижу, что ты робок с ним – извини, если задела этим замечанием – но не боишься, как... как я, например.

При звуке имени принца лицо Мая оживилось. Он слегка улыбнулся.

– Отчего мне его бояться? И тебе, кстати, этого не советую. Он разве опасный?

Да, Май, он очень опасный. На моих глазах Флоренс убил русалку! Но я боялась говорить правду, хоть она меня и мучила.

– Он был достаточно жесток.

– И с тобой?

Я задумалась. По правде сказать, нет. Наоборот – он был достаточно чутким и внимательным. Всегда обращался со мной нежно и обходительно. Даже тот случай в склепе... Хоть он и был до жути неприятным событием в моей жизни, всё же пошёл на пользу: я многое узнала о себе. Это бывает полезным, даже несмотря на трудности, с которыми происходит открытие собственных тайн.

– Нет.

Май отодвинул пустую тарелку и отпил немного компота, прежде чем начать говорить.

– И со мной нет. Знаешь, чтобы понимать человека, нужно знать, как он стал тем, кем стал. Что произошло в его жизни, что повлияло на формирование характера. Так что я предлагаю тебе рассказать историю принца. Я уже упоминал некоторые факты, когда ты спрашивала о флейте, помнишь? Но это далеко не всё, что я знаю. В общем, начну с того, что он второй ребёнок в семье. Об этом открыто говорить не принято, но, если не на устах, то на уме у каждого: он нежеланный.

Как я уже говорил, Флоренс чуть старше меня и всех деталей его детства я знать не могу. Только что-то со слов бабушки и близких знакомых. (От первого случайного собеседника ничего толком узнать о королевской семье нельзя – не принято говорить. О власти, знаешь, как о покойниках: либо хорошо, либо ничего. Доверяю ли я тебе, раз говорю так откровенно? Возможно. В любом случае, то, что я скажу, имеет отношение больше к прошлому, а не к настоящему королевской семьи). Так вот, бабушка моя никогда почти не говорила никаких личных суждений о родителях Флоренса. Только сухие факты: то сделали, это. Единственное, что она как-то сказала: с будущим правителем мы бед не оберёмся, потому что детей королевская чета воспитывает странными методами. Я тогда поинтересовался, что бабушка подразумевает под «странными методами», на это она ответила, что один до ужаса избалованный, другой – забитый. Как думаешь, кто из них кто?

– Вероятно, «забитый» – Флоренс, так как он нежеланный?

Май кивнул:

– Верно. Так все говорили в то время. Забитый, молчаливый, всегда в стороне от родителей на праздничных церемониях. На публике, конечно, его обнимали, целовали и так далее, но знакомая бабушки, работавшая во дворце поварихой, говаривала, что как-то раз, пока в главном зале все пировали, маленький Флоренс проскользнул в кухню, уселся в углу и уплетал стащенную со стола плюшку. Она к нему подошла, спросила, почему он не со всеми, на что Флоренс ответил: «Меня отправили поиграть в другое место. Сказали, я позорю семью». Чем он позорил – никто не знает. Откровенностью своей, возможно. Может, рассказал, что за дверьми происходит, когда гости уходят и как с ним обращаются? Не знаю, да и гадать бессмысленно.

Когда Феликс вступил на престол, бабушка уже умерла. Я всё ещё не был достаточно сознательным, чтобы оценить происходящее как следует, но уже подметил за Флоренсом странность. Ты сама, наверное, это заметила. Как думаешь, о чём я?

– Если быть откровенной, всё во Флоренсе кажется странным. Любовь к цветам? Или к чёрному?

Довольная улыбка расцвела на губах Мая:

– Да. Чёрный цвет. Пока Феликс неизменно носит цветные наряды (а он, к слову, известный модник), или белый по особым случаям, Флоренс одевается исключительно в чёрный. Чёрный вообще при дворе не принят. Его надели при мне только дважды: когда королева, а затем король почили. С момента похорон короля Флоренс этот цвет не снимает. Феликс, видимо, не против такого отступления от этикета или смирился, так как совладать с братом не в силах. Появляться на семейных мероприятиях Флоренс стал попервости чаще. И Рождество, и Новый год, праздник очищения души. Но стоял он в стороне, к людям не выходил, с ними никогда не общался. Должно быть, брат теплее относится к Флоренсу, чем некогда – родители. Или это просто был способ только внешне показать, что младшего брата в семье не забывают? Не знаю. В любом случае Флоренса в народе всегда побаивались. Мрачный, неприветливый, странный. Девчонки дворовые все, как одна, влюблены были. Говорят, красивый очень. С этим не поспоришь. Вся королевская семья красивая. И король с королевой тоже отличались правильными лицами.

Да, мать ничего такая, я оценила.

Я поспешила вставить «особенно необходимое» и «очень важное» замечание художника:

– И у Феликса, и у Флоренса лица словно по золотому сечению вылеплены.

– Да-да. Но всё же, если Феликса любили (а его избалованность, кстати, до сих пор никак особо не проявилась), то Флоренса боялись. Просто потому что. Ждали, что вырастет из него маньяк.

«И вырос», – хотелось заметить, но я промолчала.

– Но он никогда не проявлял жестокости до последнего времени. Что тому причина? Любовь к цветам, тайная, но истинная – к людям, чьи души томятся в маках? Нежелание мириться с ослушанием? – Май пожал плечами. – В любом случае, всё это имеет причину. А в остальном жестокость он никогда не проявлял. У него было трудное детство, полное нелюбви со стороны родителей и ревности к брату.

– А брат не издевался над ним?

– Не знаю наверняка. Думаю, что нет. Они не выглядят врагами.

Видимо, он хочет чувствовать власть, которой лишён. Что ж, надо мной власть получить не получится.