Новый год
Время близилось к полуночи, когда в окно детской постучали. Милка, наевшись огуречных суши на праздничном ужине, крепко спала у горячей батареи, сложив задние лапки на храпящего Теодора. А маленькая Рада рисовала письмо Деду Морозу. Писать она ещё не умела, поэтому старательно раскрашивала семейный портрет, где мама, папа, маленькая девочка и один поросёнка, танцевали возле Эйфелевой башни. На рисунке был еще один поросенок-мопс, но его девочка хаотично зачеркала фиолетовым карандашом, стараясь вычеркнуть с рисунка и из своей жизни. На это у нее были веские причины.
Часом ранее, на праздничной вечеринке, Милка устроила такие умопомрачительные танцы, что, не заметив горы подарков, рухнула на праздничные коробки. По случайному стечению обстоятельств никто не пострадал, кроме керамической розовой миски, которую Рада слепила в подарок Милке своими собственными руками. Это недоразумение так расстроило Раду, что от досады она выкинула и своей подарок от Милки в камин. Так они обе остались без подарков на новый год, и лишенные праздничного салюта в качестве наказания, отправились немедленно спать в свою комнату на второй этаж.
В окно детской постучали еще раз, уже более настойчиво.
– Хохохо, – раздалось с улицы.
Но звук рождественской мелодии в наушниках Рады перебивал любой посторонний навязчивый звук, даже храп двух уставших мопсов.
Старинные часы на каминной полке пробили полночь. Скрипучие половицы принесли крик и звон бокалов с первого этажа. А потом раздался хлопок входной двери и дом погрузился в тишину.
«Все-таки без меня решили пускать салют, никогда не прощу маму и папу за это», – мысли Рады прервал рассыпающийся белый свет за окном.
Она сняла огромные белые наушники, положила рядом с рисунком и, отодвинув антикварный стол, который Варьваря притащила с помойки, побежала к окну, посмотреть на салют.
– Хохохо, – повторился звук уже из камина.
Рада обернулась и почесала пальцем в ухе.
– Ветер, наверное, – прошептала она, желая успокоить стук сердца и подбежала к окну, желая насладиться последним залпом салюта.
– Хо! – громкий звук бахнул у нее за спиной.
Рада взвизгнула, и так как в доме из старших сейчас была только Милка, устремилась к ней, забыв про старые обиды.
– Милка, просыпайся! – прошипела Рада над ухом мопса, оглядываясь по сторонам.
Но собака продолжала крепко спать.
– Милка! – попыталась перекричать храп девочка, – в дом кто-то проник, вставай!
На этой фразе Милка вскочила, как ошпаренная, без следа сна на бежевой морде.
– Надеюсь, они не похитили мои огурцы, которые я выращиваю в сапогах Варьвари.
Рада удивленно взглянула на мопса, но Милка тут же прикрыла рот девочки шершавой лапой.
– Ни слова больше, бежим ловить негодяя по горячим следам.
– Да, только следы холодные и мокрые, растеклись у камина, – уточнила Рада, еще больше взбудоражив сознание мопса.
Милка со второй попытки вылезла из лежанки, пройдясь по голове спящего Теодора. И, придвинув лапу к морде, шикнула в сторону девочки.
– Может это следы не злодея, а Тедика? Видела, как он перед сном вылакал литр огуречной воды.
– Не думаю, – смутилась Рада и подробно рассказала Милке о случившемся.
Спустя минуту, Милка лежала на полу и увлеченно изучала мокрый след на ковре. Лизнув ворс, она заключила.
– Кажется, это вода.
В этом открытии Рада и не сомневалась, пока Милка дотошно изучала улику, она незаметно лизнула ковер. Это преимущество позволило ей показательно закатить глаза.
– Элементарно, Ватсон, но чьи?
– Собачье чутье, белый волос возле лужи и кусочек красной ткани, зацепившийся за решетку камина, подсказывают мне, что это..., – Милка задумалась, – ... это огуречная фея.
– Придумаешь тоже, огуречных фей не существует, а может это дед Мороз?
– Санта Клаус? – подхватила Милка.
– Пэр Ноэль? – скартавила Рада на французский манер.
– Хохохо, – вновь послышалось из каминам и на мягкий ворс ковра кубарем выскочил мальчик с прутиком в руках.
На вид ему было лет 5. Красная шуба, которая была ему явно не по размеру свисала и путалась на полу, а красный колпак на светлых волосах то и дело норовил слезть на глаза.
– Не надо было есть тот сыр с плесенью, – буркнула Милка, – каких только чудес не привидится.
Милка протерла лапками большие глаза, желая прогнать сырную галлюцинацию. Но сырная галлюцинация не то, что не пропала, а наоборот, стала протягивать руки для объятий.
– На твоём месте, я бы не стала этого делать, – сказала Рада и погладила по вздыбившейся голове рычащую Милку.
– О, бонжур, мадмуазель, меня зовут Оливье, и я Новый год, – звонким взрослым голосом заговорил мальчик.
– Так и запишем, французский сыр, вызывает французские галлюцинации, – не унималась собака,
– Тсс, Милка, ты ведешь себя неприлично! – Рада сурово посмотрела на собаку глазами мамы и, сменив тембр голоса на более дружелюбный, направилась к незнакомцу для рукопожатия, – рада с вами познакомиться, Оливье, меня зовут Рада.
– Милка, ты себя неприлично ведешь, Милка не пей из унитаза, Милка прекрати лаять на воробушка, Милка, Милка, Милка, – недовольно хрюкнув, она направилась в лежанку у батареи, где, пропустив самое интересное дрых Теодор.
Но, внезапно остановилась, словно ударившись о невидимую бетонную стену.
– Так ты правда Новый год? – в предвкушении протерла лапки Милка, – а можешь исполнить желание? Хочу, хочу...
– Стой, куда разошлась, я Новый год, а не джин и не волшебник, но подарок у меня для вас есть.
От предвкушения Милка завиляла хвостом. А Рада уставилась горящими глазами на незнакомца. Новый год стукнул прутиком по ковру, и на месте лужи появилась коробка, перевязанная фиолетовой лентой.
– Это мой вам подарок, откройте только его, когда я уйду, – с этими словами Новый год еще раз стукнул прутиком о пол и растворился в камине, оставив за собой мерцающий след из снежинок.
– О, святой Сасиско, умоляю, пуская это будет огуречное дерево.
Милка дернула фиолетовую ленту и коробка раскрылась, выпустив переливающееся облако. Оно окутало Раду, Милку, спящего Теодора, комнату, весь дом, сад, улицу и весь город. С появлением облака ничего не изменилось в мире, но многое поменялось в сердцах. Милку окутало чуждое ей желание: извиниться за сломанный подарок. А Рада принесла со стола свой рисунок и подарила Милке.
– Извини, я от злости тебя зачеркала.
– Да и ты меня извини, а мне это фиолетовое облако из почеркушек очень идет, концептуально, и рисунок твой нравится, – Милка смущенно почесала за ухом.
А Рада тут же кинулась обниматься. И так они стояли несколько минут, пока за окном гремел праздничный салют.
Утром, пока все спали, от голода проснулся Тедик. Вылез из лежанки, стараясь не потревожить сон Милки. Оглянулся вокруг и не узнал своей комнаты. Все было, как и раньше, но теперь каждый предмет светился магическим, умиротворяющим светом изнутри. Посреди комнаты лежала раскрытая коробка. Подойдя ближе Тедик, обнаружил записку, лежащую на дне.
– Счастье и гармонию дарю вам я, с уважением Новый Год, – выразительно прочитал мопс, – ерунда какая-то, – добавил он и, выкинув записку в камин, отправился на поиски завтрака.