Глава 25. Настоящее "да"
Утро выдалось солнечным. Лос-Анджелес будто знал, что что-то изменилось — и, впервые за долгое время, не спешил, не гудел тревожным фоном. Город был спокоен.
Александр проснулся первым. Эмилия всё ещё спала, её лицо спокойно, её рука — на его груди. Он смотрел на неё молча, с тихой, почти осторожной нежностью.
Она сказала "люблю".
Она согласилась.
Не ради выгоды. Не ради защиты. А ради них.
Он встал, накинул рубашку, вышел в гостиную и достал из ящика коробочку — ту самую, с кольцом, которое он заказал накануне.
Тонкое, элегантное, с гравировкой внутри:
Без контракта. Без срока. Навсегда.
Когда она проснулась, он уже ждал её на кухне. На столе — кофе, клубника, тосты. И чёрная бархатная коробочка.
Она подошла, сонно потерев глаза, и сразу остановилась, увидев её.
— Ты ведь уже... — начала она.
— Вчера ты сказала "люблю". И это было всё. Но сегодня я хочу услышать ещё кое-что.
Он встал и взял коробочку.
Открыл её.
Встал на одно колено.
— Эмилия Блэйк. Не как часть сделки. Не как пункт в контракте. А как женщина, в которую я влюбился. С которой хочу просыпаться каждое утро. С которой хочу построить жизнь — без масок, без игр, без срока.
— Выходи за меня. По-настоящему.
Она прижала ладони к губам.
Глаза блестели. Сердце билось быстро.
И только один ответ был возможен.
— Да.
— Конечно, да.
Он надел кольцо.
Она опустилась к нему на колени, обняла крепко, всем телом, всем сердцем.
И в этой тишине — не было лишних слов.
⸻
Позже они сидели на балконе, держась за руки. Она уже написала матери. Он собирался позвонить финансовому директору, чтобы подготовить доверенность — теперь Эмилия должна была стать частью всех решений. Официально.
— Мы расскажем всем? — спросила она.
— Да. — Он улыбнулся. — И никто не посмеет снова произнести слово "фиктивный".
— Даже твоя мать?
Он усмехнулся:
— Особенно она.
⸻
Вечером они поехали в загородный дом, где их ждала семья. И когда Александр поднял бокал и произнёс:
— Я сделал ей предложение. И она сказала "да".
— По любви, — добавила Эмилия, взяв его за руку.
Никто не аплодировал.
Все — замерли.
А потом раздался первый тост.
И это было не завершение. Это было начало.