Капитан Книжного моря

В магазине было особенно многолюдно. Нет, Тензи и не рассчитывала на другое, когда сюда устраивалась: в округе это был единственный продуктовый. В магазин побольше нужно было ехать в городок, а в супермаркет — в большой город. Место, где жили Тензи и Лилит в народе называлось Домишко. Это были три серые пятиэтажки на отшибе возле станции. Они принадлежали городку, где был магазин побольше, однако их жители считали себя чуть ли не независимым государством.
Но даже для столь независимого государства, на все население которого полагался один маленький магазин, такой аншлаг был ощутимым. Он заставлял Тензи бегать вокруг прилавка с выпученными глазами. Она, пусть и с трудом, но держалась, сохраняя улыбку. Всё-таки хозяйка магазина бы не одобрила, если бы клиенты приняли магазинчик за дурдом.
Сначала зашла бабушка с кудряшками и палочкой, которая хвалила именно их молоко. Тензи полчаса слушала, какой у них плохой магазин, потому что молоко из последнего пакетика, выпитого бабушкой, имело привкус бетона. В миллионный раз объясняя, что она не знает, как туда попали стройматериалы, Тензи обслуживала ещё трёх покупателей. Все — кто молча, кто громко, — недовольно её поторапливали. Потом приходили мамы с колясками и плачущими детьми, девочки-школьницы на посиневших ногах, проглядывавших сквозь прозрачные колготки, считавшие своим долгом смерить Тензи высокомерным или насмешливым взглядом. Были и приятные случаи. Приходили молодой папа с мальчиком по имени Артём. Малыш еле переставлял ножки, видно только научился ходить. Увидев Тензи, сразу выскочил из коляски, затопал за прилавок и протянул ей большущий ярко-красный кленовый лист.
— Какая красота! — Тензи прижала подарок к груди, — Спасибо.
Малыш запрыгал на круглых ножках, и папа усадил его обратно в коляску. Когда Тензи, отдавая покупки, сунула Артёму одну из открыток, на которых печатала свои иллюстрации, он так обрадовался, что коляска затряслась от того, как он махал ручками.. Жаль, что на этом приятное закончилось: папа быстро распрощался, и они с Артёмом ушли по своим делам.  Магазин снова наполнился тревожным ожиданием новых приключений.
Тензи удалось ненадолго присесть. Она уронила голову на прилавок, оклеенный посеревшей клеенкой в цветочек, и локоны, которые она любила выпускать из красивой причёски, аккуратно легли на него. Пусть они были уже примятыми и потрепанными трудом и беготнёй, но оставались такими же воздушными. В своем длинном ситцевом серо-зеленом платье с бежевым пояском и кружевным воротничком Тензи выглядела существом из другого мира. Словно фарфоровая кукла, которую положили в старую картонную коробку.
Что-то зашуршало прямо возле уха. Испугавшись, что это насекомое, Тензи вскочила, но увидела книгу.
«Наверное, забыл кто-то из покупателей», — подумала она. Взгляд невольно пробежал по белым страницам. Там были стихи:

Однажды у всех у нас будут цветы.
Пройдёт у души аллергия.
Обиды намажем раствором мечты,
Их место займёт ностальгия.

Однажды придётся ведро доставать
С балкона, с каморки, с чулана.
Ты будешь с огромным букетом стоять,
Укрыв сердце в нежных тюльпанах.

Оно сохранит их родной аромат,
Смешавшийся с запахом рук...
Страницы заполнит весенний закат —
Гербарии в книгах цветут.

Никто так не помнит тюльпаны, как ты,
Пускай они временем смыты.
Однажды у всех у нас будут цветы,
И слезы все будут забыты.

Тензи и не заметила, как, сидя на скрипящей табуретке, прижимала томик к груди и беззвучно плакала. От счастья. Это Капитан Книжного моря! Он послал ей весточку... Всё это так походило на любовное письмо, что у Тензи порозовели щеки. Было страшно об этом думать. И все же, несмотря на возраст и статус студентки филфака, обязывающий думать только об Умных и Правильных вещах, Тензи верила: он придет в её мир. Однажды Капитан заберет её в свой волшебный сон, а пока просто готовит все к приходу новой хозяйки... Чтобы получился романтичный сюрприз!
— Я люблю тебя! — горячо прошептала она в страницы, поцеловала буквы и ушла заполнять отчет.
...
Герман собирался пойти в мгазин. Вдруг Тензи устала или ей нужна помощь. Надо было ещё успеть заварить ей кофе, поэтому он спешил домой. Первые холодные дожди уже успели настигнуть Домишко, и все тротуары превратились в реки, отражавшие серое небо. Герман шёл, то и дело перепрыгивая с камня на камень, и в длинном бежевом пальто, брюках и кожаных ботинках выглядел довольно комично. На одном камне прямо посреди глубокой лужи он оступился, и во все стороны разлетелись брызги.
— Изволите ли ходить поаккуратнее? — Оглушил Германа басистый голос. Герман смотрел под ноги, очевидно, в отличие от собеседника, потому не заметил, как тот приблизился. Подняв голову, он увидел молодого человека на голову выше себя. Незнакомца он быстро узнал: густые чёрные, сдвинутые к переносице брови, похожие на два покосившихся мостика, надменное лицо, чёрное пальто и серый костюм. Как будто в пепел с сажей провалился. Да Господи, неужели Лилит заразила своими божественными метафорами?
— Мне повторить вопрос? — Спросил Эдгар, задирая подбородок.
— Вам бы лучше под ноги смотреть, чем вопросы повторять, — смерил его взглядом сверху-вниз Герман.
— Я, в отличие от вас, под ноги смотрю, это вы по луже несётесь, будто вам копыта приделали! «Ну Лилит! Дождётся у меня  со своими фразочками!»
— В этом городке все так разговаривают? — Поинтересовался Герман. — Коллега моя, с которой изволил недавно пообщаться, тоже любит мешать человеческий язык с до жути неадекватным лексиконом. И это учитель! Я едва её понял... А вы, на самом деле, производите впечатление довольно... интеллигентного человека. Подобные речи из ваших уст вызывают в голове лёгкий диссонанс.
— Лучше бы у вас лужа под ногами ананасы в голове вызывала! — Герман махнул рукой, он уже не пытался остановить поток фраз в духе Лилит. — Вот что: мне тут с вами умные разговоры вести некогда, мне на работу надо.
— Куда, позвольте спросить? — Хмыкнул Эдгар, разглаживая слегка свернувшийся ворот пальто.
— Позволю, — ответил Герман, обходя этого индюка, одетого в стиле «французский трубочист». — В магазин. Я, в отличие от вас, полезным делом занимаюсь.
— Благодарю, буду знать, где в этом забытом богом месте точно появляться не надо.
— Хорошего вам вечера! — Притворно-улыбчиво крикнул Герман и зашагал в сторону дома. Какой же этот новый коллега Лилит заноза в заднице. А её фразочки и правда творят чудеса: легко обескураживают подобных. Надо будет обсудить его с Лилит.
...
Только Тензи присела, как дверные звоночки с пластиковыми голубыми дельфинами звонко постучали друг о друга. Тензи подняла голову. Дверь за собой аккуратно затворял Герман. Он выглядел как всегда, пусть и уставшим, но собранным: бежевое замшевое пальто, под ним — оливковая водолазка и серые джинсы. Его волосы слегка растрепал ветер, долетевший с поля, но от этого его образ делался ещё более непосредственным. Лицо с чуть сморщенной улыбкой, которой светились светло-голубые глаза, пшеничные волосы перелетели на одну сторону. В руках он держал две чашки кофе.
— Здравствуй, Тензи, — улыбнулся Герман. — Как настроение? Все работаешь? Наверно, устала бабулек с мамочками слушать. Оставь ты этот журнал, посиди, кофе выпей.
Тензи взглянула сначала на журнал, а потом подняла глаза на Германа. И чего там Лилит про него говорит...
— Спасибо, — она тепло улыбнулась. Чашка с Парижем приятно обожгла руки. — Ты опять здесь?
— Да, знаешь... приехал к маме на пару дней, вот, зашёл посмотреть, как тут все... Никто тебя не обижает?
— Нет, — Тензи мечтательно закрыла глаза. — Пью из этой кружки каждый раз, когда ты мне кофе приносишь... и в груди отдаётся стук каблучков по брусчатке Парижа. И в голове песня — est-ce que tu revienne... И как будто у Эйфелевой башни танцую.
Герман спрятал улыбку в шарфе. Он словно прямо сейчас видел, как Тензи кружится у Эйфелевой башни. И от этого внутри становилось тепло. Как бывает, если выпить ведро кофе, который целый вечер варил любимый человек.
— Часто к маме ездишь? — вырвала его из размышлений Тензи. — С ней все хорошо?
— Да, да... Просто что-то давно ее не навещал... Да и знаешь, хочу быть рядом почаще.
С тобой — хотел добавить он, но вовремя поперхнулся.
Кружка с Парижем стояла у него дома вместе с остальной посудой, но он никому не разрешал из неё пить. Даже маме. Её он купил для Тензи, когда услышал, как она пела по-французски, протирая полки с товаром. Он как раз притаился под окном магазина, чтобы после смены она не шла одна домой по темноте. Чтобы не выглядеть замечтавшимся идиотом, не стоять и не мять обветренными покрасневшими пальцами край пальто, Герман спросил:
— Как ты? Не сильно устаёшь?
— Иногда, — призналась Тензи. — Без папы грустно. Уехать к нему не могу из-за работы, он тоже отпроситься не может. Но, знаешь, я верю, что он всегда рядом, пусть и не здесь.
— Классный он у тебя, — ответил Герман первое, что пришло в голову. — Главное, знай: однажды будет так, что ты сможешь к нему уехать в любой момент. Просто взять билет, пару платьишек и погнать...
— У меня ещё книги, — хихикнула Тензи.
— Их я понесу, — Ляпнул он и тут же вытаращил глаза. — В смысле... Ну, а что, тебе одной в электричке четыре часа пиликать?
— Спасибо тебе, — Тензи улыбнулась, скрывая за улыбкой сомнение.
Что он имел в виду? «Когда так заботятся, обычно чего-то хотят» — Так говорила Лилит. Тензи вспомнила, как они сидели на скамейке возле дома подруги. Была, кажется, весна прошлого года, Лилит тогда ещё сказала новую коронную фразочку: «Мир уронили в Липтон». Когда Тензи засмеялась и спросила почему, Лилит обвела руками пространство: изумрудно-зеленую лавочку; одуванчики, которые росли впритык к раскрошенному асфальту; куст сирени, на серых ветках которого только начали распускаться цветы. Посмеявшись, Лилит ответила: «А как тогда объяснить, что в нем наконец появились хоть какие-то краски, кроме серого асфальта и грязно-белого снега?» Тензи тогда только прочла книгу о девушке, которая управляла книжным магазином в Париже и которая встретила свою любовь. Он был то ли адвокатом, то ли тоже каким-то управляющим – Тензи не запомнила. Всё это было неважно, важно было лишь то, как он ухаживал. Сначала каждую неделю отправлял букеты пионов – розовые, малиновые, сиреневые. Девушка каждое утро находила их под дверью, цветы поджидали у самого порога лавки. В каждом букете среди круглых шелковых лепестков была спрятана записка с какой-то цитатой из книги, которую они с тем человеком обсуждали. Потом он повёл её в ресторан на Эйфелевой башне и там предложил встречаться.
У Тензи вся эта история не шла из головы: она так мечтала, чтобы и её полюбил такой человек. Который не просто выражает чувства... в самом этом слове ей чудилось что-то пресное и низменное. «Выражать»... как будто неаккуратно вываливать в нечто бесформенное, что по идее должно радовать. Нет, Тензи мечтала о человеке, который делал бы из своих чувств что-то прекрасное и преподносил их. Вот «преподносить» – совершенно другое слово. Сразу понятно: человек не просто вываливает чувства на другого, а старается, заботится, вкладывается. Но Лилит радости Тензи совсем не оценила.
«Когда так заботятся, обычно чего-то хотят, – сказала подруга. – Безвозмездно такое никто не делает. Готова перекраситься в однотон и начать выбирать шмотки «как подобает учителю»: в этой твоей книжонке всё заканчивается красивой свадьбой. Ни один нормальный автор не будет писать о том, как эта девочка с книжками потом попала во власть мужика и говорила только, когда он скажет. А то и вовсе всю жизнь просидела с ним рядом и читала только то, что он одобрял».
Тензи верила ей, ведь знала: кроме неё у подруги никого нет, и она точно не будет советовать плохое... Но все-таки так хотелось, чтобы Герман почаще бывал рядом и оберегал. В такие моменты Тензи себя одёргивала: эта мишура ничего не значила. Настоящую любовь надо выстрадать.
«Он ради тебя изменился? Дымить прекратил? Все бросил и уехал? — спрашивала обычно Лилит. — Нет. Только мотается. Мотаться каждый дурак может. А вот по-настоящему страдать... не каждый».
И, тем более, не нужно забывать: она работала на его маму. А, значит, и на него. Он просто не мог воспринимать Тензи как равную, и его ухаживания быди лишь способом самоутвердиться.
Герман ещё немного постоял, не зная, что спросить. В душе он надеялся, что Тензи тоже спросит, как у него дела, как он доехал, не устал ли... А, может, и почему он немного грустный?
Но она молчала, попивая кофе, и принялась листать журнал.
— Ты работать?
— Да, еще с журналом цены сверять. И книга моя по мне соскучилась.
— Ладно, хорошего тебе дня! Можешь книгу пописать, если что. Мама не будет ругаться. Я и сам неплохо считаю.
Ну вот, о чем Лилит и говорила. «Ещё и тупой меня считает, наверное...» — подумала Тензи. Нет, если с таким быть, он всем будет рассказывать, что она — никто и только благодаря ему не сидит за кассой. А что будет твориться, когда других не будет рядом... Лилит говорила, что у богатых за закрытыми дверьми одни ужасы. Пусть и с дорогой отделкой. Откуда подруга это взяла, Тензи не волновало. Это же Лилит. А в ее словах Тензи сомневаться не могла. У девочек было правило: если верить, то до конца.
— Спасибо, — снова улыбнулась Тензи. — И тебе.
Звонок с дельфинами прощально стукнул, и Герман скрылся в серости домов и туманного горизонта. Куда он пошёл, Тензи не видела. Заставила себя не смотреть. Так было лучше. Только тень юноши в развевающемся, как крылья, пальто и с зонтиком над головой отразилась в луже возле навеса.
Книга, невесть откуда взявшаяся на прилавке, перевернула страницу от сквозняка. Теперь там были строки:

Никогда не теряй себя.
Мир ведь тоже тебя потеряет,
И грустить, чего доброго, станет.
Никогда не теряй себя.

Тензи раздраженно захлопнула переплёт. Если еще капли дождя промочат страницы, хозяин экземпляра точно не обрадуется.... Потом убрала книгу под прилавок и села за журнал и свою сказку.