Как два пальца об асфальт

От резкого подъема закружилась голова.

- Девчонки, я, наверное, домой- тихо прошептала, усиленно проглатывая подступивший к горлу комок. Как будто шерсть свалявшаяся во рту. Подруги не обращают внимания, только одна рассеянно взглянула на нее, равнодушно спросила:

-Уже уходишь?- скорее из вежливости или просто от необходимости хоть что- то сказать. Она кивает, благодарит каждую за приглашение, старается говорить громче, и, кажется, ей это удается. Во всяком случае, парочка с ряда выше ее расслышала и теперь бурно выражает недовольство.

Она скользнула по ним взглядом, даже прищуриваться не стала, чтобы разглядеть виновников назревающего конфликта. Какая разница, она все равно уже уходит. Никто из так называемых подруг против не будет, скорее даже наоборот. Ну кому приятно смотреть на ее тоскливую моську? Хотя, если задуматься, она вовсе и не тоскливая. Не в выражении лица тут дело, а в атмосфере, в гнетущем настроении, которое поселилось в ее душе и теперь,

вдоволь там обжившись и не найдя достаточно места, ищет себе новых жертв.

Она медленно идет по проходу. Перед глазами расплываются разноцветные пятна. От больших к маленьким, от маленьких к большим. Красиво. Держится за поручень, крепко, а то мало ли, заглядишься на узоры- и упасть в секунду можно. Даже не заметишь как.

Громкий всплеск смеха в зале заставил ее

пугливо содрогнуться. Крепко жмурит глаза, приводит дыхание в норму. Хотя какая уж тут норма, когда дышишь через силу, борясь за каждый вдох? Так вот как чувствовали себя герои того американского фантастического боевика, когда их планету воздуха лишили...

А на экране любовь, на экране смех, на экране ЖИЗНЬ. Сублимированная, горячим кипяточком разведенная, но все же жизнь... Но и ее жизнь не хуже: так же улыбается натянуто, как и та актрисулька, так же на публику играет.

Ну чем не жизнь?

Выходит в зал. Яркий свет сначала ослепляет, но приводит в чувство.

Каблучки громко стучат по кафельному полу- цок, цок, как лошадка, цок, цок... Черт бы побрал эти каблуки!

Спускается вниз- рядом с туалетом очередь. Как всегда. И почему там девушки столько возятся? Ведь это не только мужчин удивляет, мы и сами- то не знаем, чем заняты так долго. Сходить- не сходить, вот в чем вопрос. И хоть на короткое мгновение он становится для нее главным, решающим, даже судьбоносным. Ведь мало ли, вдруг выйдешь сейчас на улицу- а там тебе сосулька на голову упадет, а задержись она здесь, в теплом, облицованном

белым кафелем помещении- упадет эта злополучная сосулька на кого- нибудь другого. Но нет, качает головой, быстро идет к выходу, на ходу натягивая куртку. Не надо нам такого счастья- все сосульки, все для меня. Жадная я сегодня. Вот так- то.

На улице снег. Идет такими пушистыми хлопьями, что аж дух замирает, разве такое бывает? Ни снежинки не разглядеть, все как в танце сошлись. Или в любовном соитии. А в свете фонарей вообще кажется, что это маленькие кусочки теста, политые маслом. Ну а как же, а то подгорят. Эх, наглотаться бы сейчас этих освежающих комков, но она знает- чуть что в рот попадет, так сразу

тошнота жуткая, и это в лучшем случае, а то вообще в туалет бежать

приходится, чтоб не загадить все. Так что не рискует.

Становится у дороги, вытягивает руку. Тут же останавливается машина. В голове проносится: "А денег- то у меня и нет почти, на машинку точно не хватит", но следом приходит успокоительная мысль: "Ничего, я сегодня в юбке".

- Куда?- водитель, мужчина лет 30-40, а может и больше. У нее всегда было плохо с определением возраста.

-На Бауманскую, тут недалеко,- и к чему уточнила? Неужели он сам не поймет, далеко ему это или нет?

- Сколько?- улыбается, заинтересованно смотрит на эту маленькую, закутанную в старый пуховик девчушку.

- 50,- робко.

- 50?- смеется.- Тут недалеко, конечно, твоя правда, но не настолько же.

- А 100?- морщит лоб, вспоминая, а наберет ли она эту сотню. Эх, вот знала ведь, что не надо было коку- колу брать в кино. Какая польза, кроме лишней беготни в туалет?

- Ну садись,- подмигивает. Легко так подмигивает, без намеков всяких, почти по- дружески. И снова дилемма- куда сесть, вперед или назад? Сяду вперед- вдруг подумает чего, еще на ноги мои пялиться будет всю дорогу, вон как глазел, пока о цене договаривались. А назад- ну как- то это... а что? Как это? По-моему, нормально. Резко захлопывает переднюю дверь машины и неуклюже протискивается назад.

- Как у вас тут всего много,- слабо улыбается.

- Да вот жена попросила в магазин съездить,- пожимает плечами.- Потому и пакеты. А ты откуда так поздно и одна? Ничего, что на «ты»?

- Да ничего,- все та же приклееная улыбка. В конце концов, а почему бы и нет? Да, раньше она бы не позволила незнакомцу так фамильярно с ней говорить, но сейчас... какая, по сути, и кому теперь разница. Правильно, никакой.- Из кино возвращаюсь, с подружками ходила.

- Что ж твой молодой человек такую красоту одну ночью с подружками

отпускает? Подружки- это, конечно, дело хорошее, но только не больно они защитить- то смогут. А вдруг я маньяк?

- А нету у меня молодой человека, муж только.

- Так тем более!- смотрит на нее в зеркальце заднего вида.- Эко ты шустрая деваха, такая молодая, а уже замужем.

- А уже разведена.

Водитель от неожиданности растерянно замолчал, потом другим, уже не дразняще- насмешливым тоном произнес:

- Ну ничего, муж- это дело такое, наживное, знаешь ли...

Она усиленно растягивает губы в улыбке, ведь он так старается, видно, что старается. Надо что- то сказать, но что? Да и надо ли? Не хочет- значит и не надо. Только кивает и надеется, что это достаточная благодарность на довольно бестактное вторжение в личную жизнь. Через минуту спрашивает:

- А вы маньяк?

- Что?- от неожиданности водитель неискренне смеется.

- Ну вы сказали, а вдруг вы маньяк, вот и спрашиваю...

- Да нет, что ты, маньяки так легко не признаются.

- А может это обманный маневр, не думали?- настаивает она- Вот смотрите: все же думают, что маньяки никогда в своем маньячестве не признаются, а раз признались- то значит не маньяки уже, и значит можно расслабиться, а вы тут как тут...

Водитель растерянно, но не без интереса смотрит на нее. Что- то не так с этой бледной, худенькой девочкой. Вон как затравленно смотрит, отважно, но затравленно. Да и отвага какая- то ненастоящая, отчаянная что ли... Такой взгляд у его собаки был, когда та уж помирать собралась и через дорогу на встречу ему перебегала. Бежит- вперед смело смотрит, а может, даже и не смело, просто смотрит вперед, а что позади, по бокам- не важно, собьет

машина - так собьет, летит сзади пуля - так летит.

- Вы в порядке?- серьезно спрашивает. Девушка даже вздрогнула от

неожиданности- то "ты" да "ты", а тут вдруг на "вы" сразу перешли.

- В полном. А что, не похоже?- смеется.

- Не против, если я радио включу?- надо избавляться от этой девчушки, тоска смертная с ней. Быстрей бы уж довезти ее что ли... И вдуматься, ради чего мучаюсь? За сотню вонючую! На эти деньги ребенку шоколадку только купить...

- Не против, даже за.

- Только я радиостанции такие, на любителя слушаю.

- Так может, я и есть любитель?

- Может,- ухмыляется и включает радио. Поет Вертинский.

Твои пальцы пахнут ладаном,

А в ресницах спит печаль,

Ничего теперь не надо нам,

Никого теперь не жаль.

Девушка словно оживает на секунду, лицо озаряется пониманием.

- Красивая песня,- вздыхает водитель.

Девушка с любопытством взглянула на него? Красивая? Да, пожалуй, можно и так сказать... Правдивая. Это уж точно, а красивая или не красивая- уж не ей судить... Да и он бы так говорить не стал, если бы знал, что это такое, когда ничего не надо и никого не жаль. Да, именно так. Ничего и никого.

- Приехали.

Она лезет в сумочку, достает аккуратно сложенную пятидесяти рублевую купюру, протягивает водителю, потом неуклюже развернувшись, рыскает по карманам, достает мятые десятки и заржавевшие пятаки. На лице написано такое сосредоточие, как будто весь смысл ее жизни состоит в том, чтобы насобирать

эти несчастные пятьдесят рублей. Волей- неволей, а жалость почувствуешь. Тяжелую, вязкую, приторно сладкую на вкус жалость.

- Да не надо, тут ехать- то и правда недалеко.

- Как так?- изумленно.- Как не надо?

- Пятидесяти рублей хватит,- улыбается.- Ребенку на конфету хватит.

От этих слов лицо ее резко искажается, бледнота уступает под напором красных пятен. Так щека краснеет от пощечины.

Ни слова не сказав, она вылезает из машины, медленно, с трудом, идет по дорожке. Водитель удивленно смотрит ей вслед, затем быстро выезжает, врубив радио на полную громкость. Поскорей бы забыть эту девчушку с тонкими, птичьими лапками вместо рук.

Девушка по дороге пару раз остановилась, словно зарядка кончалась и требовалось время, чтобы найти новые силы идти вперед. Наконец дошла до входной двери, остановилась, задумчиво поводила пальцем по цифрам кодового замка. Какой же шифр? 382 или 832? Или вообще не так? Хотя, попробуем... Нет, не 382. Может, 832? Тоже нет. Тогда 283. Писк. Значит правильно, значит она молодец. Заходит в подъезд, как всегда, запах не из приятных. Хорошо хоть идти недолго, пару шагов и уже вот она, дверь родимого дома, нашей крепости. Нет, теперь уже моей, и только моей крепости. Я же сегодня жадная, не забыли?

Ключи с первого раза попадают в замок. Надо же, прогресс. В коридоре темно, лампочку она так и не поменяла. Не снимая сапог, шлепает на кухню, зажигает там свет, ставит чайник. Чай она любит, чай- это хорошо. Потом возвращается в коридор, стягивает сапоги, куртку, кидает все на пол. А почему бы и нет? Завтра одеваться будет проще.

Звонит телефон. Брать трубку - не брать? Что же за день сегодня такой сложный! Столько решений за последний час пришлось принять, ужас просто!

- Алло?

- Сонечка, здравствуй,- взволнованный голос.- Я никак до тебя дозвониться не могу.

- Привет, мам. Я в кино просто была. Подруги пригласили.

- В кино?- удивленно.- Это хорошо, это здорово просто, Сонечка. Пора тебе уже и повеселиться, и жизни порадоваться. Понравилось хоть?

- Очень, мам. Так классно посидели,- словно со стороны видит себя, слышит наигранный веселый голос. Интересно, только она чувствует в нем ужасную, просто оскорбляющую слушателя фальшь? Ох, только бы мама ничего не заподозрила.

- Рада, что у тебя все хорошо, родная моя,- в голосе слышится облегчение.- А то я уж совсем разволновалась за тебя.

- Не стоит, мамочка,- та же веселость в голосе. Но ничего, кажется, верит, кажется, пронесло. Но не тут- то было.

- Только, Сонечка,- все не затихает голос на другом конце провода,- я

завтра все равно приеду. Соскучилась я уже.

- Ну зачем, мам?- пытается сдержать отчаяние в голосе, но и сама понимает, что удается ей это не важно.- Мам, у меня все замечательно, отлично все просто. Ну не приезжай. Я же все равно работаю, меня и дома почти нет.

- Вот и хорошо, значит, не сильно надоесть тебе успею,- шутливо, но твердо.- Сонечка, я приеду завтра, так что встречай часа в два. Пока, приятных снов, моя радость. Поскорей бы уж тебя обнять.

И, не дав возможности сказать хоть слово против, вешает трубку.

Девушка минуту стоит, слушая частые гудки. Затем медленно кладет трубку на рычаг. Ну и ладно. Приедет, ну и пусть. Ничего, сдержусь, улыбнусь пошире, в голосок веселья щепотку добавлю, спинку попрямее, носик кверху и ничего, продержусь, это терпимо. Надо только приготовить что- нибудь, да и убраться надо. Ничего, успею, справлюсь, еще вся ночь вперед, смогу.

Проходит на кухню, открывает холодильник. На первый полке еда для кошки. Забавно. Еда есть, кошки нет. Давно нет, муж увез, его это кошка, да и вообще все его. Он- то небось сейчас спит уже, и Мурка под боком мурлычет. Как она надеялась, что Мурка будет так же убаюкивать колыбельной их ребеночка. Уверена, он бы сразу засыпал. Да и не могло быть иначе, он был бы самым спокойным и умным мальчиком на земле. Почему мальчиком? Одергивает

себя. А вдруг это была бы девочка? Хотя нет, уверена, был бы мальчик.

Почему- не знает, да и не важно это, почему, главное, что знает, был бы у них сын.

На второй полке - пакет молока. Отпивает глоток, бежит к раковине,

выплевывает комки белого, свернувшегося молока. Наливает в кружку чай, разводит сахаром, быстро выпивает. Надо же, раньше сладкий чай не любила, а сейчас только на нем и держится. Заглядывает в шкафы: рис и гречка. Ну вот, мама это любит, гречку отварю, молока завтра куплю. И еще чего- нибудь куплю, завтра решу. При мысли о еде во рту появляется противный привкус, даже не знает, как его описать. Как будто пыль во рту, горсти сухой комнатной пыли, и слюна такая тягучая, что и жвачки не надо. И тошнота, опять тошнота. Как же она устала от нее, хотя уже и не всегда замечает, привыкла. Ну и ничего, так и должно быть, ее и должно тошнить. Правда, то бы

только по утрам тошнило, а сейчас круглые сутки, даже ночью иногда просыпается от жутких спазмов в животе. Забавно- тошнота. От слова тошно. Что ж, все правильно, ей и правда тошно. Чего же она еще хотела? Зато похудела. Раньше без сладкого жить не могла, а сейчас – не надо ничего. Он, когда узнал, что у них будет ребенок, шоколадки ей коробками таскал, и конфеты, и булочки. Она все так боялась тогда поправиться.

Чем бы заняться? Может, полить цветы? Да, точно, полью- ка цветы. Подходит к столику, берет в руки бутылку воды. Видит погремушку. Лежит на столике за бутылкой, притаилась, как в засаде, чтобы на глаза попасться, когда этого совсем не ждешь. Смотрит на игрушку во все глаза, руку протянуть боится.

Трогать не хочет, но смотреть- то можно, смотреть- то никто не запрещал. И ведь ничего не чувствует почти, так, слегка больно, но это ничего, это терпимо, даже приятно.

Про цветы забывает, а они, если бы могли, спасибо за это сказали, а то обильной каждодневной поливки выдержать даже герань уже не в силах.

Включает телевизор. Щелкает с канала на канал- там реклама (детсикх подгузников), там фильм какой- то про малышей, нет, не подходит все, это не то. Ей бы ужастик какой, а не эти нюни- сопли. Хватит уж, в жизни так не бывает, в жизни все не так. Это в кино слезы месяцами, и таблетки пачками, чтоб в депрессию не впасть, а на деле- вот оно, горе, с сухими воспаленными глазами, работой с утра до вечера, и одинокими вечерами на кухне за телевизором. И ведь со стороны даже не скажешь, что она ребенка потеряла, что муж ушел. Да, сама виновата, что ушел, но ушел ведь, и это сути не изменит. Как там в математике говорится: от перестановки слагаемых сумма не меняется. Вот именно, не меняется, и вот она- ее сумма.

Оставляет на культуре. Дай хоть про животных посмотреть, все не мелодрамы эти, все интересней. Вон, про индийских львов показывают. Отцы- львы очень благожелательны ко своим детенышам. Надо же, а она- то думала, что нет, а тут даже львы, и то детей свих любят. Смешно, ей- Богу.

Два часа ночи уже, вставать через четыре часа, а ведь еще убраться надо. Но нет, не охота, а раз не охота- то лучше будет сидеть так хоть до семи утра, когда уже будильник в спальне пропищит, и смотреть невидящим взором в телевизор. Хотя, в сущности, почему невидящим? Все она видит, и помнит все.

При желании да хоть сейчас может всю передачу дословно воспроизвести, и все диалоги в недавно недосмотренном фильме. Вообще ей самой странно, что она, человек, который раньше не мог запомнить, к каким часам ей на прием к гинекологу, теперь помнит все, каждое чужое слово, шаг, жест. Она столько стихов выучила, что самой не верится. Раньше в школе зададут пару строк, и она, бедная, мается, зубрит упорно по целым дням, чтобы потом оттаробанить на уроке, заслуженную четверочку получить, и выкинуть с

облегчением этот бред из головы. А теперь... Только посмотрит, прочтет раз- и все, в памяти отложилось, она прям как ходячий кладезь поэзии. А потом, если заснуть не может, хотя что это за "если"? Не "если", а "когда" заснуть не может, читает их себе наизусть. Успокаивает, как колыбельная. Хорошо хоть настоящих колыбельных она не знает, а то бы совсем нестерпимо было. Хотя выучить ничего не стоит. За две секунды сможет, с полпинка, как сказал бы

муж. Или нет, как два пальца об асфальт. Странное, если вдуматься,

выражение, но к ее теперешнему состоянию подходит. Ей теперь все, как два пальца об асфальт. Так же легко, и так же больно. И это хорошо, если еще задумываться не начнешь, а зачем и кому это надо. А если начнешь- то совсем невыносимо от нелепости становится.

Снова звонит телефон. Неужели опять мама? Ну что еще?

- Да?- сонно.

-Ой, Сонька, прости, что разбудила,- это подруга с работы.

- Да ничего, Надь, я быстро засну. В чем дело?

- Сонечка, у меня к тебе просьба большая- пребольшая.

- Ну?- внутри- ничего, ни раздражения, ни любопытства, пустота и все. Но это ведь хорошо, никаких примесей, чистый продукт. Вот только никто полезное не любит, всем вредное подавай, а раз так, то и играть надо по их правилам, а значит- какие- то эмоции в голосе быть должны.

- Ты не могла бы за меня отработать на следующей неделе? Я знаю-знаю, что жуткая эгоистка, и просить тебя ужасно, но у меня у мужа отпуск незапланированный, так хотелось бы вместе провести, а больше и просить некого.

Конечно, больше просить некого, больше никто не согласится, у остальных и свои мужья есть с незапланированными отпусками, а ей... ей терять нечего.

Это даже хорошо, что нечего, спокойней.

- Конечно, Надь, не волнуйся, конечно, отработаю,- интересно, какие тут должны быть эмоции в голосе? Усталость, прикрытая досада или наоборот веселость? Аа, ладно, и так сойдет.

- Тебе не сложно, правда? Не очень трудно?

- Да как два пальца об асфальт.